Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

Все реже высокое небо
Волнует сердца и умы,
И хижины бедных без хлеба
Во время суровой зимы.

В холодной и белой больнице,
Вступив с лихорадкой в игру,
Больной на постели томится,
Вздыхает и бредит в жару.

Идет на базар за покупкой
С корзиной жена бедняка,
Цепляются дети за юбку,
А денег — два-три медяка.

На узкой скамейке бродяжка,
Оборванный, пьяный, как дым,
И легкий, как в бурю бумажка,
Дрожит под пальтишком своим.

Швея до зари за копейки
Слепит голубые глаза,
На жердочке спит канарейка,
И платье шумит, как гроза.

Шарманщик приносит шарманку
За валиком валик разбит,
Пародией на итальянку
Механика эта хрипит.

И вдруг за окошком стеклянным,
Земной вопреки суете,
Весна расцветает туманно
В прелестной своей красоте,

Вдруг яблоня нежным виденьем
Слетает к лачуге с небес,
К больнице летит с утешеньем,
Заглядывает под навес.

И к ней похудевшие руки
Протягивает человек,
В больничной тревоге и скуке
Иной начинается век.

Вдруг вспомнил бродяга с бульвара
О сельских дорогах в тиши,
О милых ночлегах в амбарах,
В кустах, в деревенской глуши.

И женщина в бедной лачуге,
Забыв хоть на миг про беду,
В своем заколдованном круге
Всплеснула руками в чаду.

Ей сверху веселая швейка
Исколотой машет рукой,
Распелась вовсю канарейка,
И солнце играет иглой.

Всем кажутся вопли шарманки,
Как по мановенью руки,
Грудным голоском итальянки,
Летят старику медяки.

Так несколько яблонь в цветеньи
Весь мир изменяют к весне, —
Небесных садов утешенье
В холодной и скучной стране.

Тебе не быть счастливой никогда,
Здесь слишком много бедных и бездомных,
Чтоб можно быть счастливым без труда,
И трудно петь рабу в каменоломнях.

Здесь слишком много вздохов, пеней, слез,
Медлительных надгробных причитаний,
Воспоминаний до седых волос,
Больших разлук и горьких расставаний.

Вот почему ты маешься, не спишь
И вянешь, как цветок в тюрьме хрустальной,
Луной плывешь над черным царством крыш
И ангелом над хижиной печальной.

И рано утром, подойдя к окну,
Глядишь на город утренний сквозь слезы,
На эту городскую тишину,
Надым восторженного паровоза.

Ведь там, куда летит он, — мир, холмы,
Быть может, виноградник или море,
Смолистый воздух кораблей, дымы
Пастушьих хижин, пастухи и горы…

Но даже ради этой красоты,
Журчащих ручейков, олив, идиллий,
Утешиться не пожелаешь ты.
Так неутешны люди в церкви были,

Когда им пели там о небесах,
И о потерянном навеки рае,
О бедных галилейских рыбаках,
О мрежах и о голубиной стае…

Печально склоненная ива
И выстрел во мраке ночном,
Иль червь гробовой торопливый
И сей погребальный псалом,

Иль даже твоя восковая
И ангельская красота
И эта тревога земная,
Сошедшая к нам неспроста,

Все — смертному напоминанье,
О том, как прекрасно во зле
Непрочное существованье
На маленькой скучной земле.

Мой ангел! Из дали лазурной
Зачем ты на землю слетел?
Зачем на печальной и курной
Планете о рае нам пел?

Мы слушаем голос небесный,
Слетевший к хибарке с вершин,
Томимся в темнице телесной
И плачем потом без причин.

Мильоны, мильоны влюбленных.
Вот так же, при бедной луне,
Вот так же, под ивой склоненной
В такой же печальной стране…

Метафорическое море
И розовые облака.
Европа в шумном разговоре
Навек забыла небеса.

Еще в Кастилии гитары,
А в Лондоне туман, как дым,
И северное солнце шаром
Восходит средь печальных зим.

То лунных сталактитов слезы,
То африканской страсти зной,
И надают тихонько розы
На пир из ночи ледяной.

И говорит, вздымая руки,
Суровый гневный человек:
— Невыносимы арфы звуки
В такой жестокий, черный век.

Кому еще нужны на свете
Все эти «розы», ветерок
Балетных штучек на паркете
И музыка бесплодных строк?

Голодный о насущном хлебе
Вздыхает — на замке амбар,
А вы лепечете о небе,
Ловя души бессмертный пар.

Хромает время, как колеса,
Для упоительных стишков,
Пещера каменного века,
Готовится для облаков.

В метафорическом тумане,
С небесной синей высоты
Услышать надо в дальних странах
Прекрасный голос нищеты.

Ревут быки на бойне
В смертельной жажде жить.
Храпит мясник спокойно.
Но как соединить

Колбасы и котлеты
И этих воплей ад
Со всем, о чем поэты
Волнуясь говорят, —

С туманными мечтами,
С Бетховеном, с луной,
И с посвященной Даме
Любовью неземной?

О, смертницы коровы!
Как страшно ждать, вопя,
Когда придет сурово
Последняя заря!

Закрыть глаза и уши,
Не знать, покинув мир,
Чтоб не глядеть на туши,
На тучных и на жир,

Что складками, пластами
Закрыл от нас навек
Биенье сердца в драме,
Где гибнет человек.

Шел тихий снег… Овчарки
Загнали в хлев овец.
Пастух в свой домик жаркий
Вернулся наконец.

Торжественно вздыхали
Над яслями волы.
Над миром пролетали
Три ангела средь мглы.

Ты дал мне корку хлеба
И воздух ледяной,
А Михаилу небо
И славу под луной.

Ты дал ему дубровы
И легкой смерти срок,
А мне — листок дубовый
Из лермонтовских строк,

Что никогда герою
Не перестанут петь,
Над русскою душою
О небесах шуметь.

Немного жизнь печальней,
Трудней, чем у других.
Как ангелок опальный,
Несовременен стих.

Мир более в тумане,
Чем у других людей,
Больнее сердцу, ране
Незажившей больней.

В двадцатом страшном веке,
Когда минуты нет
Вздохнуть о человеке,
Послать улыбку вслед.

Быть может, в северной Пальмире,
На черной ледяной реке,
Средь русских зим глухой Сибири
Иль в гарнизонном городке

Мы вспоминать с улыбкой станем
(Сугробы с шубами деля)
Французскую зиму в тумане
И Елисейские Поля.

Уютных улиц оживленье,
Вид из отельного окна,
Небритого бродяжки пенье
И бочки красного вина.

Веселых, сгорбленных циклистов
С бумажным фонарем в зубах,
Ларьки на Сене, букинистов
И книжки пыльные в ларьках.

В бистро за рюмкою пикона
Трибуна пламенную речь,
Овернские усы патрона
И ширину нормандских плеч.

Есть и у нас дворцы, Мадонны —
Музейно-итальянский свет,
Есть театральные колонны
И арки триумфальных лет,

Но нет ни продавцов каштанов,
Ни устриц на углу, как тут,
Пятичасовых круассанов
В московских печках не пекут…

Газетчиков припомним юрких,
Цветочниц толстых по утрам
И собирателей окурков,
И каменную Notre-Dame,

На Монпарнасе разговоры
В насквозь прокуренных кафе,
В дыму табачном наши споры
О незадачливой строфе,

Огромный зал Национальной,
Прекрасней многих бальных зал,
Где книжной пыли нас печальный
Столетний воздух окружал,

Где время, как в летейской лодке,
Где инвалид по мере сил
Со стопкой книг до подбородка
Земную мудрость нам носил,

Кому философов туманных
Иль фолиантов тяжкий груз,
Кому бессмертный звон чеканный
Пленительных латинских муз…

С ученым другом-итальянцем
Прогулки сквозь парижский лес
Под обаятельным румянцем
Парижских розовых небес

И наши ночью возвращенья
Чрез весь Париж, пешком, в туман,
Классические рассужденья
О судьбах Рима и парфян.