Альфред Теннисон - Королевские идиллии
Рукой схватилась за бок и едва
Сознанья не лишилась. А пока
Гавейн глядел на деву с изумленьем,
Хозяин Астолата появился,
Которому принц о себе поведал,
О том, что победителя турнира
Он ищет, чтоб вручить ему награду,
Но не найдет никак, хоть все кругом
Объехал и от поисков устал.
Хозяин Астолата предложил:
«Побудьте с нами, благородный принц!
Довольно наудачу вам скакать.
Здесь этот рыцарь был и здесь оставил
Свой щит. За ним он либо сам приедет,
Либо кого-нибудь пришлет. К тому же
С ним сын мой. Я надеюсь, вскоре мы
О них услышим». Предложенье принял
Учтивый принц с учтивостью обычной,
В которой тень предательства таилась[155],
И тут же на красавицу взглянул:
Найдется ль тоньше лик? Затем ее
Всю оглядел он – с головы до ног —
Да, совершенство! – снова оглядел
Всю с ног до головы и так подумал:
«Терпение, и будет этот дикий
Цветок – моим». И вот уже в саду
Под тисами они встречаться стали,
И он на чувствах девичьих играл,
Блистая остроумием – при этом
Он как бы снисходил к ней с высоты,
И был галантен, словно при дворе,
И пел, и воздыхал, и улыбался,
И заливал ее любовной лестью
И златом красноречья своего
До той поры, пока она однажды
Не вымолвила возмущенно: «Принц!
Вы – преданный племянник Короля,
Так что же вы не спросите меня
Про щит оставленный? Ведь по нему
Вы можете узнать его владельца.
Что ж волей Короля пренебрегли вы
И прекратили поиски, к которым
Он вас призвал? Вернее разве вы,
Чем сокол наш, которого вчера
На цаплю выпустили мы, а он
Не только упустил ее, но сам
Вдруг взял да улетел?» А ей – Гавейн:
«Клянусь, что упускаю эту птицу,
Как жаворонка в небе, оттого что
Сияньем ваших глаз заворожен.
Но коль велите, я взгляну на щит».
И щит внесли, и увидал Гавейн
Герб сэра Ланселота – львов лазурных,
На задних лапах на поле стоящих,
В коронах золотых на головах,
И хлопнул по бедру себя рукой,
И усмехнулся: «Прав был наш Король!
Воитель сей и верно – Ланселот!»
«И я была права, – ему в ответ
Элейн сказала радостно. – Ведь он
Привиделся во сне мне величайшим
Из всех великих рыцарей на свете!»
«Представить мог ли я, что полюбили
Вы первого из нас? Прошу прощенья! —
Вздохнул Гавейн. – И все ж скажите прямо,
Напрасно ли я мучаю себя?»
Ответила лилея: «Что я знаю?
Товарищами были братья мне.
Порой они болтали о любви,
А я считала – говорят о маме.
Ведь мне казалось, что другой любви
Они не знают… И сама я тоже
Не знаю, знаю ль я на самом деле
Что есть любовь, но если все же знаю,
То, если не его люблю я, значит
Не полюблю я больше никого!»
«Будь проклят этот день! – вскричал Гавейн. —
Вы любите его! Но, может быть,
Хотите вы узнать, что всем известно —
В кого он сам влюблен?» – «Не говорите!» —
Воскликнула Элейн, и взор прекрасный
Подняв с мольбой, прочь от него пошла.
Но бросился за ней он со словами:
«Постойте! Хоть минутку! Ваш рукав
Был у него на шлеме. Так, быть может,
Нарушил верность той он, чье я имя
Назвать не вправе? Знать хочу, решит ли
Наш верный друг, куда ему упасть
Листу подобно? Нет, скорей всего…
Мне, впрочем, это все равно. Пусть сам
Он разбирается в своих любовях…
Ну а теперь, девица, ибо я
Уверен, что прекрасно вам известно,
Где прячется великий рыцарь наш,
Позвольте поиски переложить
На ваши плечи. Вам брильянт вручаю.
Вы Ланселота любите, и вам
Отдать ему брильянт приятно будет.
И коль он любит вас, то и ему
Приятно будет получить брильянт
Из ваших рук. А впрочем, любит, нет ли —
Брильянт – брильянт и есть. Так что прощайте!
Сто раз прощайте, милая девица!
И коли любит он, коли пылает
Любовью к вам, тогда весьма возможно,
Что встретимся мы с вами при дворе.
Я думаю, когда начнете вы
Придворному учиться этикету,
Друг друга мы узнаем».
А затем,
Отдав брильянт, ей поцелуй воздушный
Послал он и, от поисков напрасных
Уставший, на коня вскочил и прочь
Помчался с легким сердцем, напевая
Какую-то любовную балладу.
Явившись ко двору, он Королю
Поведал то, что знал уже Король:
«Тот рыцарь – Ланселот», потом прибавил:
«Я, мой сеньор, узнал довольно много,
Но не нашел его, хоть все кругом
Объехал. Но зато девицу встретил,
Рукав которой он носил на шлеме.
Девица эта любит Ланселота.
Ей я брильянт и отдал, полагая,
Что высший рыцарский закон – учтивость.
Она вручит брильянт, ведь ей, уверен,
Известно, где укрылся Ланселот».
Король, нахмурившись, ему ответил:
«Излишне, право, вы учтивы! Я
На поиски вас больше не пошлю.
Вы, видимо, забыли, что учтивость
По отношенью к королям – покорность».
Сказал так и ушел. Гавейн был зол,
Но и напуган. Кровь ему в лицо
Вдруг бросилась. Молчал он, замерев,
И пристально глядел вослед Артуру.
Затем встряхнулся, вышел из покоя
И стал повсюду слухи распускать
О деве – о лилее Астолата
И о ее любви. И уши все
Внимали этому, а языки
Болтали, что, мол, полюбила дева
Из Астолата сэра Ланселота,
А Ланселот, мол, полюбил ее.
Кому-то интересно было, как
Король на это смотрит. А кому-то —
Как королева. Удивлялись все:
«Откуда появилась эта дева?»
И большинство, конечно же, считало,
Что дева недостойна Ланселота.
Одна из дам придворных вдруг решила
Про новость королеве рассказать.
Но та уж знала все, лишь горевала
О том, что Ланселот так низко пал.
Она казалась бледной, но спокойной
(Чем эту даму очень огорчила).
Так девять дней, огню подобно, новость
По замку Короля распространялась,
И кончилось все тем, что на пиру
Два раза рыцари, а может, три
Вместо того, чтоб пить за Ланселота
И королеву, предлагали тосты
За Ланселота и лилею-деву
И улыбались, друг на друга глядя.
Но губы не сжимала королева, —
Хоть в горле ком вставал, и ноги гневно
Дробь под столом по полу отбивали:
Казалась ей еда полыни горше,
И все вокруг ей ненавистны были.
А в это время дева в Астолате,
Невинная соперница ее,
Которой одного хватило дня,
Чтоб образ Ланселота поселился
Навек в ее душе, к отцу подкралась,
Когда он в размышленьях пребывал,
И, на колени сев к нему, сказала:
«Отец, меня упрямицей зовешь ты,
Но сам ты воспитал меня такой.
А посему скажи, хотел бы ты
Чтоб я сошла с ума?» – «Конечно, нет!»
«Коль так, тогда отправиться дозволь мне
На поиски Лавейна дорогого».
«Из-за него с ума ты не сойдешь, —
Отец ответил. – Потерпи немного.
Надеюсь я, что вскорости услышим
О нем мы и о спутнике его».
«Но, – молвила она, – необходимо
Его найти мне, где бы ни был он,
И передать ему брильянт. Иначе
Таким же ненадежным буду я
Посланником, как принц высокомерный,
Который отдал камень мне. Отец мой,
Я спутника Лавейна в снах видала
Худым, иссохшим, как скелет, и бледным,
Как смерть. Ему необходима помощь
Девицы благородной. Ведь девицы
Обязаны заботиться особо
О рыцарях, которые носили
Их знаки в поединках на турнире.
Молю тебя, дозволь уехать мне!»
Главою покачав, сказал отец:
«Да, да, брильянт… Поверь, мое дитя,
Я был бы рад узнать, что величайший
Из наших рыцарей здоров. И ты
Ему брильянт должна отдать, конечно.
Но слишком уж, я думаю, высоко
Висит сей плод. Не каждый рот сумеет
Его схватить. Лишь нашей королевы…
Что я в виду имею? Ничего.
Ну, а тебе, дружок, могу сказать,
Коль так ты непреклонна, поезжай!»
Сияя оттого, что разрешили
Ей в путь пуститься, убежала дева,
И в этот день, пока она к дороге
Готовилась, в ее ушах звучали
Последние слова ее отца:
«Коль так ты непреклонна, поезжай!»
И эхом вдруг в душе ее мелькнуло:
«Коль так ты непреклонна, то умрешь!»
Но счастлива была она тогда
И мысль отогнала, как мы пчелу,
Которая ужалить норовит,
И так себе ответила: «Ну что
Случится, если помогу ему
Вернуться снова к жизни?» А затем
Она в сопровожденье сэра Торра
Вдаль поскакала по холмам нагим
И, наконец, достигла Камелота.
И там, перед вратами городскими
Вдруг брата повстречала своего,
Который безмятежно улыбаясь,
Выделывать курбеты заставлял
Каурого коня на радость людям,
Толпившимся вокруг него на поле.
«Лавейн! – она воскликнула. – Лавейн!
Скажи, как поживает Ланселот?»
Лавейн был изумлен: «Торр и Элейн!
Зачем вы здесь? И как узнали вы
О том, что господин мой – Ланселот?»
Когда Элейн свой повела рассказ,
Сэр Торр, которому об этом было
Неинтересно слушать, их оставил
И сквозь ворота, мимо статуй дивных,
