Эдуард Лимонов - Стихотворения

Сегодня лидер оппозиции
звонил правительству с утра
что революция в столице, и,
«власть отдавать уже пора»

В ответ «путана», в трубку харкнули
и связь прервалась. Лидер встал.
Сказал: «Ну что же, будет жарко им
Дворец остался и вокзал»

Четыре танка стали серые
у президентского дворца
Спокоен президент «Я верую…»
Но пляшут губы у лица

По радио Бетховен, Моцартом,
перемежаемый порой
Отрыгивает пламя косо ртом
повстанцев пушка за горой

Хоть семь утра, но жар сгущается.
Уже готовы те и те.
И ночь поспешная кончается,
и день страшит их до костей

Майор Ривера гладко выбритый
засовывает в горло кольт,
и бренди прошлой ночью выпитый
печёт желудок тыщей вольт

С посольской крыши с жопой бабочки
слетел последний вертолёт.
Посол Вудстокер нервно сняв очки
из фляги виски жадно пьёт

Советник жжёт дела секретные
а звёздно-полосатый гад
сползает нехотя, конфетный, и,
вдруг падает, накрывши сад

Антонио (племянник Санчеса)
пятнадцать лет сегодня бьёт,
но ровно через два часа
в мальчишку пуля попадёт

на ляжке револьвер с брелоками,
«Калашников» в другой руке,
он упадёт и брызнув соками
замрёт на каменном куске…

Капрал Родриго жадно держится
за Мэри-Анны белый круп
и семя медлит, медлит, нежится
стекает девке между губ…

Сейчас он вскочит. Вдруг оденется
покинет девку и постель
(капрала пуля ждёт) он ленится
а девка сонно моет щель

. . . . . . . . . .
Смеётся лидер оппозиции —
Горбатый человек в очках.
Уж журналистов (бледнолицые!)
подвёз автобус второпях…

Браунинг взвел китаец
Нож достает малаец
Пятеро храбрых бразильских ребят
Банк грабануть хотят

Жизнь происходит круто
У капитана Кнута
Кнут капитан продал АК
И купил в Макао песка

Таиландский рыбак и малайский пират
Получили калашников-автомат
Им пожимая желтые руки
Кнут обещает привезть базуки

Том руку Дику перетянул
И шприц ему в вену воткнул
В Нью-Йорке в кровати ребята лежат
Не выйдет из них солдат…

Майора убили потом в Чечне,
Он кепи свое дал мне.
Махнулся со мной на кепку мою
(Не раз побывала она в бою).
…У майора Касаткина отпуск был,
Через Москву он лежал.
Я майора Касаткина не забыл,
На подкладке он написал:
«Кто найдет эту кепку — тотчас отдай
майору Касаткину».
Я надеюсь, майор, ты попал в рай,
И рай твой ведет войну
С адом соседним за райский сад,
Примыкающий к ним двоим.
Я надеюсь, майор, что твой отряд
Наступает сквозь адский дым.
Что крутая у вас в раю война,
Такая, как ты любил,
Как Сухуми взятие, так и на —
ступленье подземных сил.

Старый фашист (Пьер Грипари)
на «днях литературы» в городе Коньяк,
посоветовавший мне прочесть Нерваля,
умер недавно…
Старый французский фашист и старый педераст.
Нерваля я не прочёл, но знаю,
что он повесился на фонаре в Париже
под первыми лучами зари
на улице Старого фонаря. Как красиво!
Проклятый поэт должен быть фашистом.
Другого выхода нет.
Все мы одержали победу (то есть
потерпели поражение) в 1995-м и рядом
Краинские сербы потеряли их землю,
Я потерял Наташу.
Не удалась попытка Денара
отбить Коморские острова.
И умер Миттеран фараон…
(Умер даже Бродский — мой антипод-соперник.
Некому посмотреть на меня,
один я остался)
Проклятый поэт должен быть фашистом.
Не удалась попытка…
Христос проиграл…
И Че Гевара с Мисимой, и Пазолини,
мы все проиграли, т. е. выиграли все…
Мы в тысячный раз выходим с тобой
из жёлтой больницы, Наташа,
у Нотрэ Дам (О, госпиталь Бога!), и апрель
наступает опять и опять…
Я был фашистом, когда я шёл с тобою
по каменным плитам
госпиталя Бога…
Я был им…
Я им остался.
Ты превратилась в бродяжку, панкетку, рок-группи,
пожирательницу грибов, в
женщину-газированный автомат.
А я не могу больше быть и…
только фашистом
примет меня земля.

Смерть и Любовь над миром царят,
Только Любовь и Смерть.
И потому Блядь и Солдат
Нам подпирают твердь

неба. Горячие их тела
(он — мускулистый, она — бела,
так никого и не родила,
но каждому мясо своё дала),

переплелись и пульсируют вместе.
Ей — безнадёжной неверной невесте —
В тело безумное сперму льёт,
Зная, что смерть там она найдёт.

У Бляди мокрый язык шершав.
В щели её огонь,
Солдат, отрубатель и рук, и глав,
Он семя в неё как конь…

Она ему гладит затылок,
И он извивается пылок…

Когда себя введу
в твой молодой канал
И на стене в аду
(а ад кромешно ал)
тебя собой распял
скользил и воспарял

И горечь на губах
и твой ночной живот
и думаешь в потьмах:
«ну и случилось, вот.»

Принцем Тамино, с винтовкой и ранцем
Немец австрийский Гитлер с румянцем
По полю французскому славно шагал
Но под атаку газов попал

«Кози фан тутте». «Ди Зауберфлёте»
Австрийского немца моцартовы ноты
Ездил в Париж. Жил полжизни в каретах
Музыку сфер записал он в дуэтах

Курфюрсты. Эрцгерцоги. Клары. Кораллы
Наци вина нацедили в бокалы
Гомо-фашисты, Эрнст-Ремы и гомо
Имя Моцарта фашистам знакомо.

Будь я эсэсовцем юным и смелым
Слушал бы я Фьердилидж с Дорабеллой
Два офицера: Гульельмо, Феррандо
Их Муссолини прислал контрабандо
Двух итальянцев, — штабистов смешливых
В наши кафе кобылиц боязливых

Как я люблю тебя Моцарт-товарищ,
Гитлер-товарищ — не переваришь,
Гитлер амиго принцем Тамино
Нежно рисует домы в руино…

Тюремный день турусами шурша
Уж начался, и едет не спеша
Газету принесли… Стучат ключом
Лекарства что прописаны врачом
Сложив в бумажку, нам суют в кормушку
Вторую чаем вспененную кружку
Я допиваю. День пошел баржою
Если тюрьму можно назвать рекою

Отель Лефортово, военные погоны
И стоны, стоны, стоны, стоны
Души, здесь похороненной живьем
«Как Вы мсье?» мне «человек с ружьем»
Вопрос лукавый задает, он лыс
Сей младший лейтенант и вправду лис

Он тонкий лис, перловкой и морковкой
Его рубаха пахнет, он с золовкой
До «Бауманской» ехал поутру…
«Я — все нормально, скоро не помру
Назло Вам проживу еще лет триста»
— Звучит ответ философа-фашиста

Философ гриву отпустил как мог
В кормушку он смеется и плюется
Он отжимается, он не сдается
«Он супермен», сказал бы педагог
Он высший сорт, он — экстра, мега-стар
А младший лейтенант — он русский самовар