Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

Скворцов-Степанов мне звонит,
Иван Иваныч мне бубнит,
Редактор-друг меня торопит:
«Брось! Пустяки, что чай не допит.
Звони во все колокола!
Ведь тут какие, брат, дела!»
«Что за дела? Ясней нельзя ли?»
«Шан-хай…»
     «Шан-хай!!!»
          «Кантонцы взяли!»
«Ур-р-ра, Иван Иваныч!»
                   «Ур-р-р…»
«Ты что там? Рот закрыл рукою?»
«Не то! Нам радостью такою
Нельзя хвалиться чересчур;
„Известья“ – в этом нет секрета –
Официозная газета:
Тут очень тонкая игра.
Давай-ка лучше без „ура“,
Пиши пером, а не поленом, –
Над нашим „другом“ – Чемберленом
Не измывайсь, не хохочи,
А так… чуть-чуть пощекочи,
Пособолезнуй мягко даже,
Посокрушайся, повздыхай:
„На кой-де леший в диком раже
Полезли, мистер, вы в Шанхай?
Ведь было ясно и слепому,
Понятно мальчику любому…
А вас нелегкая… Ай-ай!
Добро б, какая-либо пешка,
Но вы… По вашему уму…“
   Демьяша, злобная насмешка
Тут, понимаешь, ни к чему.
Пусть, очарованный собою,
К международному разбою
Он рвется, как рвался досель.
Не нам, себе он сломит шею.
Ведь он работою своею
Льет молоко на наш кисель:
Сейчас победно флаг народный
Взвился в Шанхае. „Рабства нет!“
А завтра весь Китай свободный
Пошлет нам дружеский привет!
  Тогда ты можешь не без шика
Взять с Чемберленом новый тон».
. . . . . . . . . .
   Иван Иваныч, разреши-ка
Облечь все это – в фельетон?!

В паутине
     Тайных линий
          Подглядели
               Мы подмен:
На картине –
     Муссолини,
          А на деле –
               Чемберлен.

Кто нам ни угрожай и кто нас ни морочь:
«Культурных наций, мол, обязанность святая
Душить Китай» (как нас семь лет назад точь-в-точь!),
Но к удушаемым сочувствие питая,
Мы будем говорить: «Бандиты! Руки прочь
От возмущенного Китая!»

Спокойствие и выдержка – они
   Всего нужней нам в эти дни.
Нас провоцирует разбойная ватага.
   Но для решительного шага,
Чтоб вражий пыл унять и сбить гнилую спесь,
Настанет день, и мир тогда увидит весь,
   Как сокрушительна рабочая отвага!

Писать мне тушью иль кармином?
Какие взять карандаши,
Чтоб дать эскиз – «Пред Чжан Цзо-лином
Подручный новый – Чан Кай-ши»?

Дыша коварством, скрытой местью,
Сидит разбойник матерой.
Пред ним навытяжку, честь честью,
Стоит кантонский экс-герой.

Поток взаимных многолетий,
С бандитом снюхался бандит.
За их спиною кто-то третий
На них восторженно глядит.

   «Вчера из Франции в Америку отправлен…»
Многомильярдный долг? Нет! «Пантеон войны»
   В шестнадцать метриков длины!
Вот – мертвый полк лежит, он газами отравлен.
Вот артиллерией деревни сметены.
Вот Map некие бои, вот у Вердена драма…
Ну, словом, дядя-Сам, пред вами панорама
   Такая – нервы береги!
А вам ништо: «Давай военные долги!»
«Учтите ж, дядя-Сам, французское геройство
   И жертвы, жертвы без числа!..»
А дядя-Сам молчит, – его такое свойство, –
И панорама, нет, его не потрясла!
   Он – добр: расчетлив, но не жаден.
Но раз долги… плати, хоть лоб себе разбей!

   Так хищник крупный беспощаден
К другому хищнику, который послабей.

Французы со своей, мы – со своей работой,
Тож «панорамочка» о том, как мы в бою
   Капиталистов смыли: «Ф-фью!!»
Американцам тож с великою охотой
Мы панорамочку отправили б свою.
Вот, дескать, дядя-Сам: на эту штуку глядя,
   Сообразите, милый дядя…
   А он не глуп: сообразит.
«Нет, – скажет, – милые! Спасибо за визит!
Зачем же нам глядеть на то, что видеть больно,
Что может занести огонь… на наш чердак?
   Про ваши подвиги и так
   Уж мы наслышаны довольно!»

Жаль-жаль. Слыхали мы и прямо и окольно:
Буржуи в ужасе от наших панорам.
Для них наш «Пантеон» – «Октябрьский тара-рам».
По-ихнему, у нас черт знает что творится.
«На вкус и цвет», как говорится…

Капиталистские края.
Капиталистская наука.
Уже в Бостоне – ай-я-я! –
Какая выдумана штука!

Тебе, читатель, или мне
Однажды без предупрежденья
Начнут по радиоволне
Внушать иные убежденья!

Новинка эта не нова,
И не нова и тупорыла.
Секрет внушения Москва
Давным-давно уже открыла.

Капиталистская волна –
Чего б она ни навнушала!
Давно б весь мир трясла война,
Когда б советская страна
Внушеньям подлым не мешала!

Был день как день, простой, обычный,
Одетый в серенькую мглу.
Гремел сурово голос зычный
Городового на углу.
Гордяся блеском камилавки,
Служил в соборе протопоп.
И у дверей питейной лавки
Шумел с рассвета пьяный скоп.
На рынке лаялись торговки,
Жужжа, как мухи на меду.
Мещанки, зарясь на обновки,
Метались в ситцевом ряду.
На дверь присутственного места
Глядел мужик в немой тоске, –
Пред ним обрывок «манифеста»
Желтел на выцветшей доске.
На каланче кружил пожарный,
Как зверь, прикованный к кольцу,
И солдатня под мат угарный
Маршировала на плацу.
К реке вилась обозов лента.
Шли бурлаки в мучной пыли.
Куда-то рваного студента
Чины конвойные вели.
Какой-то выпивший фабричный
Кричал, кого-то разнося:
«Про-щай, студентик горемычный!»
. . . . . . . . . . . . . . .
Никто не знал, Россия вся
Не знала, крест неся привычный,
Что в этот день, такой обычный,
В России… Ленин родился!