Александр Введенский - Том 2. Произведения 1938–1941
На второй стадии тоже есть несколько ступеней.
а). Я могу разделить творчество автора, например, Введенского, по жанрам…
б). Можно объединить близкие по жанру и характеру вещи, например, Приглашение меня подумать и Гость на коне…
…Найти связь алогичности с тем, что он говорил уже в 20-е годы: «меня интересуют три темы: время, смерть, Бог».
Изучение алогичности Введенского начинается уже на первой ступени, на чтении, понимании и изучении одного стихотворения. Но одно стихотворение еще не может дать полного понимания алогичности Введенского.
Но Введенский был не один. Нас было пятеро. Для более полного и глубокого чувствования и понимания Введенского надо обратиться еще к четырем авторам.
Это уже третья стадия понимания…
Евангелие реально задает этот вопрос каждому человеку: ты говоришь, что веришь в Бога. Действительно ли ты веришь в Бога?
…Творчество Введенского, как и нас пятерых, поэтически-философско-религиозное. Значит, и к Введенскому применим неприличный вопрос. Глупые, тупые и злые люди убили Введенского, значит, мы не можем уже задавать ему этот вопрос. Да он и не задаётся так просто и прямо…
Введенский был человек, т. е. ел, пил, спал, зарабатывал деньги писанием большей частью ненужных ему детских стихотворений, ухаживал за женщинами, играл в карты. И тот же самый Александр Иванович Введенский вдруг отрешался от всех практических и интересных дел, усаживался в углу па стуле, подложив па колени книгу, на книгу бумагу — потому что своего письменного стола у него никогда не было — и писал стихи, за которые ему не только не платили денег, наоборот, за которые тупые и злые люди убили его. Но ведь это тот же самый Александр Иванович Введенский. Правда, еще Пушкин сказал: «Пока не требует поэта…» Но сейчас наступили времена, когда для нас особенно живо экзистенциально встал «неприличный» вопрос: веришь ли ты в то, во что ты утверждаешь, что веришь? Введенский в своих вещах и, я думаю, все мы всё время задаем этот неприличный вопрос и прежде всего себе самим. Я уже сказал: этот вопрос не задается прямо, он задается косвенно. Как я могу задать его Введенскому?…
Это тайна, данная каждому человеку, и как тайну ее можно открыть только скрывая и скрыть открывая. Но я уже давно перешел к четвертой стадии понимания…
Я слышал самые неожиданные и глупые толкования вещи Введенского Куприянов и Наташа. Я хорошо знаю и люблю эту вещь и всегда понимал ее как философско-теологический трактат, изложенный в поэтической форме. Т. Липавская, первая жена Введенского, с 1920 по 1931 гг., дала мне ключ к более глубокому пониманию этой вещи, — она сказала: Введенский был безбытным, эта вещь — прощание с бытом и с чувством. Теперь я иду дальше в этом же направлении. В личной жизни до 1931 года Введенский не отказывался от эмоций, от чувства. В то же время и тогда у него уже было некоторое расхождение с жизнью, с бытом. Он никогда, кажется, не имел своего письменного стола. Он сам говорил, что любит жить в гостиницах, т. е. не дома. Он не имел дома, он «не имел где преклонить голову», — по существу, он и тогда уже в жизни был путником — viator. И всё же в интимной жизни он был и нежен, и ревнив, у него было чувство. В стихах же того времени отношение к чувству ироническое: остранение и отстранение. Только после 1931 года, т. е. после разрыва с первой женой, у него начинает появляться поэтический интерес к чувству. В Куприянове и Наташе, написанном в 1931 году, он прощается с чувством, но это прощание с чувством в жизни было одновременно пробуждением поэтического интереса к чувству, сказавшегося в его позднейших вещах, — Очевидец и крыса, Четыре описания. «Ковер-Гортензия»…
Приложение IX*
Произведения, обращенные к Введенскому, или его упоминающие
Николай Заболоцкий
Мои возражения А. И. Введенскому, авто-ритету бессмыслицы
Позвольте, поэт, возражать Вам в принципиальном порядке — по следующим пунктам:
a) бессмыслица, кап явление вне смысла;
b) антифонетический принцип (специально: анти-интонация);
c) композиция вещи;
d) тематика.
Часть I. Бессмыслица как явление вне смыслаУстановим значение термина. Ни одно слово, употребляющееся в разговорной речи, не может быть бессмысленным. Каждое слово, взятое отдельно, является носителем определенного смысла. «Сапоги» имеют за собой определенную сеть из зрительных, моторных и других представлений нашего сознания. Смысл и есть наличие этих представлений. «Дыр бул щыл» — слова порядка зауми, они смысла не имеют. Вы, поэт, употребляете слова смыслового порядка, поэтому центр спора о бессмыслице должен быть перенесен в плоскость сцепления этих слов, того сцепления, которое должно покрываться термином бессмыслица. Очевидно, при таком положении дела самый термин бессмыслица приобретает несколько иное, своеобразное значение. Бессмыслица не оттого, что слова сами по себе не имеют смысла, а бессмыслица оттого, что чисто смысловые слова поставлены в необычайную связь — алогического характера. Необычайное чередование предметов, приписывание им необычайных качеств и свойств, кроме того — необычайных действий. Говоря формально — это есть линия метафоры. Всякая метафора, пока она еще жива и нова, — алогична. Но самое понятие логичности есть понятие не абсолютное, — что было алогичным вчера, то стало сегодня вполне логичным. Усвоению метафоры способствовали предпосылки ее возникновения. В основе возникновения метафоры лежит чисто смысловая ассоциация по смежности. Но старая метафора легко стерлась — и акмеистическая, и футуристическая. Обновление метафоры могло идти лишь за счет расширения ассоциативного круга — эту-то работу Вы и проделываете, поэт, с той только разницей, что Вы материализуете свою метафору, т. е. из категории средства Вы ее переводите в некоторую самоценную категорию. Ваша метафора не имеет ног, чтобы стоять на земле, она делается вымыслом, легендой, откровением. Это идет в ногу с Вашим отрицанием темы, где я и сосредоточу свое ни сражение по этому поводу.
Часть II. Убиение фонетикиВы намеренно сузили свою деятельность, ограничив поле своего фонетического захвата. Я разумею ритм, согласные и гласные установки и, наконец, интонацию. Первые два элемента при случае еще используются Вами, последние два почти нет. По слову Хлебникова, женств<енные> гласные служат лишь средством смягчения мужественным) шумам, но едва ли можно безнаказанно пренебрегать женственностью первых. Только гласная может заставить стихи плыть и трубить, согласные уводят их к загробному шуму. Смена интонации заставляет стихотворение переливаться живой кровью, однообразная интонация превращает ее в бесслизистую лимфатическую жидкость, лицо стихотворения делается анемичным. Анемичное лицо — Ваш трюк, поэт, но я принципиально против него возражаю.
Часть III. Композиция вещиКирпичные дома строятся таким образом, что внутрь кирпичной кладки помещается металлический стержень, который в есть скелет постройки. Кирпич отжил свое, пришел бетон. Но бетонные постройки опять-таки покоятся на металлической основе, сделанной лишь несколько иначе. Иначе здание валится во все стороны, несмотря на то что бетон — самого хорошего качества. Строя свою вещь, <Вы> избегаете самого главного — сюжетной основы или хотя бы тематического единства. Вовсе не нужно строить эту основу по принципу старого кирпичного здания, бетон новых стихов требует новых путей в области разработки скрепляющего единства. Это благодарнейшая работа для левого поэта. Вы на ней поставили крест и ушла в мозаичную лепку оматериализованных метафорических единиц. На Вашем странном инструменте Вы издаете один вслед за другим удивительные звуки, но это не есть музыка.
Часть IV. Выбор темыЭтот элемент естественно отпал в Вашем творчестве — при наличии уже указанного. Стихи не стоят на земле, на той, на которой живем мы. Стихи не повествуют о жизни, происходящей вне пределов нашего наблюдения и опыта, — у них нет композиционных стержней. Летят друг за другом переливающиеся камни и слышатся странные звуки — из пустоты; это отражение несуществующих миров. Так сидит слепой мастер и вытачивает свое фантастическое искусство. Мы очаровались и застыли, — земля уходит из-под ног и трубит издали. А назавтра мы проснемся на тех же самых земных постелях и скажем себе:
— А стариц-то был неправ.
20. IX.26.
Н. Заболоцкий
<Письмо Д.И. Хармсу>
Пошли па вечер все друзья.
Один остался я усопший.
В ковше напиток предо мной,
и чайник лезет вверх ногой,
вон паровоз бежит под Ропшей, —
и ночь настала. Все ушли,
одни на вечер, а другие
ногами рушить мостовые
идут, идут… глядят, пришли:
какая чудная долина —
кусок избушки за холмом
торчит задумчивым бревном,
бежит вихрастая скотина,
в, клича дядьку на обед,
дудит мальчишка восемь лет.
Итак, пришли. Одной ногою
стоят в тарелке бытия,
играют в кости, пьют арак,
гадают — кто из них дурак.
«Увы, — сказала дева Там, —
гадать не подобает вам.
У вас и шансы не равны —
вы не Горфункеля сыны».
Все в ужасе свернулись в струнку,
тогда приходит сам Горфупколь.
«Здорово, публика! Здорово
испьем во здравие петрове
Данил о, чашку подавай, ты,
Сашка, в чашку наливай,
а Вы, Тамара Алексанна,
порхайте около и пойте нам: Осанна!!!»
И вот начался страшный ад:
друзья, испуганы донельзя,
сидят на корточках, кряхтят,
испачкали от страха рельсы,
и сам Горфупкель, прыгнув метко,
сидит верхом на веной ветке
и нехотя грызет колено,
рыча и злясь попеременно.
Наутро там нашли три трупа.
Лука… простите, не Лука, —
Данило, зря в преддверье пупа,
сидел и ждал, пока, пока,
пока… Всему конец приходит,
писака рифму вдруг находит,
воришка сядет на острог,
солдат приспустит свой курок,
у ночи не иссякнут жилы,
и все, о чем она тужила,
присядет около нее,
солдатское убрав белье…
Придет Данило, а за ним
бочком, бочком проникнет Шурка.
Глядят — столы. На них окурки,
И стены шепчут им: «Усни,
усните, стрекулисты, это —
удел усопшего поэта.» —
А я лежу один, убог,
расставив пальцы сонных ног,
передо мной горит лампада,
лежат стишки и сапоги,
и Кепка в виде циферблата
свернулась около ноги.
Н. Заболоцкий
