Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961

Один — укажет на резон,
Другой — полезет на рожон.
Один попросит на прокорм,
Другой — наперекор.
А кто-то уговаривал: идите по домам!
В застенке разговаривал, на дыбу подымал.

Характер, темперамент,
Короче говоря,
Ходили с топорами
На бога и царя.
Ослушники и по́слушники,
Прислужники, холопы
У сытости, у пошлости, у бар или Европы,
Мятежник и кромешник, опричник, палач.

И все — в одном народе.
Не разберешь, хоть плачь.

Ванька-встанька — самый лучший Ванька.
Все другие ваньки залегли,
Но отечество прикажет: встань-ка!
Ванька-встанька поднялся с земли.

Потому ли, что пустые головы
Много легче кверху задирать,
То ли от фундамента тяжелого —
Это очень трудно разобрать.

Только — чуть отечество прикажет —
Ванька отряхнется и стоит.
Ежели отчизна промолчит,
Ванька тоже все-таки не ляжет.

Мы, пациенты, мы, пассажиры.
Мы — управляемые единицы.
Нам — не до жиру, были бы живы.

Все-таки как мы сейчас живем?
Мы, налогоплательщики, мы, вкладчики,
Бывшие подписчики на заем?

Слушатели, зрители, читатели,
Все-таки чего мы хотим?
За что голосуем мы, избиратели?

Для нас, для запаса первой очереди,
В чем он, где он, жизни смысл?
А также для запаса второй очереди?

Мы, которые служим срочную,
Мы, которые пьем столичную,
Что для нас главное, важное, прочное?

Где наше дело? В чем наша честь?
Наша, так сказать, сверхзадача?
План — есть. А совесть? — есть!
Значит, будет и большая удача.

Ведомому неведом
Ведущего азарт:
Бредет лениво следом.
Дожди глаза слезят.

В уме вопрос ютится,
Живет вопрос жильцом:
Чего он суетится?
Торопится куда?

Ведущий обеспечит
Обед или ночлег,
И хворого излечит,
И табаку — на всех.

Ведомый лениво
Ест, пьет, спит.
Ведущий пашет ниву.
Ведомый глушит спирт.

Ведущий отвечает.
Ведомый — ни за что.
Ведущий получает
Свой доппаек[19] за то:

Коровье масло — 40 грамм
И папиросы — 20 грамм,
Консервы в банках — 20 грамм,
Все это ежедневно,
А также пулю — 9 грамм —
Однажды в жизни.

Все-таки стоило кашу заваривать —
Так поступать и так разговаривать,
Так наступать и так отступать:
С гордостью этакою выступать.

Эта осанка и эта надменность —
Необходимость и непременность.

Давим фасон (как в былые года).
Стиль (современное слово) показываем.
Честь (кому надо) всегда оказываем.
Кому же не надо — лишь иногда.

Значит, можно гнуть. Они согнутся.
Значит, можно гнать. Они — уйдут.
Как от гнуса, можно отмахнуться,
Зная, что по шее — не дадут.

Значит, если взяться так, как следует,
Вот что неминуемо последует:
Можно всех их одолеть и сдюжить,
Если только силы поднатужить,
Можно всех в бараний рог скрутить,
Только бы с пути не своротить.

Понято и к исполненью принято,
Включено в инструкцию и стих,
И играет силушка по жилушкам,
Напрягая, как веревки, их.

Активная оборона стариков,
Вылазка, а если можно — наступление,
Старых умников и старых дураков
Речи, заявления, выступления.

Может быть, последний в жизни раз
Это поколение давало
Бой за право врак или прикрас,
Чтобы все пребыло, как бывало.

На ходу играя кадыками,
Кулачонки слабые сжимая,
То они кричали, то вздыхали,
Жалуясь железно и жеманно.

Это ведь не всякому дается
Наблюдать, взирать:
Умирая, не сдается
И кричит рать.

Свобода не похожа на красавиц,
Которые,
             земли едва касаясь,
Проходят демонстраций впереди.
С ней жизнь прожить —
Не площадь перейти.

Свобода немила, немолода,
Несчастна, несчастлива и скорее
Напоминает грязного жида,
Походит на угрюмого еврея,

Который правду вычитал из книг
И на плечах, от перхоти блестящих,
Уныло людям эту правду тащит
И благодарности не ждет от них.

Справедливость — не приглашают.
И не звуки приветных речей —
Всю дорогу ее оглашают
Крики
            попранных палачей.

Справедливость — не постепенно
Доползет до тебя и меня.
На губах ее — белая пена
Грудью
          рвущего ленту
                                  коня.

Отвоевался, отшутился,
Отпраздновал, отговорил.
В короткий некролог вместился
Весь список дел, что он творил.

Любил рубашки голубые,
Застольный треп и славы дым,
И женщины почти любые
Напропалую шли за ним.

Напропалую, наудачу,
Навылет жил, орлом и львом,
Но ставил равные задачи
Себе — с Толстым, при этом — с Львом.

Был солнцем маленькой планеты,
Где все не пашут и не жнут,
Где все — прозаики, поэты
И критики —
                    бумагу мнут.

Хитро, толково, мудро правил,
Судил, рядил, карал, марал
И в чем-то Сталину был равен,
Хмельного флота адмирал,

Хмельного войска полководец,
В колхозе пьяном — бригадир.
И клял и чтил его народец,
Которым он руководил.

Но право живота и смерти
Выходит боком нам порой.
Теперь попробуйте измерьте,
Герой ли этот мой герой?

Все то, что не додумал гений,
Все то, пророк ошибся в чем,
Искупят десять поколений,
Оплатят кровью и трудом.

Так пусть цари и полководцы,
Князей и королей парад
Руководят не как придется, —
Как следует — руководят.

А ежели они не будут —
Так их осудят и забудут.

Я помню осень на Балканах,
Когда рассерженный народ
Валил в канавы, словно пьяных,
Весь мраморно-гранитный сброд.

Своих фельдмаршалов надменных,
Своих бездарных королей,
Жестоких и высокомерных,
Хотел он свергнуть поскорей.

Свистала в воздухе веревка,
Бросалась на чугун петля,
И тракторист с большой сноровкой
Валил в канаву короля.

А с каждым сбитым монументом,
Валявшимся у площадей,
Все больше становилось места
Для нас — живых. Для нас — людей.

«Ура! Ура!» — толпа кричала.
Под это самое «ура!»
Жизнь начиналася сначала
И песня старая звучала
Так, будто сложена вчера:

«Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой».

Как искусство ни упирается,
Жизнь, что кровь, выступает из пор.
Революция не собирается
С Достоевским рвать договор.
Революция не решается,
Хоть отчаянно нарушается
Достоевским тот договор.

Революция
                   это зеркало,
Что ее искривляло, коверкало,
Не желает отнюдь разбить.
Не решает точно и веско,
Как же ей поступить с Достоевским,
Как же ей с Достоевским быть.

Из последних, из сбереженных
На какой-нибудь черный момент —
Чемпионов всех нерешенных,
Но проклятых
                     вопросов срочных,
Из гранитов особо прочных
Воздвигается монумент.

Мы ведь нивы его колосья.
Мы ведь речи его слога.
Голоса его многоголосья
И зимы его мы — пурга.

А желает или не хочет,
Проклянет ли, благословит —
Капля времени камень точит.
Так что пусть монумент стоит.