Валерий Брюсов - Сочинения

Слепой циклон, опустошив
Селенья и поля в отчизне,
Уходит вдаль… Кто только жив,
С земли вставай для новой жизни!

Тела разбросаны вокруг…
Не время тосковать на тризне!
Свой заступ ладь, веди свой плуг, —
Пора за труд – для новой жизни!

Иной в час бури был не смел:
Что пользы в поздней укоризне?
Сзывай работать всех, кто цел, —
Готовить жатву новой жизни!

Судьба меняет часто вид,
Лукавой женщины капризней,
И ярче после гроз горит
В лазури солнце новой жизни!

На души мертвые людей
Живой водой, как в сказке, брызни:
Зови! буди! Надежды сей!
Сам верь в возможность новой жизни.

Есть ряд картин, и близких и далеких,
Таимых свято в глубине души;
Они, в часы раздумий одиноких,
Встают, как яркий сон, в ночной тиши:

Картина утра, – миги до восхода,
Когда весь мир – как в ожиданьи зал;
Явленья солнца жадно ждет природа,
И первый луч зеленовато-ал;

Картина вечера: луной холодной
Волшебно залит лес, балкон иль сад;
Все с фейной сказкой так чудесно сходно,
И губы ищут ласки наугад;

Картина первой встречи, и разлуки,
И страстной ласки, и прощальных слез;
Вот, в темноте, ломает кто-то руки…
Вот плечи жжет касанье черных кос…

Есть ряд картин, – банальных, но которых
Нельзя без. трепета увидеть вновь:
Мы любим свет луны, сирени шорох, —
За то, что наша в них влита любовь!

И вот в числе таких картин священных
Есть, в памяти моей, еще одна;
Как скромный перл меж перлов драгоценных,
В их ожерелье вплетена она:

Картина вешних вод, когда, как море,
Разлиты реки; всюду – синева;
И лишь вода отражена во взоре,
Да кое-где кусты, как острова.

То – символ вечного стремленья к воле,
Лик возрожденья в мощной красоте…
Но дали вод, затопленное поле
Иным намеком дороги мечте!

Мне помнится – безбережная Волга…
Мы – рядом двое, склонены к рулю…
Был теплый вечер… Мы стояли долго,
И в первый раз я прошептал: «Люблю'»

О, этот образ! Он глубоко нежит,
Язвит, как жало ласковой змеи,
Как сталь кинжала, беспощадно режет
Все новые желания мои!

Он говорит о чувствах, недоступных
Теперь душе; об том, что много лет
Прошло с тех пор, мучительных, преступных;
Что оживет земля, а сердце – нет!

Пусть этот образ реет так, – далекий
И вместе близкий, в тайниках души,
Порой вставая, как упрек жестокий,
И в модном зале, и в ночной тиши!

Парки бабье лепетанье
Жутко в чуткой тишине…
Что оно пророчит мне —
Горечь? милость? испытанье?
Темных звуков нарастанье
Смысла грозного полно.
Чу! жужжит веретено,
Вьет кудель седая пряха…
Скоро ль нить мою с размаха
Ей обрезать суждено!

Спящей ночи трепетанье
Слуху внятно… Вся в огне,
Бредит ночь в тревожном сне.
Иль ей грезится свиданье,
С лаской острой, как страданье,
С мукой пьяной, как вино?
Все, чего мне не дано!
Ветви в томности трепещут,
Звуки страстным светом блещут,
Жгут в реке лучами дно.

Ночь! зачем глухой истомой
Ты тревожишь мой покой?
Я давно сжился с тоской.
Как бродяга в край искомый,
Я вошел в наш мир знакомый,
Память бедствий сохрани.
В шумах суетного дня
Я брожу, с холодным взглядом,
И со мной играет рядом
Жизни мышья беготня.

Я иду в толпе, ведомый
Чьей-то гибельной рукой, —
Как же в плотный круг мирской
Входит призрак невесомый?
Знаю: как сухой соломой
Торжествует вихрь огня,
Так, сжигая и казня,
Вспыхнет в думах жажда страсти…
Ночь! ты спишь! но чарой власти
Что тревожишь ты меня!

Томно спали грезы;
Дали темны были;
Сказки тени, розы,
В ласке лени, стыли.

Сказки лени спали;
Розы были темны;
Стыли грезы дали,
В ласке лени, томны.

Стыли дали сказки;
Были розы-тени
Томны, темны… В ласке
Спали грезы лени.

В ласке стыли розы;
Тени, темны, спали…
Были томны дали, —
Сказки лени, грезы!

Тени розы, томны,
Стали… Сказки были,
В ласке, – грезы! Стыли
Дали лени, темны.

Спали грезы лени…
Стыли дали, тени…
Темны, томны, в ласке,
Были розы сказки!

Ночное небо даль ревниво сжало,
Но разубрался в звездах небосклон.
Что днем влекло, томило, угрожало,
Слилось меж теней в монотонный сон.

Иные ночи помню. Страсти жало
Вздох исторгало трепетный, как стон;
Восторг любви язвил, как сталь кинжала,
И был, как ночь, глубок и светел он!

О почему бесцветно-тусклы ночи?
Мир постарел, мои ль устали очи?
Я онемел, иль мир, все спевший, нем?

Для каждого свои есть в жизни луны,
Мы, в свой черед, все обрываем струны
На наших лирах и молчим затем.

Отточенный булат – луч рдяного заката!
Твоя игрушка, Рок, – прозрачный серп луны!
Но иногда в клинок – из серебра и злата
Судьба вливает яд: пленительные сны!

Чудесен женский взгляд – в час грез и аромата,
Когда покой глубок. Чудесен сон весны!
Но он порой жесток – и мы им пленены:
За ним таится ад – навеки, без возврата.

Прекрасен нежный зов – под ропот нежный струй,
Есть в сочетаньи слов – как будто поцелуй,
Залог предвечных числ – влечет творить поэта!

Но и певучий стих – твой раб всегдашний, Страсть,
Порой в словах своих – певец находит власть:
Скрывает тайный смысл – в полустихах сонета.

Вот я опять поставлен на эстраде
Как аппарат для выделки стихов.
Как тяжкий груз, влачится в прошлом сзади
Бессчетный ряд мной сочиненных строф.
Что ж, как звено к звену, я в длинном ряде
Прибавить строфы новые готов.
А речь моя привычная лукаво
Сама собой слагается октавой.

Но чуть стихи раздались в тишине,
Я чувствую, в душе растет отвага.
Ведь рифмы и слова подвластны мне,
Как духи элементов – зову мага.
В земле, в воде, в эфире и в огне
Он заклинает их волшебной шпагой.
Так, круг магический замкнув, и я
Зову слова из бездн небытия.

Сюда, слова! Слетайтесь к кругу темы.
Она, быть может, не совсем нова.
Любовь не раз изображали все мы,
Исчерпав все возможные слова.
Но я люблю не – новые проблемы!
Узор тем ярче, чем бледней канва.
Благодарю тот парадокс, который
Мне подсказал затейные узоры.

И вот во мгле, лучом озарена,
Встает картина: девушка поникла
Над милым маленьким письмом; она
В него вникать за эти дни привыкла.
Сидит задумчива, бледна, грустна,
Пред ней проходят все виденья цикла
Ее скорбей – и первый поцелуй,
Во тьме ветвей, как говор близких струй.

И первый вечер жгучей страстной встречи,
Тот страшный час, где двое лишь одно,
Когда бессвязны и безумны речи
И души словно падают на дно.
Упали вольно волоса на плечи,
И хочется, чтоб стало вдруг темно,
И нет стыда, а только трепет счастья
Впервые познанного сладострастья.

Потом – письмо, и этот поздний час,
Когда она сидит одна в томленьи,
Давно известен и не нов рассказ!
Но вдумайтесь в жестокое значенье
Привычных образов, знакомых фраз!
Жизнь каждого – одни и те же звенья.
Но то, что просто в ряде слов звучит,
В действительности жизнь, как яд, мертвит.

Что просто – странно! – этого завета
Не забывайте! он – жестоко прав!
Мне ж пусть концом послужит правда эта!
Составил я покорно шесть октав,
Теперь седьмая – мной почти допета,
Я, эту форму старую избрав,
Сказал, что по канве узоры вышью,
И нитку рву на узелок двустишью!

В тихом блеске дремлет леска;
Всплеск воды – как милый смех;
Где-то рядом, где-то близко
Свищет дрозд про нас самих.
Вечер свеж – живая ласка!
Ветра – сладостен размах!
Сколько света! сколько лоска!
Нежны травы, мягок мох…
Над рекой – девичья блузка,
Взлет стрекоз и ярких мух…

Волшебство – весь мир окрестный;
Шелест речки, солнца свет…
Запах, сладко-барбарисный,
Веет, нежит и язвит.
Шепчет запад, ярко-красный,
Речи ласки, старый сват,
Кроя пруд зелено-росный,
Словно храм лазури свод,
И лишь ветер нежно-грустный
Знает: тени нас зовут.