Овидий - Наука любви (сборник)

Был утомленный уже Этнейскою принят землею

Дедал, защиты молил, – мечом оградил его Кокал:

Милостив к Дедалу был. Уже перестали Афины

Криту плачевную дань выплачивать, – слава Тезею!

Храмы – в венках, и народ к ратоборной взывает Минерве,

И Громовержцу-отцу, и к прочим богам, почитая

Кровью обетною их, дарами и дымом курильниц.

Распространила молва перелетная имя Тезея

По Арголиде по всей, и богатой Ахайи народы

Помощи стали молить у него в их бедствии тяжком.

Помощи стал Калидон умолять, хоть имел Мелеагра.

Полный тревоги, просил смиренно: причиной же просьбы

Вепрь был, – Дианы слуга и ее оскорбления мститель,

Царь Оэней, говорят, урожайного года начатки

Вышним принес: Церере плоды, вино же Лиэю,

Сок он Палладин возлил белокурой богине Минерве.

Эта завидная честь, начиная от сельских, досталась

Всем олимпийским богам; одни без курений остались,

Как говорят, алтари обойденной Латониной дщери.

Свойственен гнев и богам. «Безнаказанно мы не потерпим!

Пусть нам почтения нет, – не скажут, что нет нам отмщенья!» —

Молвит она и в обиде своей на поля Оэнея

Вепря-мстителя шлет: быков столь крупных в Эпире

Нет луговом, не увидишь таких и в полях сицилийских.

Кровью сверкают глаза и пламенем; шея крутая;

Часто щетина торчит, наконечникам копий подобно, —

Целой оградой стоит, как высокие копья, щетина.

Хрюкает хрипло кабан, и, кипя, по бокам его мощным

Пена бежит, а клыки – клыкам подобны индийским,

Молния пышет из уст: листва от дыханья сгорает.

То в зеленях он потопчет посев молодой, то надежду

Пахаря – зрелый посев на горе хозяину срежет.

Губит хлеба на корню, Церерину ниву. Напрасно

Токи и житницы ждут обещанных им урожаев.

С длинною вместе лозой тяжелые валятся гроздья,

Ягоды с веткой лежат зеленеющей вечно маслины.

Буйствует он и в стадах; уже ни пастух, ни собака,

Лютые даже быки защитить скотину не могут.

Люди бегут и себя в безопасности чувствуют только

За городскою стеной. Но вот Мелеагр и отборных

Юношей местных отряд собираются в чаянье славы:

Два близнеца, Тиндарея сыны, тот – славный наездник,

Этот – кулачный боец; Ясон, мореплаватель первый,

И с Пирифоем Тезей, – сама безупречная дружба, —

Два Фестиада, Линкей, Афарея потомок, его же

Семя – проворный Идас и Кеней, тогда уж не дева,

Нравом жестокий Левкипп и Акаст, прославленный дротом,

И Гиппотой, и Дриант, и рожденный Аминтором Феникс,

Актора ровни-сыны и Филей, из Элиды посланец,

И Теламон, и отец Ахилла великого был там,

С Феретиадом там был Иолай, гиантиец по роду,

Доблестный Эвритион, Эхион, бегун необорный,

И параскиец Лелег, Панопей и Гилей, и свирепый

Гиппас, и в те времена совсем еще юноша – Нестор;

Те, что из древних Амикл отправлены Гиппокоонтом;

И паррасиец Анкей с Пенелопиным свекром Лаэртом;

Мудрый пришел Ампикид, супругой еще не погублен,

Эклид и – рощ ликейских краса – тегеянка-дева;

Сверху одежда ее скреплялась гладкою пряжкой,

Волосы просто легли, в единственный собраны узел;

И, повисая с плеча, позванивал кости слоновой

Стрел хранитель – колчан; свой лук она левой держала.

Девы таков был убор; о лице я сказал бы: для девы

Отрочье слишком лицо, и слишком для отрока девье.

Только ее увидел герой Калидонский, сейчас же

И пожелал, но в себе подавил неугодное богу

Пламя и только сказал: «О, счастлив, кого удостоит

Мужем назвать!» Но время и стыд не позволили больше

Молвить: им бой предстоял превеликий, – важнейшее дело.

Частый никем никогда не рубленный лес начинался

С ровного места; под ним расстилались поля по наклону.

Леса достигли мужи, – одни наставляют тенета,

Те уж успели собак отвязать; поспешают другие

Вепря высматривать след, – своей же погибели ищут!

Дол уходил в глубину; обычно вода дождевая

Вся устремлялась туда; озерко порастало по краю

Гибкою ивой, ольхой малорослой, болотной травою,

Всякой лозой и густым камышом, и высоким и низким.

Выгнан из зарослей вепрь в середину врагов; разъяренный,

Мчится, подобно огню, что из туч громовых упадает,

Валит он в беге своем дерева, и трещит пораженный

Лес; восклицают бойцы, могучею правой рукою

Держат копье на весу, и широкий дрожит наконечник.

Мчит напролом; разгоняет собак, – какую ни встретит,

Мигом ударами вкось их, лающих, врозь рассыпает.

Дрот, Эхиона рукой для начала направленный в зверя,

Даром пропал: слегка лишь ствол поранил кленовый.

Брошенный следом другой, будь верно рассчитана сила,

В цель бы наверно попал, в хребте он у вепря застрял бы,

Но далеко пролетел: пагасейцем был кинут Ясоном.

Молвил тогда Ампикид: «О чтившийся мною и чтимый

Феб! Пошли, что прошу, – настичь его верным ударом!»

Бог снизошел сколько мог до молений: оружием тронут,

Но не поранен был вепрь, – наконечник железный Диана

Сбила у древка; одним был древком тупым он настигнут.

Пуще взбесился кабан; запылал подобен перуну,

Свет сверкает из глаз, из груди выдыхает он пламя,

И как несется ядро, натянутой пущено жилой,

К стенам летя крепостным иль башням, воинства полным, —

К сборищу юношей так, нанося во все стороны раны,

Мчится, – и Эвиалан с Пелагоном, что край охраняли

Правый, простерты уже: друзья подхватили лежащих.

Также не смог упастись Энизим, сын Гиппокоонта,

От смертоносных клыков; трепетал, бежать порывался,

Но ослабели уже, под коленом подсечены, жилы.

Может быть, здесь свою гибель нашел бы и Нестор-пилосец

Раньше троянских времен, но успел, на копье оперевшись,

Прыгнуть на дерево, тут же стоявшее, в ветви густые.

Вниз на врага он глядел с безопасного места, спасенный.

Тот же, свирепый, клык наточив о дубовые корни,

Смертью грозил, своим скрежеща обновленным оружьем,

Гнутым клыком он задел Эвритида огромного ляжку.

Братья меж тем близнецы, – еще не созвездие в небе, —

Видные оба собой, верхом на конях белоснежных

Ехали; оба они потрясали в воздухе дружно

Остроконечья своих беспрерывно трепещущих копий.

Ранили б зверя они, да только щетинистый скрылся

В темной дубраве, куда ни коню не проникнуть, ни дроту.

Следом бежит Теламон, но, неосмотрительный в беге,

Наземь упал он ничком, о корень споткнувшись древесный.

Вот, между тем как его поднимает Пелей, наложила

Дева-тегейка стрелу и пустила из гнутого лука.

Около уха вонзясь, стрела поцарапала кожу

Зверя и кровью слегка обагрила густую щетину.

Дева, однако, не так веселилась удара успеху,

Как Мелеагр: говорят, он первый увидел и первый

Зверя багрящую кровь показал сотоварищам юным.

«Ты по заслугам, – сказал, – удостоена чести за доблесть!»

И покраснели мужи, поощряют друг друга и криком

Дух возбуждают, меж тем беспорядочно мечут оружье.

Дротам преградой тела, и стрелы препятствуют стрелам.

Тут взбешенный Аркад, на свою же погибель с секирой, —

«Эй, молодцы! Теперь предоставьте мне действовать! – крикнул, —

Знайте, сколь у мужчин оружье сильней, чем у женщин!

Дочь пусть Латоны его своим защищает оружьем, —

Зверя я правой рукой погублю против воли Дианы!»

Велеречивыми так говорит спесивец устами.

Молвил и, руки сцепив, замахнулся двуострой секирой,

Вот и на цыпочки встал, приподнялся на кончиках пальцев, —

Но поразил смельчака в смертельно опасное место

Зверь: он оба клыка направил Аркаду в подбрюшье.

Вот повалился Анкей, набухшие кровью обильно,

Выпав, кишки растеклись, и мокра обагренная почва.

Прямо пошел на врага Пирифой, Иксиона потомок: