Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый
— Не знаю, не знаю, — отвечал я ей. Да и что можно было ей посоветовать? — Только сердце твое… только оно может подсказать… только оно одно.
— Правее, Джо, — сказал тут Алекс.
— Вижу, дружище, вижу, — отозвался тот. — Малый ход…
— Ого-го-го-ооо! — тут же закричал он. — Есть кто там живо-ой?
Мы все прислушались. Ровно рокотал двигатель. С сопением выплевывалась вода из трубы охлаждения. Теплый ветер незримым потоком тек над океаном. Ни звука в ответ. Молчание.
— Стоп! — приказал Джо, и Алекс перевел двигатель на «нейтралку», а сам поднялся, потянул из шлюпки отпорный крюк. И Джо поднялся. Стоя во весь свой громадный рост, он уводил румпель вправо.
Мы с Рикой выглянули из-под тента. Метрах в пятнадцати от шлюпки плясал и раскачивался яркий огонек. А чуть левее, то всплывая, то погружаясь в воду, белела полоса спасательного круга.
— Никого, — сказал толстяк Джо. — Просто сорвало ветром… Алекс, подцепи его крюком.
— А вон и ходовые огни «Сириуса», — сказал Алекс, шуруя крюком в воде. Подтянув круг к шлюпке, он перевалил его через борт и вывинтил лампочку-мигалку.
«Сириус»! Здравствуй, дружище, здравствуй! Палубные софиты там вспыхнули, потом зажегся прожектор на пеленгатор-ном мостике, и над водой разнесся могучий радиоголос: «Боцман! Майнай парадный тр-рап. Ну что споришь, стар-рая калоша… Капитан разр-решил!»
Волны в открытом океане были совсем небольшими, двигатель работал на полную мощность, и шлюпка быстро приближалась к траулеру. На палубе толпились люди. Несколько человек стояли на крыле мостика. Капитан в английской, закрывающей пол-лица фуражке, белоголовый, вихрастый штурман Шурик, стармех, вытирающий ветошью руки. Привычно запахло свежей рыбой и суриком. Здравствуйте, здравствуйте!
Я посмотрел на Рику. Она на меня. Если бы у меня была дочь, как бы я ее любил! Ком застрял в горле. Говорить я ничего не мог. Да и о чем можно говорить в такую минуту? Протянул руку толстяку Джо, потом Алексу. Наклонился к девочке, она прижалась лицом к моему, и я ощутил на своих губах соленую влагу. То ли слезы, то ли соленые брызги…
— Я остаюсь на острове, остаюсь! — крикнула она, когда я уже поднимался по трапу.
Вот и все, если эта фраза подходит к концовке моего рассказа. Вот и все.
Г. Серго
НОЧНАЯ ВАХТА
Рассказ
— «Адмирал Завойко»! Нет, таких больше не строят. Весь корпус под белую краску, а мачты — что лес над головой! И не подумайте, что какой-нибудь обычный парусник, — и машина стояла. При хорошей погоде да ласковом море, без единого паруса, на одном честном слове, семь узлов давал. А уж если попадет в пассаты… Это надо было видеть! Несся будто лебедь с распущенными крыльями!
Обычно так начинает смотритель порта, старый Макко, хвалебную песню своему бывшему кормильцу. И всегда находятся молодые штурманы, готовые слушать его. Для них эти старые времена и парусники — далекая романтика, для Макко же… Ему кажется, что чем дальше годы уходят, тем ближе прошлое подходит.
Неужто в самом деле возможно, что уже полвека бродил он по градам и весям, бороздил моря-океаны, что минуло пятьдесят зим и весен с той самой весны, когда он стоял перед экзаменационной комиссией Владивостокского мореходного училища и чувствовал, как его бросает в жар и в холод? Видно, так оно и есть. Календарь назад не пролистаешь. Было это в 1911 году, а теперь уже семидесятые годы.
Владивостокское мореходное училище… О, это не институт благородных девиц! Порядок армейский… А экзаменаторы какие?! Длиннобородые старые капитаны, головы у всех как лунь седые. Перед ними прямился даже горб немолодого уже преподавателя навигации. А теперь что… Сложи ты вместе лета председателя экзаменационной комиссии и любого курсанта — и не получишь возраста взрослого мужчины. Курсанты… Детишки, молокососы. Потому как что такое сегодняшний двадцатилетний человек? А вот в свое время…
Хрясь!..
Неожиданный звук вернул старого смотрителя из дальневосточных краев начала века на берега сегодняшнего Финского залива. Как бы там с телом и обличием ни было, а в душе своей Макко и на самую малость не чувствует себя старше, чем он был тогда, когда впервые в жизни получил на «Адмирале Завойко» место штурмана.
Хрясь!..
Старый Макко прислушался. Дождь по-прежнему барабанил по этернитовым крышам портовых складов, плескал по асфальту, который в эту ночь блестел, подобно черному шелку. Ноябрьский шторм бесновался за скрытыми темнотой молами, хлестал по брезентам, которыми были затянуты штабеля мешков, плюхал воду на причалы. Где-то вверху бился о ферму портального крана кусок жести.
Хрясь!..
Да что там, в самом деле?! Неужто кто из складских, рабочих или ночных сторожей в конторе явился сюда, чтобы отодрать от автомобильных ящиков дровец на растопку? Ну, это уже было бы черт знает что! «Волги» идут ведь за границу, и ни один штурман не возьмет на борт машину с поврежденной тарой. Этак дождешься, что пойдут потом разговоры, а то еще и начнут допытываться: что делал смотритель? Почему не видел и не слышал?
Старик еще больше согнулся, подставил ветру свои узкие плечи и потопал — голова впереди, ноги следом — в сторону автомобильных ящиков. Ничего подозрительного в глаза не бросилось. Огромные коробки стояли недвижно, будто могильные холмы на кладбище. Лишь буря свистала меж ящиков.
Непогодило небо, и ярился шторм. Свет прожекторов едва пробивался сквозь дождь, перемешанный со снегом, ощупывал стрелы недвижных портальных кранов, подрагивал на залитой водой складской площадке, где смолисто-черные щупальца ночи сражались со светом.
Макко остановился среди ящиков. Напряг слух. Но ничего подозрительного не услышал. Да и как доверять этим ушам, начавшим свою службу еще в прошлом веке? Прохудились у обувки подошвы — снесешь к сапожнику, новую одежку можно заказать у портного, но что ты, душа милая, станешь делать с онемевшими барабанными перепонками? Пойдешь к врачу — тот разведет руками: годы, мол! И вот теперь дожил до поры, когда уже трудно уловить то, что человек молодой схватывает с лёта. Порой в ушах раздаются бог весть какие звуки. И что хуже всего — нет больше твердости и веры в себя. Это имеет касательство ко всему: и к слуху, и к глазам, и к ходьбе, и даже — как ни странно — к разговору. Идешь, а колени и бедра словно успевают быстрее, глаза вводят в обман, а когда говоришь, мысли забегают далеко вперед и пропадает связь между языком и головой. Все чаще ловишь себя на мысли: «Что же это я хотел сказать? Ох, забыла старая башка…»
Хрясь!..
Теперь совсем с другой стороны. Макко махнул рукой. Нет, больше он себя провести не даст. Хряпай себе, сколько хочешь! Года два назад в ушах дудело, будто туда забрались бесчисленные автомобильные рожки. Потом в висках тикали часы. Из-за таких пустяков он докторов беспокоить не стал. Само собой прошло. Значит, теперь будет время от времени хряпать. «Дьявол их знает, чего они еще выкинут, прежде чем на отдых уйду», — подумал про себя Макко.
На отдых… Он не такой наивный, чтобы считать себя бог весть кем. Пенсионный возраст давным-давно вышел, стажа куда больше, чем нужно! Только разве так просто уйти на этот отдых? Если бы еще семья, дети были…
В молодые годы катался с горки на чужих салазках. Мужской век подоспел — не на что семью завести было, так как ни один судовладелец не желал больше брать Макко штурманом из-за его несколько непредставительного вида и тщедушного, тела. Но диплом был в кармане, и идти в матросы, как делали многие другие, ему не позволяла гордость. Уж лучше на сланцевые разработки. Но только вскоре ушел оттуда, силенки сдали. Тыкался туда, мыкался сюда, а по большей части высматривал с причала море.
Когда в сороковом году к власти в Эстонии пришел народ, уже старость стучалась Макко в двери, и вечный холостяк при мысли о женщинах начинал робеть. Кто их знает… Молодую вроде бы не к лицу сватать, а старая, известное дело, сядет на шею, корми ее. В конце концов, разве ему и так плохо? Государство дало под боком у порта в новом доме комнату, зарплату тоже положили подходящую. Будь человеком, знай работай и живи!
Ноги после сегодняшнего шлепанья по лужам да мытарства перед бурей задубели и требовали передышки. Старый Макко уселся у стены на обрубок бревна. Дождь мочил, но резиновые сапоги и плащ не давали промокнуть.
Нет, на пенсию пока не хочется… Скука убьет. Сейчас и то не знаешь, куда девать свободное время.
Чтобы меньше находиться с глазу на глаз со своими мыслями, начал Макко посещать курсы английского языка, изучать новую навигационную аппаратуру и повторять пятьдесят лет назад зубренную астрономию. Вдруг обнаружил, что не совсем еще заржавела старая любовь к геометрии.
И все равно другой раз наползают черт знает какие мысли. Смертный десяток уже за плечами… Счет годам нагоняет страх. И зачем только их вообще считают? Лучше, если бы не знать… Жил бы себе, как птичка на ветке, проводил бы дни… Бывает, что и забываешь о своей старости, но только нет-нет да и напомнят.
