Ефим Ховив - Городской романс
* * *
Льняная скатерть утреннего луга.
Туман окутал речки синеву, —
полувосторга крик, полуиспуга:
«Простудишься!» — но я уже плыву.
Чуть-чуть знобит, слегка пугают глуби
разверстые, глотая взмах руки.
Но если ты меня и вправду любишь,
войди за мной в крутую стынь реки.
Ты вправе и рискнуть и уклониться,
но эхо зова древнего в крови…
Мы нынче снова рыбы или птицы,
ну что же ты, ну что же ты, плыви!
…Меня речным течением относит.
Тебя не слышно. Голубеет высь.
И незнакомый голос тихо просит:
«Вернись ко мне, вернись ко мне… вернись…
Ким Макаров
Отдохновение
Отдохновенье для души —
Уйти к реке, сидеть на зорьке
И видеть в утренней тиши
Томленье вод, зари узорье.
Отдохновенье для души —
Моих друзей простое братство.
Вчера на огонек зашли —
Застолью скромному предаться.
Отдохновенье для души —
Когда в ночи идешь на плаху
Стихов… И сердце так спешит!
И бьется птицей под рубахой.
Отдохновенье для души —
Когда с женой любовь — не служба.
Здоровы дети, хороши…
И с тещей — золотая дружба.
* * *
Осень. Воздух золотист.
Льется легкий желтый лист.
В поле тихо. Спят стога.
Кружит в небе пустельга.
Вдоль дороги — след телеги
да березовые слеги,
словно осень уезжает…
Даль примолкла —
провожает.
Владимир Носков
* * *
Старушки в доме престарелых
Живут от нас через реку.
Мерцает свет платочков белых
На том, на нашем берегу.
К ночи, когда на перевозе
Туманный стелется закат,
Они в отвесные березы
Уходят, словно в снегопад.
Уходят, полные терпенья,
В разлуку веря не совсем.
Но нет взаимопритяженья
Меж этим берегом и тем.
Молчат уключины и тросы.
И знаю я наверняка,
Что это нас от них уносит,
Как льдину от материка.
Еще ясней за далью плеса
Высокий свет платков льняных,
Не исчезающий в березах,
А растворяющийся в них.
* * *
В эту светлую ночь
Я услышал: звенят тальники.
Я проснулся,
когда
межозерье в серебряных бликах.
Два ствола за плечом,
Но пока отдыхают курки,
Слышу все родники
от таймырских болот до арыков.
Так светло на земле!
Так от лунного света светло!
Два ствола за плечом —
неужели для хищного дела!
И уютный такой —
неужели кому-то во зло
ниспадающий гул
на краю звукового барьера…
* * *
Я умру не с последним дыханьем,
А как только не тронут души
Банный запах осенней елани,
Голос птицы в небесной глуши.
Дни сшибаются — льдиной на льдину,
Рушат берег, ломают лозу.
Посадил под окошком рябину,
Диковатую, словно в лесу.
Чтоб в эпоху, где смерть на дорогах,
Где мгновенно сменяется Бог,
Не остаться без трепетной, строгой,
Пережившей немало эпох.
Это ж, право, такая удача:
Факел жизни, порывистый куст…
Но сама она плачет и плачет
И пугается, лишь прикоснусь.
Вячеслав Рождественский
* * *
Весь мир и счастье — кверху дном.
Никто не спас.
Губами
Губы мы найдем
В кромешный час.
Изобрели мы много зла,
Но не сгореть Земле дотла —
Любовь умнее нас.
* * *
Нужно очень мало,
чтобы все пропало,
чтобы все совпало —
нужно очень много.
Так уже бывало…
И молите Бога,
чтобы все совпало.
Надежда
Надеждою живет
приговоренный к смерти:
не ангелы, так черти
развалят эшафот.
Надеждою живет
приговоренный к жизни,
когда в его отчизне
упадок и разброд.
Надеждою живет
раздавленный врагами,
оставленный друзьями
бедняга Дон-Кихот.
Ее звезде зеленой
затеплившись в ответ,
в ночи глухой, бездонной
рождается рассвет.
К утру терпеть невмочь
напор свинцовой стужи,
но тем, кто прожил ночь,
уже не станет хуже.
Не уставай, Надежда!
Шагай проводником
по узкой тропке между
отчаяньем и сном.
Не музою туманной,
а женщиной земной,
желанной
будь со мной.
Наталья Рубинская
* * *
Шуршат березовые храмы
на почвах каменных седых.
Прекрасен мир. Но плачет правый.
Но гений вырублен под дых.
Кто там хлопочет: мол, поэты
ничуть не краше дикарей? —
Они впотьмах идут по свету
и умирают поскорей!
Ведь всем дороже злак насущный
пророка жилки на виске. —
И вертоградарь рубит кущи,
крепя вертеп, доска к доске.
* * *
Косте
Мы любовью с тобой обрастаем, как кроны
тополей на апрельском недружном ветру.
Все алмазы со мной, над тобою — корона;
вечно буду с тобой, никогда не умру!
Посмотри, как нас радостно любят и жадно:
собираются люди со всех-то широт!
Зарядят, заласкают, зальют виноградом,
оранжадом, крюшоном сердечных щедрот.
От павлина пера до порфирных каменьев,
все сокровища мысли, музык торжество
помещаются в нашем ледняцком именьи,
в райской хижине — там, где душа — божество.
Наталья Рябинина
* * *
Потекла между рук,
между мук
моя главная песня.
Задержался таинственный звук,
одинокий и бесполезный.
Зацепился хрустальным зрачком
за
Уральские горы…
Там жужжащим волчком
мой промышленный город.
Среди домен, дымов и домов,
через рокот турбины
зафиксировал в пене снегов
горсть рябины…
гроздь рябины…
грусть рябины…
* * *
Вышла замуж верная жена
павшего за Родину солдата.
И невосполнимого звена
незаметна горькая утрата.
Именем солдатским назвала
сына,
нарожала дочек…
Памяти горючая зола
ей не выела живые очи.
И на ней не оборвался род.
Худо-бедно жизнь бурлит, ликует…
И войны не знающий народ,
поминая павших,
каждый год
в День Победы
водку пьет.
Тоскует.
* * *
Мы,
приспособившиеся жить в темноте,
притерпевшиеся к неудачам,
машинально
без надежд
долбящие лбами стену,
замерли,
разглядев
на темном граните
черную паутину трещин —
неужели она поддалась?!
Что там за нею, проклятой?!
Божественной истины свет?
Взбесившаяся стихия?
Или другая стена?
Юрий Седов
Золотая осень