Борис Пастернак - Лирика 30-х годов

Зима, закат, сторожка лесника,
На окнах тени спутаны и зыбки.
Старик весну припомнил, и рука
Смычком коснулась самодельной скрипки.

И соловей взлетел из-под смычка,
Подснежник распустился у пенька,
Забил родник, и только по ошибке
На мутных стеклах снег пятнался липкий.

И я подумал: «Кто в родном краю
Любил тропинку каждую свою,
Берег травинку и лелеял колос, —

К тому, когда вздохнет он от забот,
Весна и в зимних сумерках придет,
Услышав скрипки самодельный голос».

Воспоминаний юности не тронь,
Не отрекись от первых увлечений.
Как осенью рябиновый огонь,
Они светить нам будут в час вечерний.

Пусть окружит их время равномерней,
Чем сердцевину дуба оболонь.
И дочь твою широкую ладонь
Сожмет ладонью легкою дочерней.

И скажешь ты: «Опять звенит гармонь,
Нашиты звезды золотом по черни.
Как осенью рябиновый огонь,
Ты светишь мне в мой тихий час вечерний…»
Воспоминаний юности не тронь,
Не отрекись от первых увлечений.

Юность, юность! Какой дорогой,
За какие леса и реки
Тихой девушкой-недотрогой
Ты ушла от меня навеки!

Я с тобой не успел проститься,
Не предвидел разлуки близкой.
Под окошком летит зарница
Мне прощальной твоей запиской.

Выйду в поле на перекресток,
Где звенит, вызревая, жито,
Мелким бисером лунных блесток
Небо шелковое расшито.

Позову тебя — нет ответа…
Эти ль ночи тебе не любы,
Грозовое ль дыханье лета
Обжигает сухие губы.

Я оглядываюсь тревожно —
Чуть мерцает в тумане стежка…
О, когда б тебе было можно
Задержаться со мной немножко!

Как берег бы тебя теперь я…
Но смежает полночь ресницы,
Звезды падают, словно перья
Упорхнувшей из рук жар-птицы.

Бродит сумрак по раздорожью,
Шепчет мне: «Головы не вешай!»
Это август горячей дрожью
Наполняет колос созревший.

Слышен крик перепелки частый,
На траве роса загорелась.
Что ж, прощай, моя юность! Здравствуй,
С полной горстью колосьев зрелость!

Лоб мой жаркий обдуй прохладой,
Освежи мое сердце грустью,
Исполненьем надежд обрадуй
На пути от истоков к устью.

Что ж? Прожитых лет не воротишь вспять.
Мы взрослыми стали. А вспомнить по чести,
В семнадцатом, осенью, тридцать пять
Едва набегало обоим вместе.

Давай на границе семнадцати лет
В глаза своей юности взглянем спокойно.
Не наша ли жизнь обозначила след
В социализм сквозь невзгоды и войны?

Встань, молодость, песни походной сестра!
Под низким навесом пустой солеварни,
Обняв карабины, всю ночь у костра
Сидят восемнадцатилетние парни.

Разлапые сосны построились в ряд.
Окрашены заревом темные дали.
Безусые парни сквозь сон говорят
О жизни, какой никогда не видали.

Бушует набата полночного зык,
Горят на снегу кровяные пятна.
У юности нашей был строгий язык,
И мне и тебе с полслова понятный.

Пусть говор орудий сегодня стих,
Любить свою родину мы не устали.
Нет-нет — и блеснет непокорный стих,
Четырехгранным упорством стали.
Ровесник!
Ты любишь отчизну свою,
Российских полей бесконечную снежность.
Тебе, мой товарищ, я отдаю
Стиха своего угловатую нежность.

То песней веселой волнующий строй,
То в дыме костра склоненный над сводкой,
Идет по стихам мой армейский герой
Знакомой тебе молодою походкой.

Идет он,
И поступь его легка.
Идет он в шинели своей дырявой,
Но резкие грани его штыка
Овеяны нашей бессмертной славой.

И крепость присяги,
И тяжесть ружья
Познал он, измерив шагами войны,
И если его приметят друзья,
И если ты скажешь:
   «Да это же я!»
Исполнена будет задача моя,
Сердце мое спокойно.

Подведи меня к карте моей страны,
Дай коснуться чуткой рукой
Этих острых гор снеговой белизны,
Этих мест, на которые нанесены
Сталинград,
   Каховка,
      Джанкой.

Покажи мне, товарищ, где ост, где вест,
И скажу я тебе тогда,
Как, сынов провожая из отчих мест,
Мать рыдала, и были слезы невест
Солоны, как морская вода.

Покажи мне, товарищ, где север, где юг,
И скажу я тебе тогда,
На какой параллели,
В каком бою
Пролетали гулко в железном строю
Броневые мои поезда.

Сталинград и Каховка,
Омск и Джанкой,
Теплый август и хмурый март.
Растеряв по дороге сон и покой,
Ваши судьбы чертили мы жесткой рукой
На квадратах двухверстных карт.

Голоса наших пушек смолкли давно,
Кости смелых тлеют в гробу.
Чтобы жить и цвести вам было дано,
От дроздовцев и черного сброда Махно
Мы отбили вашу судьбу.

Чтобы плод наливался соком в саду
И под гроздью гнулась лоза,
За чертой перешейка в двадцатом году,
На последнем допросе в слащевском аду,
Я оставил свои глаза.

Подведи меня ближе…
Давай постоим
Возле карты моей страны,
Положи мою руку на солнечный Крым,
Чтобы видел я зрячим сердцем своим
Море блеклой голубизны.

Чтобы видел я зрячим сердцем бойца,
Как в звенящий июльский зной
По густому, по злому посеву свинца,
Разливаясь без края и без конца,
Плещет рожь золотой волной.

Темнота зажмет человека в тиски,
И готов кричать человек.
Но ребячий смех долетит с реки,
И обмякнет сердце,
И пепел тоски
Облетит с опаленных век.

Возле карты страны постоим вдвоем.
Будем память, как книгу, листать,
О годах, записанных в сердце моем,
О походной дружбе песню споем —
Ту, что нашей жизни под стать.

Никто ей на свете не был
Дороже тебя и родней.
Впервые южное небо
Так низко склонилось над ней.

Ее ты при лунном свете
Поцеловал впервой,
Когда встрепенулся ветер
И выстрелил часовой.

Ушел ты в ночное дело
И не вернулся вновь.
Как порох в костре, сгорела
Короткая ваша любовь.

Уйти бы в степные дали,
С отрядом твоим уйти.
Но старые родичи встали
Стеной поперек пути.

И некуда было податься,
И некому пожалеть.
Ей было всего восемнадцать
Несмелых, девичьих лет.

Вся красная от заката,
По галькам шуршит волна,
Над старой рыбачьей хатой
Опять поднялась луна.

Луна проплывает низко,
Сдвигая в море закат.
И девушка слышит близко
Трескучий распев цикад.

Все кажется тавричанке,
Что, сбросив бушлат с плеча,
Летишь ты на легкой тачанке
Четверку гнедых горяча.

А ветер все крепче, крепче,
А пули все ловят жизнь.
И губы девушки шепчут:
— Держись, мой красный, держись!

Рассвет идет к изголовью.
Кустарник росой набряк…
Что стало с твоей любовью,
С девчонкой твоей, моряк?

Перебродило ли горе,
Как молодое вино?
Пускай погадает море…
А впрочем, не все ли равно?

Давно ты сошел с тачанки.
Уже поседел слегка.
Глаза твоей тавричанки
Забыл ты наверняка.

С другой ты встречал закаты.
Воспоминанья прочь!
Во всем, во всем виноваты
Весна да крымская ночь.