Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Я стал на братьев непохожим,
Людские позабыл труды,
И мох зеленый стал мне ложем
Трапезой — корни и плоды.

Шалаш соорудив под буком,
Охотничий надевши плащ,
Бродил я годы с верным луком
Среди глухих, еловых чащ.

Чего со мною не бывало!
Все звери за меня брались.
Не раз коза меня топтала,
И грызла золотая рысь.

Я — весь одна живая рана —
Из цепких вырывался уз.
Плечо хранит клеймо капкана
И зуба волчьего укус.

На третье лето испытаний,
Не могшему постигнуть тайн,
Ко мне явилась на поляне
Царевна Раутенделейн.

Она была — как утро мая,
Нежнее первого цветка,
Живей, чем струйка ключевая,
Как серна горная, легка.

Звенели, как лесные струи,
Ее слова и смех живой,
И были свежи поцелуи,
Как первый ветер заревой.

Она сказала: «Я разрушу
Всю казнь, творимую зверьми,
Люби меня, отдай мне душу».
И я ответил ей: «Возьми!

Возьми ее всю без изъятья,
Я ждал тебя одну — года.
Твой поцелуй, твои объятья
Меня пленили навсегда».

Она, младенчески ликуя,
Припала грудью мне на грудь,
Не разрывая поцелуя
И медля губы разомкнуть.

Казалось, первым из сокровищ
Я обладал. Но лес восстал,
И целый хор лесных чудовищ
Неистово заскрежетал.

И, вдруг ужаленный ехидной,
Я в пропасть рухнул. Я, как труп,
Лежу в крови, и мне не видно
Ни глаз твоих, ни милых губ.

Татьянин день! знакомые, кузины —
Объехать всех обязан я, хоть плачь.
К цирульнику сначала, в магазины
Несет меня Плющихинский лихач.
Повсюду — шум, повсюду — именины,
Туда-сюда несутся сани вскачь,
И в честь академической богини
Сияет солнце, серебрится иней.

Сквозь шум мужских и женских голосов
Твой детский смех я слышу из передней.
Всё тот же он, как несколько часов
Тому назад, в минуту страстных бредней.
Сдирая лед с замерзнувших усов,
Вхожу, смущен, как черт перед обедней.
«Как Вы бледны! не спали, верно?» — «Да».
А взор ее сияет, как звезда.

И сладко мне лелеять наши тайны,
И жаль, что чай смывает легкий след,
И тает поцелуй необычайный
Ее цветущих уст. Его уж нет.
Я взор ловлю и каждый вздох случайный.
Не двое ль мы? Действительность, как бред,
Уходит вдаль, и тонет взор во взоре.
Пускай кругом шумит людское море!

Татьянин день! О первый снег и розы,
Гвоздик и ландышей душистый куст.
О первые признанья, клятвы, слезы
И поцелуй оледеневших уст.
Уж близко утро, синие морозы
Сжигают высь, звенящий город пуст.
Последний вздох над лестницею темной…
Порыв любви, божественно-нескромный.

Прости! окончен тяжкий год
Лобзаний страстных и могил;
Пришел, должно быть, мой черед
Признаться, что не стало сил.

Так любят в жизни только раз:
Отец и мать, и отчий дом
Ты мне была. В последний час
Ты не подумала о том?

Прости! какое море мук,
Какое пламя, яд и кровь
Таит единый этот звук,
Звук, отпевающий любовь.

Кто осквернит твои уста?
Кому — твоя святая грудь?
Младенец мой, везде, всегда
За всё благословенна будь!

Так близко счастье, и ужель
Я одинок уже навек?
Я ухожу в мою метель,
В холодный ветер, ночь и снег.

Да, ты права, я сильно постарел
За этот год, он десяти годам
Равняется: сначала тучей стрел
Любовь пронзила сердце мне, а там
За гробом гроб и язвы тайных мук.
Измученный, не покладая рук,
Я всё иду к намеченной мете,
Но даль темна, и силы уж не те.

Я б не поверил год тому назад,
Что через год ты будешь уж не та:
Так светел был твой непорочный взгляд,
Так нежны полудетские уста,
Так ты любви всецело отдалась,
Так отдаются в жизни только раз…
Мне странно, что я столько перенес,
Что на тебя могу смотреть без слез.

Тебе ясна души моей тоска,
Так тщательно таимая от всех.
Не лгу тебе, ты слишком мне близка.
Зачем же эта злоба, этот смех,
Всё сердце мне повергнувшие в ад.
Я пред тобой ничем не виноват,
Не думал я, что так бессильна ты
Пред властью дней и ядом клеветы.

Но нет, но нет: душа полна любви,
Она верна тем голубым ночам,
Когда я кудри целовал твои,
Бегущие волнами по плечам,
Когда я был моей малютке люб,
Когда твоих полураскрытых губ
Касался я в порхающем снегу.
Нет, разлюбить тебя я не могу.

Я не могу сказать «прости» всему,
Чем долго так душа моя жила,
Я не могу вернуться в злую тьму,
Откуда ты так властно извела
Меня любовью чистою твоей.
…………………………………….

«Боярин! Боярин! о чем ты загрезил? куда
Глядишь ты печально, из рук уронив повода?»
— «Кручины моей не поймешь ты, мой верный слуга;
Давно мне постылы родные леса и луга:
Там, в синей дали, за лесами, как сон наяву,
Белеет дорога, и эта дорога — в Литву.
Туда полечу, опоясавши дедовский меч,
Туда, где уж боле не слышится русская речь,
Где пашут волы на чужих, незнакомых полях,
Где в темной корчме веселятся венгерец и лях,
Где кости гремят и веселые кубки шипят,
Где в небе синеют вершины далеких Карпат.
Туда, где свой гроб покидает алкающий труп,
Где бледные лица с сомнительной алостью губ,
Где бродит монах, по ночам, на дорогах глухих,
Где путник ночной бережется безумных волчих…
Там — тоже весна. Там фиалки цветут на лугах,
Поет соловей под тенистою липой, и — ах! —
Там сердце одно расцветает, как ландыш лесной,
И хочет любить и дышать голубою весной.
Прости, мой слуга, господина без страха покинь,
Уж ветром весенним лицо мне ласкает Волынь».
— «Боярин! Боярин! тебе не вернуться назад,
Истлеет твой труп у подошвы далеких Карпат…
Сладка упырям молодецкая русская кровь».
— «Мечом и крестом завоюю весну и любовь».

Не ваша ли кровь, как огонь, разливается в жилах?
В далеком потомке нежданно волнуетесь вы,
О предки мои, что столетия спали в могилах
Родимой Литвы?

Вы, летевшие в битву, едва раздавалась команда,
Обагрявшие кровью Дуная святые струи,
Блестящей толпой окружавшие трон Фердинанда,
О предки мои!

Литовские графы, я чую ваш дух непреклонный,
И гордая радость во мне заиграла ключом,
При виде фамильного льва с золотою короной
И с синим мечом.

О гении рода, врагов моих злых истребите,
Как ветер осенний срывает с деревьев листву,
Сомкните щиты надо мною, и благословите
Мой путь на Литву.

Еще вчера шел дождь, и море было серо,
А нынче целый день сияет небосклон,
Хранима Эросом, плывет моя триэра
В божественный Лакедемон.

Уже который день, не покидая вёсел,
Гребут товарищи, морскую зыбь деля.
Для сна и отдыха ни разу я не бросил
Из рук скрипучего руля.

Струятся с гор ручьи растаявшего снега,
Мне треплет волосы душистый ветр весны.
Какая слышится ликующая нега
В журчанье вспененной волны!

Не страшен мне ваш гнев, кичливые Атриды.
Мой жребий царственный открылся мне в тот день,
Когда я пас стада в лугах родимой Иды,
Свирелью прогоняя лень.

Напрасно Азии великую державу
Сулила Гера мне; во всех сраженьях верх
Афина прочила: и почести, и славу
Я с равнодушием отверг.

Но тут, сорвавши с плеч пурпуровую хлену,
«Ты вкусишь радости, доступной лишь богам, —
Киприда молвила, — я дам тебе Елену».
И я упал к ее ногам.

Ни слезы матери, ни отчие седины
Не задержали путь. Во прахе и крови
Пусть рухнет Илион! Всё, всё за миг единый
Ее божественной любви!

Приама древнего прими благословенье.
Уже чертог — в цветах, готов венчальный хор,
И нежных ног твоих зовет прикосновенье
Фиалка ионийских гор.

Остановись, ладья! Как с птичьего полета,
Я вижу весь узор таинственной судьбы.
Привет вши, тростники священные Эврота,
Палестры мраморной столбы.

Кто эта женщина, прелестная, как нимфа,
Стоит в кругу подруг, поднявши диск златой?
В кудрях ее — венок из роз и гиакинфа…
Погибни, Илион святой!