Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

О лица, зрелища трущобных катастроф,
Глухие карты тягостных путей!
Невольный голос ваш печален и суров,
Нет повести страшнее ваших повестей.

Как рассказать, что рассказал мне тот старик,
Поднявший до виска единственную бровь?
Когда-то в страхе крикнул он — и замер крик,
И рáвны пред его зрачком убийство и любовь.

Взгляни на ту, закутанную в желтый мех,
Подкрасившую на лице глубокий шрам.
Она смеется. Слышишь яркий, женский смех?
Теперь скажи: ты отчего не засмеялся сам?

Вот перешла дорогу женщина в платке.
И просит денег. Дай. Но не смотри в глаза.
Не то на всяком, всяком медном пятаке
В углах чеканки будет рдеть блестящая слеза.

И даже в светлый дом придя к своим друзьям,
Нельзя смотреть на лица чистые детей:
Увидишь жизнь отцов по губкам, глазкам и бровям —
На белом мраморе следы пороков и страстей.

Но и старик, и женщина, и детский лик
Переносимы, как рассказ о житии чужих.
Но что за ужас собственный двойник
В правдивом зеркале! Свой взгляд в глазах своих!

Ты помнишь эту лестницу под крышею ворот,
Ступени черной лестницы и грязное окно,
Ночное ожидание: придет ли, не придет?
Глухие наши радости, ушедшие давно?

Любимая, затерянная в мчащихся годах!
Ты хочешь, все прошедшее вернется к нам теперь?
Вот полночь хрипло пробило на кухонных часах,
Вот гулким болтом брякнула внизу входная дверь.

За день-деньской измученный, ослабший и больной,
По этой темной лестнице тяну за шагом шаг.
Зимой, дождливой осенью иль белою весной,
Все тот же изувеченный, душою зол и наг.

Не ты ль бродягу жалкого впускала и звала,
Звала любимым чахлого, дарила поцелуй,
Не ты ли губы серые ласкать-лобзать могла,
Шептала горемычному: «Любимый, не тоскуй».

Я помню милой комнаты убогонький уют.
Да, теплой, тихой комнаты. И ласку грубых рук.
И все, чем жизни бедные влачатся и живут,
И все, чем только терпится судьба, сосун-паук.

Мои седые волосы! Блуждающий мой взгляд!
И там в глуши Смоленского нагнувшийся твой крест!
О, как же люди ждут еще, идут и говорят,
О, как же еще движется такая жизнь окрест?

Ах ты, Ванечка-солдатик,
Размалиновый ты мой!
Вспоминается мне братик
Перед бунтом и тюрьмой.

Вот такой же был курносый
Сероглазый миловид,
Только глаз один раскосый
Да кругом лица обрит.

Вместе знамя подшивали,
Буквы клеили на нем.
Знали: сбудем все печали,
Только площадь перейдем.

Белошвейня мне постыла,
Переплетная — ему.
Сердце волею заныло,
Ну-ка, душу подыму!

Только почту миновали
И к собору подошли,
Серой тучей наскакали,
Словно встали из земли.

Жгли, давили, не жалели,
Вот такие же, как ты…
Прочь, солдат, с моей постели!
Память горше бедноты!

Вот такие же хлестали
Беззащитную гурьбу.
Что глаза мои видали,
Не забуду и в гробу.

Уходи, солдат проклятый!
Вон он, братик, за тобой
Смотрит, чахлый, бледноватый,
Из постели гробовой.

В уездном городе глухом
Жил старый часовщик.
Колес и стрелок скопидом,
Минуток гробовщик.

Осколок древности самой,
Он был Христу родня
И, часовой замкнут тюрьмой,
Не знал сиянья дня.

За кассой дочь часам любви
Утекшим счет вела.
Бегут часы: люби, лови!..
Ах, если б я любить могла!

Но час настал, ударил гром.
Толпа гудит, зовет:
Вставай, товарищ, мы идем!
Стучатся у ворот.

Что надо вам? — Открой скорей!
Кому открыть? — Открой!
Не смеет дочь открыть дверей,
И прянул вольный рой.

Пробит висок. Коса в крови.
Ушли. Стучат часы.
Часы летят, считай, лови!
Бегут часы трусы.

Сидит старик во тьме дневной,
Сквозь тьму на труп глядит.
Часам кивает сединой,
А в ставни дробь стучит.

Стучит, дробит клочки минут,
Добить, добить слепцов!
Кто жив, сюда! — Кто жив, тот тут.
Слепцы из мертвецов.

Ой, сестрицы-водяницы, леший — брат, огневики!
Погодите, подождите зажигать, вздувать костер
Там над кручей, возле тучи, у текучи, у реки:
Я закован, я прикован, я в плену у трех сестер.

Как и первая, Крикуша, затомила мой полон
Грудой каменных, высоких, тупооких коробов.
Как второю, Немогушей, я в одежды заключен,
Мягких складок шелест гадок, хуже каменных оков.

Как и третья, Отвыкая, не пускает пуще всех,
Уцепилась, притянула — завязаю в волосах.
Братья, сестры, подождите соучастника утех:
Вот сейчас сорву полоны, долечу в единый мах.

Леса вековые сосновые,
Луга зеленее зеленого
И неба лазурью вспоенного,
Края, засмеяться готовые,
Нежно-лиловые.

Стволы, побуревшие в летах,
Гордые ржавыми латами,
И между стволами лохматыми,
В дальних просветах,
Вразброд
Рабочий народ.

Шапки надвинуты, вскинуты
Лица вспотевшие.
Все одной радостью двинуты.
Все восхотевшие
Счастья свободного.

Мира негодного
Путы истлевшие
Будто бы скинуты.
Пестрыми массами
Движутся, движутся,
Густо на просеки нижутся.
В городе дымном
Станками, машинами, кассами
Дух искалечен.
В труде заунывном
Голод всегда обеспечен.
Рокот, и грохот, и вой
Фабрики, пóтом и кровью живой
Там, за спиною.
Сердце зарделось
Весною.
В леса захотелось,
На волю —
Услышать про новую долю.

Гулко текут по оврагу
Морем шумливым,
Скованы дружным порывом,
Снова и снова
Пьют заповедную брагу
Воздуха, воли, лучей.
Слова, кипящего слова,
Смелых речей!
Смолкло. Над желтым обрывом
Оратор…

Мать родимая, тебе я эту книгу отдаю,
Потому что разумею душу вольную твою;
Потому что знал и знаю, как томилась в жизни ты,
Как стихия, мне родная, все рвалась из тесноты;
Здесь поведать захотел я дикой воли голоса,
Что в плену уразумел я, что напела мне краса;
Здесь любовь я исповедал к вечной женской глубине,
Обернулся зорким оком к близкой сердцу старине;
Здесь я снова стал ребенком, нежным, тихим и твоим,
И опять в напеве звонком явлен Бог с лицом благим.
Дар прими и помни: в сыне ожила душа твоя.
Этой книгою отныне пусть живу на свете я.

Мне тяжело, как в первый день,
Как в первый день ночного горя,
Когда впервые бросил тень
Закат на даль земли и моря,

Я сон вулканов услыхал,
Вокруг себя разливших лаву
Среди со дна подъятых скал
На первозданную дубраву.

Я под разливами огня
Услышал свист горящей глины,
И свет теперешнего дня
Мне темен, как лучи лучины.

В глухое сердце не гляди,
Оставь расколотую душу!
Всё круче горы впереди,
Я бурей мчусь и скалы рушу.

И прорывая тяжкий путь,
Когда-то вырвусь на приволье!
Или, разбив о камни грудь,
Умру, зальюсь людскою болью.