Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

Что прошлое? Старухой скопидомкой
За мной ты ходишь, что-то бормоча,
И нищенская грязная котомка
Свисает с твоего костлявого плеча.

Что будущее? Ты — заимодавец —
Владелец уймы дутых векселей
Ты — ростовщик героев и красавиц,
Ты — виноград, какого нет кислей.

А настоящее? Схвати его, попробуй,
Минуты ход в ладонях ощути…
Беги, пока не износилась обувь
И не закрылись торные пути…

Мечты людей невыносимо грубы,
И им не нужны светлые слова.
Вот почему так немы эти губы
И поседела эта голова.

А жизнь, как зеркало, движению враждебна:
Она хранит лишь мертвое лицо,
Она вошла ошибкою судебной
На это шаткое, крикливое крыльцо…

Безобразен и бесцветен
Хмурый день под ветром серым
Все живущее на свете —
Разбежалось по пещерам.

И глядят там друг на друга
Люди, лошади, синицы —
Все в один забились угол,
Не хотят пошевелиться.

И на небе невысоком,
Что по пояс горной круче,
Синевой кровоподтека
Набегающие тучи…

Это все — ее советы,
Темной ночи шепотки,
Обещанья и приветы,
Расширявшие зрачки.

Это жизнь в лесу, вслепую,
Продвиженье наугад,
В темень черно-голубую,
В полуночный листопад,

Где шуршат, как крылья птицы,
Листья старых тополей,
Где на плечи мне садится
Птица радости моей.

Ни версты, ни годы — ничто нипочем
Не справится с нашим преданьем.
Смотри — небеса подпирает плечом
Северное сиянье.

И нас не раздавит глухой небосвод,
Не рухнет над жизнью овражьей,
Не вплющит в библейский узорчатый лед
Горячие головы наши.

Порукой — столбы ледяного огня,
Держащие небо ночами…
Я рад, что ты все-гаки веришь в меня,
Как раньше, как в самом начале…

Пальцами я отодвинул
Багровые лепестки,
Черное сердце вынул,
Сжал в ладоней тиски.

Вращаю мои ладони,
Как жесткие жернова,
И падают с тихим стоном
Капельками слова.

Мне старики шептали:
Горя людского знак
Этот цветок печали —
Русский кровавый мак.

Это моя эмблема —
Выбранный мною герб —
Личная моя тема
В тенях приречных верб…

Все плыть и плыть — и ждать порыва
Набравшей мужества волны.
Лететь, волне вцепившись в гриву,
Иль видеть сны, глухие сны.

Где над землею раздраженно
Мигает, щурится гроза
И едкий дым мостов сожженных
Ей набивается в глаза.

В гремящую грозу умрет глухой Бетховен,
Затмится солнце в Кантов смертный час.
Рассержен мир — как будто он виновен
Или винит кого-нибудь из нас.

Природа не всегда к искусству равнодушна
И гения судьбой подчас возмущена,
Имеешь уши слышать — слушай,
Как затаился гром, как дышит тишина.

Безымянные герои,
Поднимаясь поутру,
Торопливо землю роют,
Застывая на ветру.

А чужая честь и доблесть,
В разноречье слов и дел,
Оккупировала область
Мемуаров и новелл.

Но новеллам тем не веря,
Их сюжетам и канве,
Бродит честь походкой зверя
По полуночной Москве…

Пусть в прижизненном изданье
Скалы, тучи и кусты
Дышат воздухом преданья
Героической тщеты.

Ведь не то что очень сильным —
Силы нет уже давно, —
Быть выносливым, двужильным
Мне на свете суждено.

Пить закатной пьяной браги
Розоватое питье,
Над желтеющей бумагой
Погружаться в забытье.

И, разбуженный широким,
Пыльным солнечным лучом,
Я ночным нетрезвым строкам
Не доверюсь нипочем.

Я их утром в прорубь суну
И, когда заледеню,
По-шамански дуну, плюну,
Протяну навстречу дню.

Если солнце не расплавит
Ледяной такой рассказ,
Значит, я и жить не вправе
И настал последний час.

Не солнце ли вишневое
На торосистый лед,
Как мука наша новая,
Назойливо встает.

Я в угол смел бумажное,
Ненужное хламье,
И в этом вижу важное
Признание мое.

Сразу видно, что не в Курске
Настигает нас зима.
Это — лиственниц даурских
Ветровая кутерьма.

Голый лес насквозь просвечен
Светом цвета янтаря.
Искалечен, изувечен
Желтым солнцем января.

Здесь деревьям надо виться,
Надо каждому стволу
Подниматься и ложиться,
Изгибаться вслед теплу.

Со своим обледенелым,
По колено вросшим в мох
Изуродованным телом
Кто ж к весне добраться мог?

Ведь снег-то не выпал.
И, странно Волнуя людские умы,
К земле пригибается стланик,
Почувствовав запах зимы.

Он в землю вцепился руками.
Он ищет хоть каплю тепла.
И тычется в стынущий камень
Почти неживая игла.

Поникли зеленые крылья,
И корень в земле — на вершок!
И с неба серебряной пылью
Посыпался первый снежок.

В пугливом своем напряженье
Под снегом он будет лежать.
Он — камень. Он — жизнь без движенья,
Он даже не будет дрожать.

Но если костер ты разложишь,
На миг ты отгонишь мороз, —
Обманутый огненной ложью,
Во весь распрямляется рост.

Он плачет, узнав об обмане,
Над гаснущим нашим костром,
Светящимся в белом тумане,
В морозном тумане лесном.

И, капли стряхнув, точно слезы,
В бескрайность земной белизны,
Он, снова сраженный морозом,
Под снег заползет — до весны.

Земля еще в замети снежной,
Сияет и лоснится лед,
А стланик зеленый и свежий
Уже из-под снега встает.

И черные, грязные руки
Он к небу протянет — туда,
Где не было горя и муки,
Мертвящего грозного льда.

Шуршит изумрудной одеждой
Над белой пустыней земной.
И крепнут людские надежды
На скорую встречу с весной.

Кому я письма посылаю,
Кто скажет: другу иль врагу?
Я этот адрес слишком знаю,
И не писать я не могу.

Что ругань? Что благоговенье?
И сколько связано узлов
Из не имеющих хожденья,
Из перетертых старых слов?

Ведь брань подчас тесней молитвы
Нас вяжет накрепко к тому,
Что нам понадобилось в битве, —
Воображенью своему.

Тогда любой годится повод
И форма речи не важна,
Лишь бы строка была как провод
И страсть была бы в ней слышна.

А тополь так высок,
Что на сухой песок
Не упадет ни тени.
Иссохшая трава
К корням его прижалась.
Она едва жива
И вызывает жалость.