Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

Да, я хочу твоих желаний,
Да, я люблю твое «люблю»!
Но мы уйдем туда, где — лани,
Уйдем: здесь больно, я скорблю.
Лишь там тебе, моей Светлане,
Я расскажу, я распою,
Как я хочу твоих желаний,
Как я люблю твое «люблю»!

Ловлю печаль в твоей улыбке
И тайный смех в твоих слезах…
Твои глаза блестят, как рыбки,
Но сердце — в смутных голосах.
Ты в заблужденье, ты в ошибке!
Топлю глаза в твоих глазах, —
И снова — смех в твоей улыбке,
И снова — грусть в твоих слезах!

Мне тайно верится, что ты ко мне придешь,
Старушка-девушка, согбенная в позоре
И взором бархатя затепленные зори,
Мне тайно верится — ты бодро расцветешь.

Мне тайно верится — ты все еще грустишь
О том, что сказано, о том, что не успето…
О, разберись в пыли истлевшего букета:
Один бы лепесток! — и ты меня простишь,
    Мне свято верится!..

Я пить люблю, пить много, вкусно,
Сливаясь пламенно с вином.
Но размышляю об одном
И не могу решить искусно.

Да, мудрено решить мне это
(И в этом вся моя вина!):
Поэт ли хочет грез вина,
Вино ли просит грез поэта?

Спи-усни, дитя-Миньона,
  Улыбаяся шутя…
Спи-усни без слез, без стона,
  Утомленное дитя.

Замок спит, и спят озера,
  Позабудь скитаний дни,
С голубой надеждой взора
  Незабудкою усни.

Сердце, знавшее уроны,
  Зачаруй в уютном сне, —
И растает грусть Миньоны,
  Как снежинка по весне.

Часто вы мне грезитесь фиалкой —
Этим нежным, ласковым цветком;
Иногда — таинственной русалкой,
Воплощенной грезящим умом.
Иногда — принцессой кроткой, хрупкой,
Милосердной даже к комару;
И всегда — свободною голубкой,
Ввысь летящей к правде и добру!

Ее глаза, глаза газели,
Синеют в усиках ресниц.
Она опустит очи ниц,
И щеки вдруг зарозовели.

В устах змеящийся укус,
Лицо меняет безпрестанно.
И волосы, длиннее стана,
Немного приторны на вкус.

Безкрылой похоти раба,
Она приниженно кичлива.
Эскиз готов. Пошлоречива
Моей натурщицы судьба.

Вы стоите на палубе за зеркальною рубкою
И грызете, как белочка, черносливную косточку…
Вы — такая изящная и такая вы хрупкая,
Вы похожи на девочку и немного на ласточку…
Улыбаются весело два матроса у румпела,
Капитан донжуанствует, вам стихи декламируя,
О таинственном крейсере, о голубке под куполом,
То чаруя Мореллою, то Дарьяльской Тамарою…

В тебе столько нежности тихой,
Но, время бездумно влача,
Ты скрыла ее под шумихой
Такого ж бездумного дня.
Но в каждом движеньи плеча
И в склоне твоем над гречихой —
В тебе столько нежности тихой…
О, если б она для меня!

Я приду к тебе, еврейка,
В звездном плеске сонных струй.
Отворяй-ка поскорей-ка,
Отвори и не горюй!
За любовь плати любовью,
За измену отомсти:
По холмистому горбовью
Труп мой в озеро спусти…

«От Солнца я веду свой род!»
Сказала доблестная Саба.
В краю банана, змей и краба
Жил впечатлительный народ.
Царь слов обратно не берет,
Когда звучат слова не слабо…
«От Солнца я веду свой род!»
Сказала доблестная Саба.
Всегда венец! Всегда вперед! —
Вот лозунг знойнаго араба.
Но в небе грянула гроза бы,
Когда бы смел воскликнуть «крот»:
— От Солнца я веду свой род!

Твои горячие кораллы
Коснулись бледного чела,
Как сладострастная пчела, —
И вот в душе звучат хораллы.

Моя тоска меня карала,
И я не пел, и петь не мог.
Но ты сняла с души забрало
И с песни рыцарской — замок.

Без жизни жизнь и сон без сна
Теперь окончены. Весна
Моей любви поет и трелит…

Спеши вдыхать весны цветок,
Спеши! И радости поток
Нас захлестнет, но не разделит!

Грустила ночь. При чахлом свете лампы
Мечтала Ванда, кутаясь в печаль;
Ей грезился дурман блестящей рампы,
Ей звуков захотелось, — и рояль
Ее дразнил прелюдией из «Цампы»
Она встает, отбрасывая шаль,
И медленно подходит к пианино
Будить его от грезящаго сплина.

А ночь глядит в растворенную дверь,
Вся трепеща и прислонясь к веранде…
Как девушка взволнована теперь!
Как дышит ночь душисто в душу Ванды!
Мотив живит… И если б вечный зверь
Его услышал, если б зверской банде
Он прозвучал, — растроганное зло,
Хотя б на миг, любовью мысль зажгло.

…О, чаровница-музыка, тебе
Крылю восторг, пылаю фимиамы!
О власти мысль внушаешь ты рабе,
Ребенка устремляешь к сердцу мамы,
Туманишь зло, зовешь любовь к себе
И браку душ поешь эпиталамы.
Тебе дано пороки побороть,
Гармония, души моей Господь…

Властитель умирал. Льстецов придворных стая
Ждала его конца, сдувая с горностая
Одежды короля пылинки, между тем,
Как втайне думала: «когда ж ты будешь нем?»

Их нетерпение заметно королю
И он сказал, съев ломтик апельсина:
— О, верные рабы! Для вас обижу сына:
Я вам отдам престол, я сердце к вам крылю! —

И только он умолк, — в разнузданности дикой
Взревели голоса, сверкнули палаши.
И вскоре не было у ложа ни души, —
Лишь двадцать мертвых тел лежало пред владыкой.

Ваши милые мелодии,
Где воспели вы наш сад,
Как волшебные рапсодии —
Души многих вдохновят.

Так любовна и так красочна,
Друг мой, ваша акварель;
Целомудренна и сказочна,
Как на севере апрель.

Если снова на свободе я
Заберусь в мой старый сад,
Приезжайте, — и мелодии
Ваши снова зазвучат!

Ты шел дорогою проезжей,
И был твой шаг трудолюбив.
А я парил в лазури вещей,
Весь мир в осколки раздробив!

Ты робко пел и робко шел ты,
Боясь прохожих обогнать…
Лист зеленел, потом стал желтый, —
Зазеленеет ли? — Как знать!

Ты изменил Луне и Нимфе,
Изменой поругав сердца…
Но пусть шалаш твой на Олимпе —
Напротив моего дворца!