Давид Бурлюк - Стихотворения

Всего лишь двести лет назад
Сожгли здесь ведьму на костре…
Священник был ужасно рад
Как прут последний догорел.
  Всего лишь двести лет назад
  В Сейлеме знали: святость, грех
  И каждый тем был четко занят,
  Что грыз греха орех.

Добро и зло два лика быстрожизни.
Отдать себя, пожертвовать собой:
Порвется мускул, кровь багрянобрызнет
И закивает смерть лукаво головой;
Но демоны строчат другие предписанья
  в Эребе черном, в капищах небес,
Где на стенах истерзанных названья.
Где грешников сосет и мучит бес
. . . . . . . . . . . . . . .
И если первое среди цветов и мая
Среди веселых птиц многоречивых вод,
То зло бредет, зубами угрожая
И дымом прокоптив туннельный потолок;
Оно — в насилии, в невежестве, обиде…
Оно — в петле, кинжале и тюрьме,
Когда судьба, согбясь Кариатидой,
Подставит хилогорб посту, укус'зиме.

Вдали от родины и близких
Среди чужих всегда один
Хлебаю жизнь из скучной миски
Владелец считанных годин.
  Я стал доступен подземельям
  Нет смысла ненавидеть мрак.
  Ведь жизнь — не звук, не знак безделья
  И не в распутицу овраг
Пусть солитер, но чую силу —
Могу — пахать, любить, строчить
И крышу подчинить тесиной
И по весне исправить гать…
  Упиться сочным арабеском.
  В котором жизнь бурлит ключом,
  Где краски выступают резко
  И где изломы — нипочем.

У меня так много двойников
Они в дилювиальную эпоху жили
И ныне скопищем задавлены веков
Они — былые разум, жилы
Таких как я скитавшихся в ландшафтах,
Смотревших звезды, пивших из ручья,
Но только не читавших Вильсона Тафта..
И не пропахших библиотекой, как я.
Так много двойников и у тебя, Маруся,
Их синие глаза повторены в цветах
В которые теперь в тюрьме витрин гляжуся
Через стекло их воображая запах.
Столетья протекут и миллионы лягут
Тягчайшими пластами ветхой пыли
И на верху Бессмертие со смерти стягом
Забвение прольет из вечности бутыли…
Но ты и я предвечно угадали
Грядущий жребий, пережив в мечте
Чудовищной безумных граней дали,
В других телах воспрянем на черте…
Чтоб сознавать и пламенно к надежде
Тянуть другие дни, и вспоминать о тех,
Кто там лежат в песка одежде —
Подобных нашим горя и утех!!!..

На фоне картины старинной
Струнный играет квартет
Мелодии тянутся чинно
Эх… сюда бы — наган и кастет.

Где скукотундру режет властно
Сырое тело Иртыша;
Где юговетр евой лет напрасный
Подъемлет слабо и спеша,
Где памятно о Достоевском:
Согбенно-каторжным трудом,
Отторгнут набережной Невской.
Он не измыслил «Мертвый Дом»,
Где ране было Оми устье,
Теперь событий новых шок
Крушит Сибири захолустье.
Здесь взроет первичный виден слабо,
Ночной вместившийся горшок!
Российской власти баобаба!

Я женился слишком рано, невпопад,
Спал на нарах, словно гад,
От меня в миру змееныши пошли,
Под церквами размножаяся в пыли…
  А когда из окон на канатах падали колокола
  В них тогда…
  Революционно Молодость цвела!
  А змееныши стадами расползлись,
  Чтобы славить и пригубить высь…

Я презираю идиотов
Которым вязь поэзии
Чужда…
Готовых славить и
Хвалить кого-то,
Отвергших рифмы навсегда.
Умами жалкие и тупостью людишки
Для вас бесцветен солнца луч
и в библиотеке одни поваренные книжки
Вас привлекают… всеобуч.

Падем безглагольные ниц
Пред ликом свидригайловских мокриц…

Плюну, плюну в небо —
Потушу звезду; соберемся, вместе
Плюнем… Сможем солнце погасить!..
Так кричал пропойца, выйдя из подвала
Полный пива мутного бурдой, полный буднем,
Полный злобой,
И заразой,
И бедой…

Запах кокса мне напомнил
Древних рощ, сгоревших, травы,
Сумрак синий, очерк томный,
Где катилось это славы,

Ветер рыка древних чудищ
Многоногих и крылатых,
Рыбоптиц, безмерных утищ,
Что воде вились горбато,
Что вдыхали ароматы
Лепестков цветов громадных.
Запах яда, холод мяты
И грибов пыленье смрадных,
То, что было в те эпохи,
Где природа в юни пьяной
Расплывалась жарко в похоть
Рассыпалась в щедри рьяной…
Без конца и без предела
Раздавала жизнь гигантам,
Что свое кормили тело
В листьях леса-фолианта;
Что не знали праздных мыслей,
А живя одним инстинктом
Для анализа не кисли
И себя не звали винтиком…
Что живя цветным размахом,
Густо множились в болоте,
В жирной, теплой сонной влаге
Оставляя нечистоты…

Я теперь сижу в вагоне
Янки дымного экспресса.
Запах угля мне напомнил
Эти были древнелеса,
Где не знали человека
И его идей крылатых,
И о том, что есть омега
После альфы дней, зажатых
В уголь, нефть, — летящих в дымы
Пассажирского экспресса
Над деревьями, седыми
От цветов весеннетеста.

Поэт должен отражать словно зеркало все мысли
В этом сила в этом стать что в судьбе его нависли…
Сколько книжек глупых злых напечатано в прошедшем
Точно разум знавший вывих
Иль поэт с ума сошедший я теперь пришел
Дать вам знать что надо править чтоб по-новому сверстать
Строки где стоять мы в праве только жизнь и только то
Что понятно миллионам.

Я презираю всех богатых и бедным друг;
Сторонник деревянной хаты и недруг слуг;
Я презираю всех, копящих злато
И собственность объявших как Кащей…
Мне близок нищеты творящий атом..
Тарелка каши, миска щей…
Ценю; пасти овечье стадо родных горах
И быть кочующим номадом, чужих мирах…
Мечтаю я о годе недалеком, весь мир когда —
Великом равенстве, по замыслу пророков,
Пребудет навсегда…

Настанет день, когда станку
Все, все пойдут без исключенья!
Труд будет видом развлеченья,
Доступным девушке и старику;
Всего лишь два часа или четыре
В хрустальных камерах займется футурин
Какой-нибудь там циркуль растопырит
или с золой смешает глицерин.
А иногда веселым футуринкам
Прикажут рвать цветы иль бабочек ловить
И здесь тогда напомнится старинка,
с прошедшим днем совьется нить…
И к ним опять, как в древние эпохи
Сберегутся фавны, станут дев ловить
И на лугу опять запляшет похоть
Простейшее — как кушать или пить.