Осип Мандельштам - Осип Мандельштам. Сочинения
<1925-1926>
Из книги Трамваи[22]
Мальчик в трамвае
Однажды утром сел в трамвай
Первоступенник-мальчик.
Он хорошо умел считать
До десяти и дальше.
И вынул настоящий
Он гривенник блестящий.
Кондукторши, кондуктора,
Профессора и доктора
Решают все задачу,
Как мальчику дать сдачу.
А мальчик сам,
А мальчик всем
Сказал, что десять минус семь
Всегда выходит три.
И все сказали: повтори!
Трамвай поехал дальше,
А в нем поехал мальчик.
Буквы
– Я писать умею: отчего же
Говорят, что буквы непохожи,
Что не буквы у меня – кривули?
С длинными хвостами загогули?
Будто "А" мое как головастик,
Что у "Б" какой-то лишний хлястик:
Трудно с вами, буквы-негритята,
Длинноногие мои утята!
Яйцо
Курицу яйцо учило:
Ты меня не так снесла,
Слишком криво положила,
Слишком мало берегла:
Недогрела и ушла,-
Как тебе не стыдно было?
Портниха
Утомилась портниха -
Работает тихо.
Потеряла иглу -
Не найти на полу.
А иголки все у елки,
Все иголки у ежа!
Нагибается, ищет,
Только песенку свищет,
Потеряла иглу -
Не найти на полу.
– Для чего же я челку
Разноцветного шелку
Берегла, берегла,
Раз пропала игла!
Все в трамвае
Красноглазой сонной стаей
Едут вечером трамваи,
С ними мальчик едет тот,
Что запомнил твердо счет;
И портниха: с ней иголка,
У нее в руках кошелка;
Мальчик с баночкой чернил -
Перья новые купил;
Едет чистильщик с скамейкой,
Полотер с мастикой клейкой;
Едет муха налегке,
Выкупавшись в молоке;
С ними едут и другие,
Незнакомые, чужие.
Лишь настройщик опоздал:
На рояле[23] он играл.
Сонный трамвай
У каждого трамвая
Две пары глаз-огней
И впереди площадка,
Нельзя стоять на ней.
Он завтракает вилкой
На улицах больших.
Закусывает искрой
Из проволок прямых.
Я сонный, красноглазый,
Как кролик молодой,
Я спать хочу, вожатый:
Веди меня домой.
Муравьи
Муравьев не нужно трогать:
Третий день в глуши лесов
Все идут, пройти не могут
Десять тысяч муравьев.
Как носильщик настоящий
С сундуком семьи своей,
Самый черный и блестящий,
Самый сильный – муравей!
Настоящие вокзалы -
Муравейники в лесу:
В коридоры, двери, залы
Муравьи багаж несут!
Самый сильный, самый стойкий,
Муравей пришел уже
К замечательной постройке
В сорок восемь этажей.
1924
Шуточные стихи
<Анне Ахматовой>
Вы хотите быть игрушечной,
Но испорчен Ваш завод,
К Вам никто на выстрел пушечный
Без стихов не подойдет.
1911
***
Блок
Король
И маг порока;
Рок
И боль
Венчают Блока.
10 декабря 1911
***
И глагольных окончаний колокол
Мне вдали указывает путь,
Чтобы в келье скромного филолога
От моих печалей отдохнуть.
Забываю тягости и горести,
И меня преследует вопрос:
Приращенье нужно ли в аористе
И какой залог «пепайдевкос»?
1912
Антология античной глупости
<1>
Ветер с высоких дерев срывает желтые листья.
Лесбия, посмотри: фиговых сколько листов!
<2>
Катится по небу Феб в своей золотой колеснице -
Завтра тем же путем он возвратится назад.
<3>
– Лесбия, где ты была? – Я лежала в объятьях Морфея.
– Женщина, ты солгала: в них я покоился сам!
<4>
Буйных гостей голоса покрывают шумящие краны:
Ванну, хозяин, прими – но принимай и гостей!
<5>
«Милая!» – тысячу раз твердит нескромный любовник.
В тысячу первый он – «милая» скажет опять!
<1910-е>
***[24]
Слышен свист и вой локомобилей -
Дверь лингвиста войлоком обили.
***
Кушает сено корова,
А герцогиня желе,
И в половине второго
Граф ошалел в шале.
1913 (?)
***
В девятьсот двенадцатом, как яблоко румян,
Был канонизирован святой Мустамиан.
И к неувядаемым блаженствам приобщен
Тот, кто от чудовищных родителей рожден,
Серебро закладывал, одежды продавал,
Тысячу динариев менялам задолжал.
Гонят люди палками того, кто наг и нищ,
Охраняют граждане добро своих жилищ.
И однажды, и'дучи ко святым местам,-
Слышит он: «О Мандельштам,– глянь-ка – ландыш там!»
<Конец 1913>
***
Не унывай,
садись в трамвай,
Такой пустой,
Такой восьмой...
1913 (1915?)
***
<Н. Недоброво>
Что здесь скрипением несносным
Коснулось слуха моего?
Сюда пришел Недоброво -
Несдобровать мохнатым соснам.
<1913-1914?>
***
Вуайажор арбуз украл
Из сундука тамбур-мажора.
– Обжора! – закричал капрал.-
Ужо расправа будет скоро.
1915
***
Свежо раскинулась сирень,
Ужо распустятся левкои,
Обжора-жук ползет на пень,
И Жора мат получит вскоре.
1915
***
Автоматичен, вежлив и суров,
На рубеже двух славных поколений,
Забыл о бесхарактерном Верлэне
И Теофиля принял в сонм богов...
И твой картонный профиль, Гумилев,
Как вырезанный для китайской тени.
..................................
1915
***
Мне скучно здесь, мне скучно здесь,
Среди чужих армян.
Пойдем домой, пойдем домой,-
Нас дома ждет Эдем.
1916
***
Барон Эмиль хватает нож.
Барон Эмиль бежит к портрету...
Барон Эмиль, куда идешь?
Барон Эмиль, портрета нету!
<1915-1916>
Актеру, игравшему испанца
Испанец собирается порой
На похороны тетки в Сарагосу,
Но все же он не опускает носу
Пред теткой бездыханной, дорогой.
Он выкурит в Севилье пахитосу
И быстро возвращается домой.
Любовника с испанкой молодой
Он застает и хвать ее за косу!
Он говорит: не ездил я порой
На похороны тетки в Сарагосу,
Я тетки не имею никакой.
Я выкурил в Севилье пахитосу.
И вот я здесь, клянусь в том бородой,
Билибердосою и Бомбардосой!
<1917 (1918?)>
Газелла
Почему ты все дуешь в трубу, молодой человек?
Полежал бы ты лучше в гробу, молодой человек.
1920
***
Я вскормлен молоком классической Паллады,
И кроме молока мне ничего не надо.
Зима 1920 – 1921
Умеревший офицер
<Н. Оцупу>
Полковнику Белавенцу
Каждый дал по яйцу.
Полковник Белавенец
Съел много яец.
Пожалейте Белавенца,
Умеревшего от яйца.
Конец 1920
В альбом спекулянтке Розе
Если грустишь, что тебе задолжал я одиннадцать тысяч,
Помни, что двадцать одну мог я тебе задолжать.
Зима 1920 – 1921
Из Антологии античной глупости
<1>
М. Лозинскому
Сын Леонида был скуп, и кратеры берег он ревниво,
Редко он другу струил пенное в чаши вино.
Так он любил говорить, возлежа за трапезой с пришельцем:
– Скифам любезно вино,– мне же любезны друзья.
<2>
М. Лозинскому
Сын Леонида был скуп, и когда он с гостем прощался,
Редко он гостю совал в руку полтинник иль рубль;
Если же скромен был гость и просил лишь тридцать копеек,
Сын Леонида ему тотчас, ликуя, вручал.
<3>
В. Шилейко
– Смертный, откуда идешь? – Я был в гостях у Шилейко.
Дивно живет человек, смотришь – не веришь очам:
В креслах глубоких сидит, за обедом кушает гуся.
Кнопки коснется рукой – сам зажигается свет.
– Если такие живут на Четвертой Рождественской люди,
Путник, скажи мне, прошу,– как же живут на Восьмой?
<4>
В. Рождественскому
Пушкин имеет проспект, пламенный Лермонтов тоже.
Сколь же ты будешь почтен, если при жизни твоей
Десять Рождественских улиц!..
<5>
З. Давыдову
Юношей я присмотрел скромный матрас полосатый.
Тайной рассрочки смолу лил на меня Тягунов.
Время пристало купить волосяную попону -
У двоеженца спроси – он объяснит почему.
<6>
М. Шкапской