Константин Случевский - Полное собрание стихотворений
«Чудесный сон! Но сон ли это...»
Чудесный сон! Но сон ли это?
Так ясен он, так ощутим!
В мельканьи трепетного света
Он, как ваянье, недвижим!
Мне снилась юность золотая
И милой женщины черты
В расцвете радостного мал...
Скажи! Признайся! Это ты?
Но как мне жаль, что я старею,
Что только редко, иногда,
Дерзаю бледную лилею
Окрасить пурпуром стыда.
«Учит день меня...»
Учит день меня:
Не люби ее!
Учит ночь меня:
Вс ее – твое!
Я с ума схожу
В этих да и нет!
Ночь! цари одна!
Гасни, солнца свет.
«Когда я ребенком был, мал...»
Когда я ребенком был, мал,
Я солнце в воде уловлял,
И, блестки хватая в реке,
Мечтал сохранить их в руке!
Я жил! Жизнь осилила грудь...
И вновь я хочу зачерпнуть
Тех искр с их чудесным огнем,
Что зыблются в сердце твоем!
Чуть только коснусь – пропадут!
И капли, что слезы, бегут
С руки... и в тебе так темна
Погасшая вдруг глубина.
«Налетела ты бурею в дебри души...»
Налетела ты бурею в дебри души!
В ней давно уж свершились обвалы,
И скопились на дне валуны, катыши
И разбитые вдребезги скалы!
И раздался в расщелинах трепетный гул!
Клики радостей, вещие стоны...
В ней проснулся как будто бы мертвый аул,
Все в нем спавшие девы и жены!
И гарцуют на кровных конях старики,
Тени мертвые бывших атлетов,
Раздается призыв, и сверкают клинки,
И играют курки пистолетов.
«Ты, красавица лесная...»
Ты, красавица лесная,
Чудный ландыш, бледный лик!
Молча я тебя срываю
В лунном свете, в чудный миг!
Что же делать? Я не властен!
Знаю я – зачахнешь ты.
Смерть – за то, что ты душиста,
Смерть – во имя красоты!
«Сегодня день, когда идут толпами...»
Сегодня день, когда идут толпами
На гробы близких возлагать венки...
О, не скупись последними цветами!
Не пожалей движения руки!
На грудь мою клади венок твой смело!
Вторично ей в любви не умирать...
Как я любил... как страсть во мне горела
Из-под венка, поверь мне, не узнать.
«И мнилось мне, как прежде, вновь...»
И мнилось мне, как прежде, вновь
В годах прошедших я вращался...
Мечтал, грустил, узнал любовь...
И обожал и сомневался...
Да! ты одна смелее всех
В тайник сознанья проникала!
Меня с ума сводил твой смех...
Я обмирал – чуть обнимала...
Прошло! Дебрь старости сильна!
В ней нет, не может быть прогалин!
И я, как Марий средь развалин,
Сижу и ожидаю cна!
«Ярко вспыхивают розы...»
Ярко вспыхивают розы,
Раскрываясь по кустам,
И горят в лучах полудня,
Пламенея тут и там.
Отцветут они, погаснут
Быстро, вслед одна другой,
Осыпая лепестками
Куст колючий, но родной...
Я ревнив, моя голубка!
Верь, не быть тебе ничьей:
На груди моей цвела ты
И осыплешься на ней!
«Топчутся волны на месте...»
Топчутся волны на месте;
С ветром играет река;
Ветер проносится с моря,
Станет река глубока!
Быстро река обмелела,
Ветер идет верховой...
Люди реке подражают...
То же со мной и с тобой!
«Я ясно сознаю, что часто надо мной...»
Я ясно сознаю, что часто надо мной —
Над помышленьями, никак не над душой, —
Проходит облако; вдруг думы оттенит
И придает всему нежданно новый вид!
Сквозь что-то будто бы идет тревожный свет...
И краски новые бегут, которых нет.
И ты, красавица! мне мнилось, будто вдруг,
Знак святости твоей, дискообразный круг
Над головой твоей, кто б думать это мог,
Преобразился вдруг в вакхический венок!
«Не Иудифь и не Далила...»
Не Иудифь и не Далила
Мой идеал! Ты мне милей
Той белой грудью, что вскормила
Твоих двух маленьких детей!
Девичья грудь – она надменна,
Горда! ее заносчив взгляд!
Твоя – скромна и сокровенна
И мне милее во сто крат!
Она мной чуется так ярко,
Сквозь' ткань одежд твоих светла...
Предупредил меня Петрарка:
Лаура девой не была.
Дикий цветок
Дикий цветок, ты меня полюбила
И в беззастенчивой страсти твоей
Светом горячей любви окаймила
Скорбные пустоши старческих дней!
Дикий цветок, я тогда не заметил,
Как эта страсть родилась, как цвела;
Видно, слепым был, не в пору ответил —
Вижу теперь, как она убыла...
Ты говоришь мне: «О, как я любила!
Как я любила... нет, ты бы не мог...»
Правда твоя! ты мне очи открыла...
Не осыпайся, мой дикий цветок!
«Люблю я в комнате сиянье хрусталей...»
Люблю я в комнате сиянье хрусталей.
Вдруг, нежданно блеснут то в том углу, то в этом.
Сверкают, яркие, из сумрачных теней
Зеленым, пурпурным иль темно-синим цветом.
И тут же гаснут все; но вот опять блестят,
Чуть с места я сойду; и снова погасают...
Не так ли и в тебе на мой тревожный взгляд
Они нежданные повсюду возникают?
О! пожалей меня! Где стать, ты мне скажи,
Чтоб все они в тебе, все сразу засияли...
Чтоб не смеялись вслед... не прибегали к лжи
И были скромными... а, главное, молчали!
Поэмы
Элоа
(Апокрифическое предание)
М.П. Соловьеву
Элоа
Сатана
Молох
Умерший священник
Монахи
Хоры
Тени
1
Дикая местность у преддверья ада. Толпы неясных теней тянутся к красному свету. Слышится бесшабашная песня. Навстречу теням, со стороны красного света Сатана, сопровождаемый Молохом. Тяга теней останавливается.
Сатана.
Какое пенье? Как не на работе,
И до сих пор не на своих местах?
Молох
Занятий мало, князь! Ослабли вожжи!
Сатана (к теням)
Неситесь прочь, влачитесь по подлунной
И учиняйте зла насколько можно!
Не оставляйте мне без посещенья
Ни одного угла! Ночь, как парник,
Дающий овощи, взращает злое.
Наутро полюбуемся плодами!
Поменьше шуму, но побольше дела:
И чтобы когти вас не выдавали!
Неситесь!
Тени молча уносятся.
Молох
Князь! Сегодня ты мрачней,
Задумчивее, чем всегда бываешь!
Уж не порадоваться ль новой брани?
Не скликнуть ль великие полки?
Сатана
То было делом увлечений ранних;
Не в этом суть борьбы, не в том победа!
И разве видно что по мне?
Молох
Заметно...
В речах не точен, и слугам твоим
Твои веленья часто непонятны,
И говор между слуг твоих идет...
Сатана
На то я князь, чтоб подлые рабы
Не смели понимать, чего я не желаю!..
(Делает Молоху знак рукою, и Молох удаляется.)
Туман холодный вьется, выползая,
И бесполезно глупо тратит влажность,
И в странных образах везде снует...
И он во мне, должно быть, князя чует,
Так льнет, так ластится! Какой я князь?
И бог, и я – мы два враждебных брата,
Предвечные эоны высшей силы,
Нам неизвестной, детища ее!..
Кряжи бессчетных гор передо мною...
Но если бы в горах не искривленья,
Не щели недр, провалы и утесы —
В них не было б той чудной красоты,
Где так любовны тени голубые,
А блеск заката пурпуром горит...
Мое созданье – эта красота,
Всегда, везде присущая крушеньям!
А красота – добро! Я злобой добр...
А в этом двойственность... И ад, и небо
Идут неудержимо к разрушенью...
Лежит зерно: ему судьба расти!
Из оболочки и из содержанья,
Как бы из двух всегда враждебных сил,
Просунется росток! Не то же ль тут?
Зерно – мы оба! Только в раздвоенье
И в искренней вражде различий наших
Играют жизнь и смерть! Живые дрожжи!..
Но эта рознь в уступках обоюдных
Утрачивает смысл давным-давно!
Зло от добра порой неотличимо;
В их общей вялости болеет мир...
И сам я сбился и не отличаю,
Что божье, что мое? Не отличаю
Того, что было вправду, что случилось,
От смутной грезы духа моего!
Не может сгинуть зло: оно бессмертно!
Но в чистоте своей зло помутилось,
Густой отстой добра в него спустился,
А зло, как поросль длинная трясины,
На стеблях бесконечных, проникает
В добро – и кажется порой добром...
(Задумывается.)
Как это было) Да... припоминаю...
Не совершились времена тогда...
Природа мертвая была готова,
Но мысли и сознанья лишена.
Мысль оставалась ценным достояньем
Духовных сфер, и в них витали мы!
Когда же после множества исканий
И опытов, и, так сказать, на ощупь,
Мысль в человеке наконец пробилась,
В ней связка завязалась двух миров,
В них жилы общие какие-то сказались,
Помчалась мысль, как кровь по организму,
Переливаясь между тех миров,
И был начертан дальний путь развитья:
Чрез мысль – в бессмертье, и тогда-то нам —
И мне, и богу – человек стал нужен:
Он за кого – тот победит из нас.
(Замечает проносящуюся вдали Элоа.)