Борис Гребенщиков - Песни (сборник)

Когда пройдет дождь – тот, что уймет нас,
Когда уйдет тень над моей землей,
Я проснусь здесь; пусть я проснусь здесь,
В долгой траве, рядом с тобой.

И пусть будет наш дом беспечальным,
Скрытым травой и густой листвой.
И узнав все, что было тайной,
Я начну ждать, когда пройдет боль.

Так пусть идет дождь, пусть горит снег,
Пускай поет смерть над моей землей.
Я хочу знать; просто хочу знать,
Будем ли мы тем, что мы есть, когда пройдет боль.

Мы стали настолько сильны,
Что нам уже незачем петь.
Настолько популярны, что туши свет.
Мы танцуем удивительные танцы
Превращая серебро в медь.
И мы чрезвычайно удобны,
Мы не говорим «нет»,
Когда нами торгуют,
Нами торгуют.

Нас видно на обложках журналов,
Нам весело сниматься в кино,
И девушки мечтают продолжить наш род.
Раньше мы смотрели в сторону гор,
Теперь нам все равно,
Нам больше не поднять головы
Вперед!
Туда, где нами торгуют,
Нами торгуют.

Мы стали настолько сильны,
Что нам уже незачем петь.
Выноси святых и туши свет.
Мы танцуем удивительные танцы,
Превращая серебро в медь,
И мы чрезвычайно удобны
Мы не говорим «нет»
Когда нами торгуют,
Нами торгуют.

Твои тщательные цифры,
И твои взгляды на часы.
Ты ждешь одобренных решений и готов;
Конечно, ты знаешь всегда,
В какую сторону склонятся весы,
Но все ли это?

Как все прекрасно на бумаге,
Как легко следовать словам.
Как просто сделать так, что ты непогрешим.
Но если ты хочешь войти,
Что ты скажешь здесь тем, кто снял грим? –
Здравствуй; меня зовут Смерть.

Я – трудовая пчела на белом снегу;
Трудовая пчела на белом снегу.
Я совершаю свои круги под стеклом;
Мы станем друзьями; я знаю, что будет потом.
Я знаю, что будет, и я ничего не могу.

Ты живешь здесь, твоя листва на ветру;
Я только гость здесь, я ценен тем, что уйду.
Мы рвемся к теплу, как дети в зимнем лесу;
Наши руки в огне, наши тела на весу;
Я скажу тебе «здравствуй», имея это в виду.

А в сотах ждет мед, трепещущий и живой.
В моих сотах ждет мед; ты знаешь его, он твой.
Так открой мои двери своим беззвучным ключом;
Мне сладко быть радостью, но мне страшно стать палачом.
Но одно идет вместе с другим, пока в сотах ждет мед.

Я – трудовая пчела на белом снегу;
Трудовая пчела на декабрьском белом снегу.
Я совершаю свои круги под стеклом;
Мы станем друзьями; я знаю, что будет потом.
Я знаю, что будет, но я ничего не могу.

Выстрел. Я проснулся в начале шестого;
Я наблюдал охоту на единорогов.
Но я оставался при этом спокойным,
Я много читал о повадках этих животных.
Никто не сможет поставить их в упряжь,
Никто не сможет смирить их пулей,
Их копыта не оставляют следа,
Они глядят вслед движущейся звезде.

Мне тридцать три, я принял достаточно ядов,
И мое поле битвы редко стояло без дела;
Теперь мимо движутся юноши в радужных перьях,
Но я никогда не слышал, о чем поют трубы.
Никто не сможет быть вечно слабым,
Никто не сможет сберечь от паденья;
Я оставляю себе право молча смотреть на тех,
Кто идет вслед движущейся звезде.

Так спасибо, Мастер, – ворота отныне открыты;
Я не смогу поднять руки для удара.
Но возьми меня в пламя и выжги пустую породу,
И оставь серебро для того, чтобы ночь стала чистой.
И сегодня ночью мой город лежит прозрачный,
Еще не соединенный мостами;
И в пригоршне снега, еще не заметно для глаз,
Мерцает отблеск движущейся звезды.

Мир, как мы его знали, подходит к концу,
Мир, как мы его знали, и Бог с ним!
За последнюю тысячу лет мы постигли
Печальную часть наук,
Настало время заняться чем-то другим.

Свари мне кофе, и я буду верен тебе.
Ответь на мой взгляд,
И мы опять попадем в эту сеть.
Набери мой номер, и я отвечу тебе,
Хочешь ты того или нет
Скажи мне слово, и я смогу его петь.

Двенадцать из десяти не знают, что ты – это ты,
Двенадцать из десяти считают тебя луной.
Двенадцать из десяти боятся тебя,
Понимая в тебе свою смерть
Но я буду рад, если ты встанешь рядом со мной.

Мир, как мы его знали, подходит к концу,
Мир, как мы его знали, и Бог с ним!
За последнюю тысячу лет мы постигли
Печальную часть наук,
Настало время заняться чем-то другим.

Благословение холмов да будет с нами,
Благословение апрельской грозы
Да поможет нам расцвести вновь.
Нас учили жить – лишь бы не попасть под топор.
Новый день мы будем строить сами.

Святой князь Герман
Сейчас румян, а ранее как мел.
Герман был сломан,
Но божьим промыслом опять цел.
И всякая божия тварь
Поет ему и радует взгляд,
Святой Герман.

Кто-то сказал «Welcome»,
А он ответил «The pleasure is mine, please».
Герман был свинчен,
Посажен в бочку и взят далеко вниз,
А ветер смеялся с небес
И хор из заоблачных сфер
Пел: «Ах, сэр Герман!»

Потом он вернулся, но странно
Ему с Небес на голову лил свет,
Как будто босой в тундре,
Как будто с иконой, которой еще нет.
Он шел по жизни, как скирд ламан скин
Лам скин будрах ламетан.
И все пели: «Святой Герман!»

Святой Герман пришел к Святому Петру,
Сели в сторожку и начали пить смесь.
Отсюда прямой путь в святцы,
Но все в порядке, Герман опять здесь.
Утешенье коням в пальто,
Причина всем диким цветам петь:
А наш Герман был там.

Святой князь Герман
Сейчас румян, а ранее как мел.
Хром, глух и сломан,
Но божьим промыслом опять цел.
И всякая божия тварь
Поет ему и радует взгляд,
Святой Герман.

Боже, помилуй полярников с их бесконечным днем,
С их портретами партии, которые греют их дом;
С их оранжевой краской и планом на год вперед,
С их билетами в рай на корабль, уходящий под лед.

Боже, храни полярников – тех, кто остался цел,
Когда охрана вдоль берега, скучая, глядит в прицел.
Никто не знает, зачем они здесь, и никто не помнит их лиц,
Но во имя их женщины варят сталь и дети падают ниц.

Как им дремлется, Господи, когда ты им даришь сны?
С их предчувствием голода и страхом гражданской войны,
С их техническим спиртом и вопросами к небесам,
На которые ты отвечаешь им, не зная об этом сам.

Так помилуй их, словно страждущих, чьи закрома полны,
Помилуй их, как влюбленных, боящихся света луны;
И когда ты помилуешь их и воздашь за любовь и честь,
Удвой им выдачу спирта и оставь их, как они есть.

Джульетта оказалась пиратом,
Ромео был морской змеей.
Их чувства были чисты,
А после наступил зной.
Ромео читал ей Шекспира,
Матросы плакали вслух.
Капитан попытался вмешаться,
Но его смыло за борт волной;

Не стой на пути у высоких чувств,
А если ты встал – отойди,
Это сказано в классике,
Сказано в календарях,
Об этом знает любая собака:
Не плюй против ветра, не стой на пути.

Прошлой ночью на площади
Инквизиторы кого-то жгли.
Пары танцевали при свете костра,
А потом чей-то голос скомандовал: «Пли!»
Типичное начало новой эры
Торжества прогрессивных идей.

Мы могли бы войти в историю;
Мы туда не пошли.
Не стой на пути у высоких чувств,
А если ты встал – отойди.
Это сказано в классике,
Это сказано в календарях.
Об этом знает любая собака:
Не плюй против ветра, не стой на пути.

Потом они поженились
И все, что это повлекло за собой,
Матросы ликовали неделю,
А после увлеклись травой.
Иван Сусанин был первым,
Кто заметил, куда лежит курс:
Он вышел на берег, встал к лесу передом,
А к нам спиной, и спел:

«Не стой на пути у высоких чувств,
А если ты встал – отойди.
Это сказано в классике,
Сказано в календарях.
Об этом знает любая собака:
Не плюй против ветра, не стой на пути».
И лес расступился, и все дети пели:
«Не стой на пути у высоких чувств!»