Давид Бурлюк - Стихотворения

Леса, поля и горы влекли меня когда-то,
Упрятывая взоры И делая крылатым…
Но укатились годы для луз небытия
И вскорости из моды в тираж, равно, меня!

Корабли, корабли, корабли
Проплывут, проплывут, проплывут…
Мы с тобой — на мели, на мели,
Нас они не возьмут, не возьмут.

Мы вылетели из собвея в лиловый вечера обхват.
И ветер нежный нас овеял, и обнимал, как нежный брат.
И каждый факел, как лился, дарил нам желтый полусвет.
Их светозарная аллея не говорит ни да, ни нет.
Мы вылетели из пучины тяжелых дней и горьких дум;
Хотя мы близимся к кончине, но все ж в весельи четкий ум.
И рады мы, что злые змеи: обманы, муки и урон
Остались там, на той аллее, творя обманности закон.
Пускай приблизились к могиле, мы счастливы, что то — прошло!
И если б было в нашей силе вернуть обратно это зло,
Вернуть обратно жизнь затею, скорбящих помыслов узор…
Грядущее в уме лилею к нему — мой тихнущий костер.

Скупые лучи так редко
На камни падут мостовых
Так редко они наполняют
Воздух теплом золотым
Лучи на рассвете в беседке.

В лугах маляр забыл свое ведерко
И стаей быстрой муравьи
Ползут спешат из затемненных норок
Чтоб лапки выпачкать свои
Все перепачкано и даже луг зеленый
Пестрят отчетливо их тонкофингерпринт
А солнце голубя салопы
Затянет туже туч нежмущий бинт.

Ночь морозна — одиноко
Лес как саванах застыл
И луны далекой кокон
Нимбом схвачен золотым
  Вышел в поле встретить волка
  С серым ночью этой выть
  Дружба с ним без недомолвок
  И в итоге волчья сыть
  С волком вместе — ночью льдистой
  Когда воздух сине-сер.

Был знакомец раз аптекарь у меня
Щурил он большие веки в свете дня,
Ибо в темных тусклых склянках рылся он,
В коробках, весах, жестянках заточен,
От втираний и дурманов полупьян,
Что лепечут иностранно тайны — брань.
Мой аптекарь был веселый человек —
Отравился он и долгий кончил век……

Девочка расширяясь бедрами,
Сменить намерена мамашу.
Коленки круглые из-под короткой юбки
Зовут:
Приди и упади…
Точеностью коленок
Расплющила сердце мне.

В лесу своих испуганных волос
Таилась женщина — трагический вопрос…

Неизъяснимыми очами кто-то в душу смотрит мне,
Грозно тайными речами просекаясь в тишине.
Кто он демон или правды добрый гений, верный друг,
Или только тень бравады, что пред мной явилась вдруг?
Или это отраженье, будто в Гарце, — при луне,
Самого себя, в смущеньи вдруг причудилося мне?!..
Неизъяснимыми ночами эта тень всегда со мной,
Грозно тайными, речами сотрясает мой покой.

Как луч бросаемый домной
Падает на соседний лес
Я выброшен ночью огромной
Нью-Йорка на выси окрест.
Разница здесь проследима:
Луч никогда назад не возвращается
В родимый горн, где лучи висят.

Как примитивна эта зелень
В сравненьи с крышами домов
Она дань тел; родные кельи
Для птиц; зверушек — отчий кров.

Когда был жив и молод
Была весна ясна,
Но ныне труден молот
Он жмет на рамена;
  Кругом так много близких,
  Но братьев — никого…
  Одни собвеев визги
  Корявою ногой
Прорвали перепонку
И слух мой онемел…
  Одною счастлив женкой —
  Она любви удел.

Сумерки свод превратили в палитру художника,
Тучи задумчиво сини, палевы пятна заката.
Сердце у вечера стало покорным заложником,
Прошлым забылось, мечтает о бывшем когда-то.
Я простоявши Нью-Йорке так долго, не видел простора,
Только стальные размеры, только охваты цемента…
Жизнь беспрерывно тянулась кремнистую гору,
В счетах скупого на корку упавшего сента.
Прошлое знаю и разуму прошлое мило;
То что случится надолго неймет воображенья —
В младости верил, и сердце ударом частило,
Рвалось грядущее, мир и в его достиженья…
Но теперь дорожа, утоляю я жажду текущим,
Медленно жизнь изучая глотками
Стал я философом, дубом кряжисто растущим,
Что размышлений потока любим облаками.

Я старел, на лице взбороздились морщины —
Линии, рельсы тревог и волнений,
Где взрывных раздумий проносились кручины —
Поезда дребезжавшие в исступленьи.
Ты старел и лицо уподобилось карте
Исцарапанной сетью путей,
Где не мчаться уже необузданной нарте,
И свободному чувству где негде лететь!..
А эти прозрачные очи глазницы
Все глубже входили, и реже огня
Пробегали порывы, очнувшейся птицы,
Вдруг вспомнившей ласку весеннего дня..
И билось сознанье под клейкою сетью
Морщин, как в сачке голубой мотылек
А время стегало жестокою плетью
Но был деревянным конек.

Обворожительно проколота соском
Твоя обветренная блузка!
Изображу ль своим стихом,
Что блузка бюсту была узкой…
К тому же бризовый порыв
Подувший резво океана
Пошире душку приоткрыл,
Чтоб встречных стариков изранить…

Я вижу цели, зрю задачи —
Я презираю златозвон,
Что по сердцам банкрутским скачет,
Не находя отметки «Вон» —
  Я друг, заступник слабых, бедных;
  За них словесный поднят жест;
  Средь криков оргии победных
  Мои слова не знают: лесть!
Пролетарьята редкий воин,
Поэт — словесный метеор
Он удивления достоин,
Когда слепит буржуя взор.
  За мной не шли толпой зеваки,
  Для избранных ковался стих
  Острей испанские навахи
  И вточь она — ударно лих!..
Я был когда-то, был в легенде
Свирепо растянувши лук;
Восточно выспренним эффенди,
Надев цветистый архалук;
  Но ныне потонул асфальте
  Я, катастрофы краснознак.
  Теперь затеряна спираль та,
  С которой сросся так!

Я сидел темнице смрадной
Луч где солнца косоглаз
И внимая жизни стадной
Чрез скупой тюремный лаз
  Я последним в целом мире
  Был малейшим всех чудес
  Изнывал под тяжкой гирей
  Вздувши к жизни интерес
Я был крошкою ничтожной
Полуслеп и полуглух
Когда жертвой невозможной
Раздирали деве слух
  Когда тявкали на лирах
  Изжевав в губах сосец
  Поскоком гнались вампира,
  Там где выплакал свинец
Где сухотки тяжкой ночью
Волчья стая пьет тоску
Звезды брызнут многоточьем
На небесную реку
  Где в челнок садится месяц
  Чтобы плыть над стадом риг
  Где так много интереса
  Ветер с лиственниц остриг
Голубым крылатым другом
Ты из мира в каземат
Подлетишь, крылом упругим
Станешь душу обнимать.
  Скажешь тихо очень тихо:
  Ты в тюрьме, но я с тобой…
  Жди! примчится смерти вихорь
  Унесет тебя с собой!