Елизавета Полонская - Стихотворения и поэмы

О тех годах борьбы упорной
С врагами, с голодом, с нуждой, —
Как о странице самой черной
Не думай с грустью, мальчик мой!
Но помни с нежностью глубокой
О людях баснословных лет,
Переносивших труд жестокий
Во имя будущих побед.

Как я жалею, что по лени,
По равнодушью, может быть,
Черты тех первых поколений
Я не сумела закрепить,
Когда стихия вся бурлила,
Возмущена, потрясена,
И чистый жемчуг выносила
Из глубины людской волна.

Мне снилось, прожила я жизнь свою,
И часть ее украли годы-воры.
Я знала радости и знала горе, —
И проходила, будто, на краю.

И мысль, живая мысль, во мне кипела,
Но я узнала — страшный суд невежд.
И горечи загубленных надежд
Испила досыта, и сердце омертвело.

Но я живу. И с каждою весной,
Как будто прозябая, из-под снега
Жизнь, как зерно, дает росток живой, —
И строками владеет моя нега.

Вот предо мною ваша акварель:
Ампирный дом горит под летним солнцем,
И дерево приподняло панель,
Шатром склонясь над слуховым оконцем.

Ему сто лет. Коричневой пыльцой
Играет свет в его соцветьях редких,
И словно пчел кружится желтый рой
Над каждой растопыренною веткой.

Как хорошо! И дальний образ ваш,
Художница, встает в воображенье:
Мансардное окно. Седьмой этаж.
Вы дома. Пыльный Ленинград без тени.

Серебряные косы на виске.
Взгляд из-под век, внимательный и чистый,
И в сильной подагрической руке
Три веером распахнутые кисти.

Если верный твой друг,
О котором ты так тосковала
И кого ты увидела снова,
Скажет вдруг
Тебе злое, обидное слово, —
Не сердись на него.
Это все ничего.
Вспомни черные ночи его.

Если искра, которую ты
Превращала в домашнее пламя,
Разольется внезапным пожаром,
Не скажи — это гибель мечты!
И друзья, и сыны —
Все учились тяжелому делу войны,
И победа далась им не даром.
Не сердись на него,
Это все ничего!
Вспомни черные годы его.

Вот каким ты стал, мой милый:
Равнодушным, серым, злым.
А ведь я с тобой дружила —
С дерзким, смелым, молодым.

Ведь заслушивались люди
Ярких выдумок твоих,
А теперь — кого разбудит
Монотонный, вялый стих?

Время — ломит и героя, —
Помню дней былых накал!
Он обуглил все живое
И пощады не давал!

Но сродни поэту пламя. —
Опровергнешь мой упрек
И взлетишь, взмахнув крылами,
Из-под пепла скучных строк.

В белоснежные букеты
Нарядились сосны.
Нет красы такой ни летом,
Ни в крымские весны.

Лень морозный, небо синее,
Сосны величавые,
Разукрашенные инеем,
Чуть качаясь, плавают.

Только ворон низколобый,
Черный от бессилья,
Вдруг вспорхнет в припадке злобы,
Снег развеяв пылью.

Не берег моря и не горный вид,
Не лес березовый или сосновый,
Пятиугольник мне принадлежит —
Пятиугольник неба городского.

Не видеть книг и не читать газет.
Лежать, лежать, не сочинять ни строчки.
Но мне друзей не запретили, нет!
Ко мне враги приходят по одиночке.

Идет борьба. Больничная стена
От глаз моих сраженья не скрывает
И даже яда я не лишена —
Его мне в ухо вежливо вливают.

Врачебных норм не нарушаю я,
Не подаю и повод к укоризне, —
Я впитываю в продолженье дня
Потребную для жизни дозу жизни.

У речушки Эльвы
По лесной сторонке
Ты со мной за ручку
Проходил ребенком.

«Видишь, — ты сказал мне, —
Вместе три листочка
Выросли на стебле,
А под ними точка.

Кисленькая травка
Жажду утоляет.
Заячьей капустой
Травку называют».

Если мне взгрустнется
В чаще темных комнат,
Заячью капустку
Я невольно вспомню

Средь песков безводных,
На границе смерти,
Заячьей капустой
Утоляю сердце.

Комфортабельно устроен
Дом от верха и до низа.
Утром всяк в своем покое,
Вечер — смотрят телевизор.

Словно раненая птица,
Ковыляете по дому,
И за вами волочится
Горе, старый ваш знакомый.

Тюрьмы, ссылка, униженье,
Вспышки радости короткой,
Взлет рабочего движенья —
И опять, опять решетки.

В холле, под библиотекой,
По утрам вы почты ждете
И с внимательным узбеком
Бой на шахматах ведете.

Почта! Кто с тоскою жадной,
Прислоняясь к стойке этой,
Так хватает беспощадный
Ежедневный лист газеты,

Как изгнанники, изгои
Стран прекрасных, стран бесславных,
Соблазненные мечтою
О прекрасном счастье равных!

Поглядите взглядом горьким
Вы на сосны-великаны:
Что же там, за снежной горкой?
Долы светлые Тосканы?

И орел опустит веки,
Так невыносимо бремя…
Но надежда в человеке
Угасает лишь на время.

Люблю тетрадь «с косыми в три линейки»,
Где почерк шаткий и еще неловкий,
И кляксы на лоснящейся скамейке,
И стриженые детские головки,

И чубики упрямые мальчишек,
И вздернутые банты у девчонок,
И голоса, чей звук высок и тонок
Под грозное внушительное: «Тише!»

Люблю их бесконечные вопросы,
И дерзкие смешные возраженья,
И ненависть старинную к доносу,
И к ябеде исконное презренье.

Об этом я и не обмолвлюсь внуку.
Пускай растет со сверстниками вместе,
Пусть жизненную познает науку
И честью дорожит, страшась бесчестья.

Что ждет их дальше на пороге века?
Как жаль, что не могу быть с ними рядом
И строить вместе счастье человека.

Так незаметно старость подошла,
За руку не взяла, шагает рядом.
Я искоса ее смеряю взглядом:
Она как будто мне не хочет зла.

Как будто говорит: «Нас жизнь свела.
Пойдем со мной. Дорога мне знакома.
Не торопись. Справляй свои дела.
Так незаметно и дойдем до дома».