Давид Бурлюк - Стихотворения
Зима (1906–1931)
Луна — скитальца корабля мертвец,
Я за решеткою, в тюрьме
Молюсь ОБГЛОДАННОЙ зиме,
Ей палачу живосердец.
Ужасный старый труп
Мутный траур за окном,
Я затопить хочу вином
Находку пристальную луп.
На белотеле черноран
Зияя чумные следы…
Мы добрели до сей беды,
Стерпев осеннеураган.
Из раздела «Стихи, написанные в Японии 1920–1922 гг.»
Первый взгляд
Стихи переписанные Марусей в 1921 г.
Исправленные в 1931. XII.
Не страна, а муравейник
На лазурных островах.
Здесь влачит народ затейник
Дни в сплошных пототрудах.
Все для нас микроскопично…
Лишь безмерен ОКЕАН,
Что объятьем энергичным
Насылает свой туман.
(Октябрь 1921.) Япония
Тысячеглазый
Тысячеглаз чтоб видеть все прилежно
И свист бича и запах роз и сны
Тысячерук чтоб всех окутать снежно
Тысячеперст на радугах весны.
Но вот и маг великий Дегустатор
Как будто бы язык стал сонмом жал
Березы сок и сладкий мед акаций
Что шершень полосатый остригал.
1920 г. Токио
«Авадзисима — синий остров…»
Авадзисима — синий остров
Ломает влажный горизонт.
Среди волны шумящих тостов
Японо-средиземный понт.
Авадзисима встала остро,
Просторы неба вознесясь,
Затем, чтоб новый Каллиостро
Гулял в ту сторону косясь.
«Закат румянил неба губки…»
Закат румянил неба губки,
Прощай последний поцелуй.
На берегу валялись губки,
Что спину вымоет валун.
Ежи, открытые приливом,
Топорщат черный дикобраз.
Ты в настроении пытливом
У них напрасно ищешь глаз.
Искусство Японии
Культурным надо статься оком,
Уметь насытиться намеком
И всеконечно счастлив рок
Читать умеющих «меж строк».
А вот они «искусства бэби»
Письмо их — начертало жребий.
IV. 1921
Вагон Токио — Иокогама
«Это кратер старого вулкана;…»
Это кратер старого вулкана;
Юность лав где пел кипящий ад
Над простором синеокеана
Бурными валами над.
Это — горло, где хрипя кипела
Злоба хаоса и юных первосил…
Все в былом… столетья — не у дела…
Лав обломки старых, черный мрачный ил…
Огиима[38]
Греза о снеге
Так нежно, нежно, нежно, нежно
Так снежно, снежно, снежно, снежно
Тянулись ветви рощи смежной
Поэта зимнее окно.
Так безмятежно, безмятежно
Покой безбрежности таежной
Поэта погружал безбрежно,
Всегда живущего небрежно,
Снегов серебряное дно.
25/Х. 1921
8 S ч. утра
Санно-номия. Кобе
Реминесцентное
Мы к старости идем, теряя волосы и зубы.
Визит не тянет; мы не ждем
Приема ласкового грубой
Хозяйки злостного трактира,
Что к кладбищам, поддав дубьем,
Толкает каждого задиру
Утро на берегу моря
В златом тумане облака.
Как Тернеровской акварели —
Прозрачна жемчугов роса
Зари пропетая свирелью.
Лет дальних лодок зрим очам,
Пока восставшее светило,
Разбросив пафос по волнам,
В лучи моря не затопило.
Сума, возле Кобэ
Пир
У нищего пир
Из канавы банан
Под грохоты лир
Вынимает стакан
Под блеск карнавала
Открыто забрало
Вот караван
Из Формозы
Далекий Тайван
Туберозы
(Безморозный)
Токио
Распластанный у океана
Над грязной лужей круглобухты
Крыш черепицами, в тумане,
Чаруешь вечно гулом слух ты.
Иокогама
Деревянные бубна удары
Цветные домов фонари
Хризантемные мимо пары
И в стаканчиках кори[39]
Проходят мимо рикш скорейших
Раскрыв бумажный синий зонт
С губ пурпурных грузом гейши
А Фудзи[40] в праздник горизонт.
Иокогама — красок гамма,
Я купаюсь в этом иге.
Город моей жизни рама,
Что прославил Хирошиге.[41]
«Доволен, рад Японией…»
Доволен, рад Японией
И имя дал я: «пони» ей!
«Она живет прибрежном доме…»
Она живет прибрежном доме,
Где ветр соленый дует с дюн
Где сказок будто в толстом томе
И луч рассветный свеж и юн.
Дом весь построен из обломков
Нырявших в море кораблей
И на призыв ее потомков
Ползут признания зверей
Щитом покрытых, белотелых
Которым плавно жизненить
Различных стран жестокосмелых
Где страсти бесконечна прыть
Она гуляет возле дома
Где тайна охраняет колб
Содомский грех, пожар Содома
Рискуя обратиться в столб.
1920–1931
Иокогама — Нью-Йорк
Рикша
На каждом здесь шагу:
Стараюсь и бегу!
Пылен взмылен желтый рикша[42]
Он везет почти задаром
Его икрам не велик шар
Шар земной овитый паром.
Что трамвай, полет биплана
Ход экспресса! — Рикши жилы
Пассажира тянут плавно
Пробегая далей мили.
Взмылен пылен высох рикша
Но родными скакунами
От рождений злых излишка,
Хоть тому поверить странно,
Не оставлю я меж нами,
Здесь гордятся в этих странах.
1920 г. Осень
«Один сидит суровый миной…» (набросок)
Один сидит суровый миной,
Газетный пробегая лист —
Изящный точно мандолина
Воротничком сияя чист,
Другой, вспотев, бежит лошадкой
Через проезды, мост, бульвары,
Следя за седоком украдкой
Живою угнетенный тарой.
1920 г — Токио
На Бонин островах
Ветер рвет листы банана
Пропеллеры бананопальм
И в оранжевое рано
Ветер вносит свою сталь
Устаревши, тусклый месяц
Утомленно сник
Путанками развесясь
В сахарный тростник
И, бледнея, утротени
Убежали в гроты гор,
Где взнесенные ступени,
Ждут приветить взор.
Из раздела «Стихи, написанные в стране Гокусая»
Приди!
На радость снежной поясницы,
Где мягок род рукою жир,
Где за толчки не надо извиниться,
Где каждый поцелуй — вампир.
На крики грудей, знающих упругость
(Тебе не смять овалы звучных чаш!)
Где каждый раз: привык — супруг — ты гость
Где сладострастия приветится палаш.
Приди, забыв измену иль приличье,
Здесь не считают ветреность врагом —
На форму нежную грубейшим сапогом!..
Рычи по-львиному, иль клекочи по-птичьи,
Топчись, карабкайся в волнении тугом
Сминаясь бешенством, слюнявя все кругом.
1920 г.
«Этим утром я хотела принести для друга роз…»
Этим утром я хотела принести для друга роз,
Но я столько нарвала их в свой широкий пояс,
Что сдержать их не смогли шелка слабые узлы
Развязался мягкий пояс, розы ветром подхватило
Улетели розы в море без возврата
И волна казалась красной от обилия цветов
А подол надолго сохранил румяный аромат.
Фудзи («Тебя не видели, но знали…»)