Николай Алл - Русская поэзия Китая: Антология

О, сунгарийская столица!
До гроба не забуду я
Твои мистические лица
И желтые твои поля,
Бегущего рысцою рикшу,
Твоих изысканных «купез»,
Шелк платья, ко всему привыкший,
Твоих шаланд мачтовый лес,
И звонкой улицы Китайской
Движенья, шумы и огни,
И тяжкий скрип арбы китайской,
И солнечные в зимах дни,
И Фудзядяна смрадный запах
От опия и от бобов,
И страшных нищих в цепких лапах
Нужды и тягостных годов.

Реки незаконная дочка,
Племянница жаркого лета,
Скользит по воде оморочка,
Вся — точно из яркого света.

Пропеллером мерно сверкает
Весло сероглазой девчонки.
Сейчас тишина-то какая!
Как мысли изящны и тонки!..

Ты — бронзовая богиня,
Диана с веслом и в косынке,
И синего неба пустыня —
Как фон акварельной картинки.

А с берега тихие ивы
Развесили сонно листочки,
И желтые воды лениво
Заласкивают оморочку.

На крутом берегу, на скалистых каменьях
Одиноко стоит мой таинственный дом,
Голубое мое, неземное томленье…
Неземное томленье об одном, об одном.

По утрам прибегают пугливые лани
Влажных глаз показать глубину и хрусталь.
Простирают над ними могучие длани
Многолиственный дуб, тишина и печаль.

И прозрачное небо — цветистей сирени…
А под вечер над речкой клубится туман,
И встают, и плывут, и рождаются тени,
Удаляются тени в провал и обман.

Мир — огромной короной забвенья увенчан,
Жду, когда над рекою возникнет луна,
И плывут вереницы измученных женщин.
И душа в этот миг и пьяна, и больна…

Одиночество машет ветвями деревьев,
Одиночество — месяц двурогий меж туч,
И так радостны дум золотые кочевья
По полянам мечты, меж утесов и круч…

Высоко, высоко, на скалистых каменьях
Одиноко стоит мой таинственный дом —
Голубое, немое, святое томленье…
Неземное томленье — об одном, об одном…

Халат и трубка. И Четьи-минеи
In folio в дубовых толстых корках,
В медлительности ровных, плавных дней
От Византии мысль простерлась до Нью-Йорка.

Пергамент книг и кипарис икон,
На позлащенных досках угли ликов
И солнечных непостоянных бликов
На документах радостный закон…

Он сед как лунь. Но узкие глаза
Горят и мыслью, и нежданным чувством,
Монгольская на пальце бирюза —
Творение юаньского искусства.

Россия — сфинкс. И от ее очей,
От каменных очей, так сердце пьяно!
Торжественные орды Чингисхана…
Китай… Монголия… и желтизна степей…

Как мандарин, торжественно-спокойно,
Сжимая трубку в теплой рукавице,
Купец-китаец едет на ослице.
За ним с кнутом бежит погонщик стройный,
Держась за хвост ослицы утомленной,
Напев твердит сонливо-монотонный.
В его косе вплетен шнурочек белый —
Знак траура по близком человеке:
Покинул близкий кто-то мир навеки.
Крадутся тени сумерек несмело.
Осенний ветер в травах наклоненных
Творит сухой напев шуршаньем сонным.
Вот фанзы Фудзядяна видны взору.
Спешат седок, погонщик и ослица:
Седок — к жене, погонщик — накуриться,
Ослица — повалиться у забора…

Ку-юн-сун седой, горбатый
В фанзе закоптелой
Занят малым делом:
На тряпье кладет заплаты.

У него сегодня радость:
Смастерил сыночек
В праздничный денечек
Ему гроб от всех украдкой[35].

Вся семья с утра в работе —
Старику покойно.
В старости пристойно
Знойный день забыть в дремоте.

На циновках в нарах грязных
Ку-юн-сун забылся…
И от будней отдалился
К снам, как небо в зное, ясным.

…В зеленеющей долине,
В гуще гаоляна,
На земле прорыта рана —
Там начало от кончины.

У дверей харчевни
Стол гадальщика стоит.
Старец чужеземный
«Завтра» каждого таит.

Три монетки медных,
Тушь и кисть на тростнике.
Книги строгие отметок
Ожидают в уголке.

Изредка прохожий
Остановится гадать,
И старик находит,
Что судьба готова дать.

Мудро и спокойно
Отмечает всякий знак,
И медлительной рукою
Тайны сдвинута стена.

Длинными ногтями
Придавил морщинки лба
И сонливо тянет
Напряженные слова.

Тайны покупатель
Отсчитал на стол гроши,
И опять гадатель
Тайну «завтра» сторожит.

Три монетки медных,
Тушь и кисть на тростнике,
Книги строгие отметок
Ожидают в уголке.

Мизинцы выставив крючками,
Скрестись мизинцами, бредут
Неразлучимыми друзьями
Два желтоликие в саду.

В толпе нарядной европейцев
На фоне светлой пестроты
Фигуры синие — виднее
В одеждах чуждых и простых.

Бредут, раскачивая руки,
Фальцетом тощим выводя
Тягуче сдавленные звуки
Беспечной песенки бродяг.

Сегодня праздничным блужданьем
Досуг друзей соединен…
В сонливых буднях выжидали
Они сегодняшний денек.

Из Фудзядяна, Модягоу —
Один в харчевне половой,
Другой прислужник у портного —
Друзьям свидаться довелось!

И вот без слов и уговора
Их путь медлительный решен:
На сан-де-ге к жестяному забору —
В опьекурительный притон.

И только в судорогах ожога
Трещащий масляный фитиль
Мизинцы выпрямит… и оба
Прильнут на скомканный настил!

В игле проворной и вертлявой
Кусочек черный запестрит,
Горящий опиум-отрава
Взволнует пьяный аппетит.

Там, где отшельник-поэт
В уединеньи живет, —
Ты — изнебесный привет —
Свой остановишь полет.
Только не стаишься ты,
О, одинокий журавль!..
Не распугает мечты
Твой молчаливый привал.
Гость прилетелый-святой,
Ветра товарищ и друг,
Посланец ты неземной
Сферы эфира в мой круг!
Если ты крикнешь порой,
Небо услышит твой крик!
Разве сравнится с тобой
Кто из пернатой родни?!.
Особняком среди них
Ты несравнимый стоишь!..
Что с высоты запленил,
В глыбах молчанья стоишь.
Только отшельник-певец
С дружбой стремится к тебе,
И разделяет поэт
Твой одиночья удел.
Кормит и поит тебя…
В высь отпускает… и вот
Взоры с восторгом следят
Твой одичалый полет!
И восхищает мечту
Радость подъятия вмиг!
Точно поэтовый Дух
В образе ярком возник.
Тихая лютня… Журавль!
Вот обстановка: мое!
Вот что приемлет в горах
Уединенья жилье…