Евгений Плужник - Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Миг на закате солнца.
Монотонно шумит очерет,
Уставшие травы сонно
Никнут и клонятся,
Спит степь.

Зеленою ленью,
Расплавленным оловом
Полноводная Рось плывет.
И хочется теплым словом
Растрогать народ.

Куда ты стремишься,
Вечерняя дума моя?
Грустишь почему-то — о чем?
Не воротить минувшего дня
И не догнать нипочем!

Воспой пробужденные силы,
Будь как широкая степь,
В которой казаков
Иль скифов могилы,
А над ними — небесный склеп.

Молчи о том, что минуло,
Как вечно могилы молчат…
В долине село
Еще не уснуло,—
А чутко слушает песни девчат.

Пусть месяц — мечтатель банальный —
Вспомнит на сте́рнях
Татаро-монгол…
Ты слышишь, как возле читальни
Смеется над ним комсомол?

Быстро очнется вечер,
Не станет истории, дум…
Начнутся веселые,
Звонкие речи,
Словно юной дубравы шум.

Ох, знаю я, знаю,
О чем ты страдаешь,
Запоздалая песня моя!
Прошлого голосом не наверстаешь,
Все, что Комсомол, — то не я.

Томительно долго
Деянья вершатся…
А времени ток не унять…
Эх, если б мне было двадцать
Или хотя б
                    двадцать пять!

Нет, не по мне сожаленья
О давних и славных днях!
Придет озаренье,
Цветенье, горенье,—
Довольно
               вздыхать впотьмах!

Только бы сбросить мне эту
Тяжесть вечерних туч,
Горечь навета,
Шум очерета
И последний холодный луч.

Силы еще довольно,
И запал в душе еще есть!
Не печальный я очерет,
Сердце тоске не известь,
Живой я еще поэт!

Стога на росстанях маячат
В родимой, милой стороне,—
Я взгляд, от слез блестящий, прячу,
Здесь неуютно, зябко мне.

Здесь грудь томительно сжимает
Меж тучек небо в вышине,
А в сердце словно что-то тает,
Как воск на пламенном огне.

Уныло, будто на погосте,—
Пустынны, скошены поля!..
Так что ж сюда стремится в гости
Душа печальная моя?

Давно уже не в тон эпохе
И эта даль, и эта высь.
Шум городов, и крик, и грохот
В мою мелодию влились.

Мне чужд тенистый сад у дома
И чужды вздохи камыша.
Я полюбил глубокий омут,
Где тонет камешком душа.

На мачты, стрельчатые крыши
Всхожу я, как на эшафот.
А ваша ночь покоем дышит,
Уснуть безмолвье не дает.

Какой-то шорох, плеск неясный
Приносит в сердце темнота…
Лишь только зарево погаснет,
Я — бесприютный сирота.

Какая тишь стоит вокруг!..
Не шелохнутся степи, долы;
На изумрудный росный луг
Слетелись бабочки и пчелы.

Пылает солнечный костер,
Сияет небо голубое.
Бесцельно мой блуждает взор,
И мысль теряется от зноя…

Презрев крестьянские дела —
Который год уж горожанин,—
Давно отвык я от села,
Его покой мне дик и странен.

Здесь ни трамвай и ни авто
Движеньем воздух не колышет,
В часы урочные никто
Гудка призывного не слышит.

Лишь прошуршит рогатый жук,
Расправив надвое воскрылья,—
Его глухой и низкий звук
Напомнит шум автомобиля.

Когда ж померкнет свет зари,
Гляжу я, выйдя из избушки,
Как зажигают фонари
Неисчислимые гнилушки.

Чем от хандры спастись? Бог весть…
Рвануться в бездну млечных далей?
Иль из Вергилия прочесть
Десяток римских пасторалей?

Тоска и темь… С ума сойти!
Влачится время, как улита.
В читальню можно бы пойти,—
Да жаль, сейчас она закрыта…

Смутной вечерней порою,
Когда горизонт во мгле,
Устало глаза закрою,
И станет тоскливо мне.

Вспомнится зимний вечер
И фастовский вокзал,
Вздрогнут от холода плечи,
А в душу вольется печаль.

Вновь предо мной предстанет
Тот девятнадцатый год —
В шинелях, старье и рвани
Голодный и нищий народ.

Вспомнится станция Фастов
И светлый Марийкин лик —
Служила она при красных
В газете «Большевик».

Наше с нею знакомство
Было недолгим тогда.
Смеялась Марийка звонко,
Веселой была всегда.

В сумрачный час на закате
Сердцу всего грустней…
Кстати или не кстати,
Позвольте поведать о ней…

В Фастове на вокзале
Марийка из «Большевика»
Сидела на лавке в зале
И ожидала звонка.

Она не была большевичкой,
Девчонка, дочь батрака,
Невзрачна и невеличка,
Корректор из «Большевика».

В Киев она возвращалась,
На Волыни оставив дом.
С ног валила усталость —
От Житомира шла пешком.

С плеча у нее свисала
Торба, как у калик,—
Коврига хлеба и сало
Завернуты в «Большевик».

У фастовского вокзала
Деникинский эшелон:
И на перроне, и в залах
Тьма золотых погон.

Марийка вынула сало
Из торбы и хлеба кусок,
Поспешно завтракать стала,
Пока не ударил звонок.

В Фастове на вокзале
Раздался истошный крик —
Сверкнул офицер глазами:
«Вы видите? Большевик!»

В Фастове на семафоре
Качнулся маленький труп —
Ветров собачья свора
Терзает старый тулуп.

Пусть на Волынь телеграмму
Вьюги быстрей отобьют,
Чтоб знала Марийкина мама
О том, что случилось тут.

Пусть грянет набат колокольный,
Воспрянет земля от дремы,
Ринутся красные кони
На оборотней зимы.

В Фастове на вокзале
Раздался третий звонок,—
Пар зашипел, застучали
Колеса, как тысяча ног.

Только Марийка-корректор
Осталась одна на ветру.
Кровь на замерзших рельсах,
А на семафоре труп.
……………………………
Проездом в Белую Церковь
Я фастовский вижу вокзал,—
Вспомню Марийку мертвой,
И грудь мне сжимает печаль…

Моя родная Украина,
Зеленый рай земной!
Я припадал щекой к раинам,
Шептал: — Я твой! Я твой!

Тобой дыша во сне и вьяве
(Вот все мои грехи),
Твоей забытой давней славе
Я посвящал стихи.

Когда гудели буревалы
В отчаянной борьбе,
В моей душе росли хоралы,
Как память о тебе.

Там, где алели вражьи маки,
Ты с братьями была,—
И ярче горних звезд во мраке
Любовь твоя цвела.

Ты знала тех, что где-то в поле
Шли за отчизну в бой.
А я свои лелеял боли,
Я сын неверный твой.

Но от предателей лукавых
Стоял я в стороне,
Монет иудиных кровавых
Вовек не нужно мне.

Мой луг прекрасный, Украина!
Ты снова расцветешь.
Прими в святые Палестины
Изгоев бедных тож.

Прими моих несчастных братьев,
Что бродят тут и там,
Прости, открой свои объятья
Обманутым сынам.

Пусть и у них душа взлетает,
Теснит от счастья грудь.
Тот, кто не ищет, не плутает,—
Ты их вину забудь.

А я — последний между ними —
От милых мест вдали
Дарю напевы Украине,
Те, что в туге взросли.