Виктор Широков - Иглы мглы

Здесь кустарник так густо разросся;
Не шиповник, а скрытник огня.
И на тысячу разных вопросов
не нашелся ответ у меня.
Я запутался в сонме иголок,
окружавших искомый предмет,
оговорок, да и отговорок;
словом, второстепенных примет
этих пламенных чистых бутонов,
сквозь листвы кружевной абажур
ворожащих по-детски бедово:
обожгу, обожгу, обожгу…
Чтоб, навеки запомнив такое,
видел из-под приспущенных век
я, по сути, и не бестолковый,
а такой шебутной человек,
это сходство разящее с мыслью
той, к которой я руки простер…
И качался зеленою высью,
не кончаясь на этом, простор.

Мне приснилось: волшебный травник я листал
и, как листья, его шелестели листы.
Эти травы не виданы в наших местах,
небывалой они красоты.
Обнялась трава адамова голова
с печальной плакун-травой;
прикрыш, тирлич и разрыв-трава
вздыбились над землей.
И недетский ужас мне горло сковал
и волосы поднял мои;
они качались, словно трава;
холод густел в крови.
Сон колыхался, как зыбкий туман.
Сердце стучало сильней: "Замри!"
И на месте цветастых, как ситцы, полян
мне открылись клады земли.
Но не взял я ни камня, и злата не взял;
и во сне, словно бы наяву,
я траву нечуй-ветер усердно искал,
одну нечуй-ветер траву.
Мне говорили: "Смешной чудак!
Травы не бывает такой.
Что же ты ищешь? Зачем же ты так?
Брал бы что под рукой!"
Пусть молва будет тысячу раз права,
повторяется вновь и вновь;
все равно существует эта трава,
свободная, как любовь!
Где же, где же эта трава?
Где же моя любовь?

Старинный дом. Тенистый двор.
Деревьев долгий разговор.
И, право, стоит подстеречь
их нестареющую речь.
Сравнить блистание листвы
с сияньем трепетным плотвы.
И обойти молчащий дом,
облитый лунным серебром.
Окно нет-нет блеснет, как глаз,
как будто всматриваясь в нас.
Немало рифм за гранью лба
нам приготовила судьба:
Живут балет и бой раба,
и арбалет, и лет арба…
А мне б точней перевести
дыхание и дрожь листвы;
суставов неумолчный треск
и окон дома странный блеск;
чтоб встали, как к ребру ребро,
в стихах — дом, двор и серебро.

Не знаю сам, чего добьюсь, но знаю,
что не могу и дня прожить без песни,
что только в слове обретаю радость
и сам с собой нередко говорю.
А также повторять люблю признанья
людей, задолго живших до меня.
В них — мой восторг, мое движенье мысли,
моя манера относиться к слову
хирургу впору — жестко и легко.
Но все-таки мне мало вечных истин,
хочу я отыскать свои, чтоб кто-то
мои стихи читая, задохнулся
от жуткого блаженства красоты.

На лугу — Шереметьевки близ
я внезапно подумал о сыне…
Здесь сосняк молодой и осинник,
как подростки, стыдясь, обнялись.
Я представил, как рядом идет,
как он лезет бездумно в болото;
и еще несказанное что-то
потянуло вперед и вперед.
Я увидел шеренги могил,
расположенных друг против друга.
Среди этого адского круга
я один о спасенье молил.
Я увидел провалы глазниц,
что распяты на ржавых прицелах…
Кто задумался, есть ли мицелий
у людских бесконечных грибниц?!
Кто, впадая в воинственный раж,
за гробами шел, как за грибами?
Шевелил я беззвучно губами:
"Неужели сын — тоже мираж?!"
Оглядевшись, я понял: кругом
не могил чернота, а окопы;
и опять неподвластное что-то
подтолкнуло — скорее пойдем…
Солнце выше, пора и домой.
Но грибов не прибавилось в сумке.
Тридцать лет, как единые сутки,
размотались… Клубок непростой.
Я заметил: окопы одни
поровнее и глубже… Напротив
поразмытей. Наверно, полроты
в обороне стояло в те дни.
А враги, представляю, все прут.
Блиц-пехота, а может, и танки.
…А сейчас тут маслята растут,
сыроежки, но больше поганки.

Надя Рушева… Та…
Память тотчас услужливо
справку выдаст о ней.
А спрошу я: "Не нужно ли
быть немного добрей?!
Что нам выставка — "зрелище"?
Может, бокс или цирк?
— Сколько страсти и зрелости!
— Ах, булгаковский цикл!
— Сколько силы, размаха!..
Мне совсем не смешно.
Погодите, не ахайте!
Это — грешно!
Поумерьте восторги
у толпы на виду.
Ваши реплики — торги
ценят чью-то беду…
Надю вспомните. Девочку.
Как она, не дыша,
держит чуткую веточку
карандаша.
И рисует, рисует…
Называйте судьбой
то, что вечно рискует
самою собой!
Мозг не выдержал. Хрупкий.
А себя не берег.
И уложены руки
в изголовье берез.
А чужому рассудку
Невелик интерес.
10 000 рисунков!
10 000 чудес!
Раструбили газеты.
Расшептали уста.
Все рисунки — в глазете,
как на вынос гроба.
Неужели бездонно
вдохновенье текло,
чтобы кто-то бездумно
пальцем тыкал в стекло…
Не увидев за творчеством
человечьей души,
мерил мерою порчи:
слава, шум, барыши…
Вы, умишками щуплые,
дети сытых квартир,
словно тело не щупайте
ни стихов, ни картин!
К черту все замечания!
Наде — больше дано.
Ей привычней молчание.
Словно вечность — оно.

Анкета моя коротка:
Родился, учился, работал.
Приметливая рука
черкнет полстранички всего-то.
А то, как стремительно жил,
как жилы вздувались порою,
как словом друзей дорожил,
она, может быть, не откроет.
И все-таки в каждой строке
останется что-то такое,
что с временем накоротке
и, в общем, водило рукою…

1. Странное чувство
Странное чувство мной овладело,
словно я никогда не выходил на улицу;
словно я никогда не видел белого света,
упруго бьющего в лицо.
И я вспомнил солнечное детство,
мохнатого мотылька, белого и упругого,
бьющегося в ладонях…
Солнечный луч сместился,
словно прошел сквозь призму воды,
прозрачно-зеленоватой.
Тоненькая леска,
на которой висит время.

2. Ритм
Почему я хожу по улице,
непрерывно напевая какую-то строчку?
Словно вспомнив цветной сон
милого детства.
Ритм не оставляет меня.
Он пронизывает тело
сладостной дрожью существования;
он заставляет приноравливать шаги
к его размеру.
Почему я не могу молчать на улице,
беспокойной, как лента конвейера,
как порожистая река?
Дома молчу,
когда один.

3. Октябрь
Нескладный журавль
отбился от стаи.
Засохшее дерево
рухнуло в траву.
Телефонные провода
обросли инеем,
а франтоватый сосед
сбрил усы
не любит
изморозь под носом.
Ночи стали темнее,
а дни короче.
А мне
приснилась ты.

4. Письмо Анне
Знаешь,
я никогда не писал тебе
настоящих писем.
Какие-то деловые записки,
какие-то сообщения,
после которых неудобно
и извиняться.
Смешно,
но я не могу выразить
своей любви,
мгновенной и острой,
когда вижу тебя
всю
от одуванчика волос
до маленьких блестящих
ноготков на ногах;
всю
как порыв ветра,
который приподнял твое платье
и хочет понести тебя на руках
на край света,
как это не могу сделать я.
Мысленно
я пишу тебе письма
ежедневно.
Ночь
стирает написанное.

5. Трилистник
Людям нужна любовь.
И тем, кто страдает,
и тем, кто счастлив
она укорачивает часы горя
и продляет минуты радости.
Не менее нужна вера.
Она направляет,
она поддерживает,
она приводит к победе.
Любовь и вера
соединились в надежде.
Как она необходима к тем,
у кого нет любви,
у кого нет веры.
Трудно жить без любви,
еще труднее без веры,
невозможно без надежды.

6. Прислушайтесь!
Прислушайтесь!
Сегодня сердце
каждого честного человека
счетчик Гейгера!

В начале было Слово?
— В начале было Дело!
Оно для слов основа,
оно сердца задело.
Когда мне в книгу тычут
вот посмотрите, нуте
я говорю обычно:
"Как время по минутам,
как часики наручные,
вы головы сверяете,
наручники научные
на мысли надеваете".
Черным по белому
пишу для одного
в начале было Дело,
сделайте его!

Рядом с черным белое белей.
Черное еще черней на белом.
Жаль, не сразу различишь людей:
Тот — бездельник, этот — занят делом.

Ах, эти пьянки на Таганке
и эти споры двух Россий,
где словно бледные поганки
бутылки винные росли.
Какие здесь сверкали строки!
Шел стихопад. Стиховорот.
И если речь текла о Блоке,
никто не доставал блокнот.
И как я встряхивал упрямо
свой чубчик, ежели порой
Твардовского и Мандельштама
стравить пытались меж собой.
(Поэты в том не виноваты,
что, на цитаты разодрав
стихи живые — на канаты
их шлют для утвержденья прав).
Не помню доводы лихие.
Однообразен был финал:
меня очередной вития,
не слушая, перебивал.
Опять бряцали именами,
друзей и недругов громя.
Мне кажется сейчас — с тенями
сражалась только тень моя.
Ее бесплодные усилья
достойны слова лишь затем,
что те же слабенькие крылья
у антиподов вечных тем.
И если я пытаюсь снова
тебя отстаивать, Мечта,
то это значит — живо слово,
каким освящены уста.
Затем порой и грязь месили,
учили наизусть тома,
чтоб осознать, что мы — Россия,
что жизнь — История сама.

1
О чем тосковало ты, темное сердце,
Чего ожидало?
Удара инфаркта, позорного факта
острее кинжала?
Измены любимой? Невыносимой
душевной разлуки?
С чего ты томилось и что приключилось?
А может, со скуки?
Пугалось, как только пугаются
малые дети.
Стучалось, как запертый смертник
в заброшенной клети.
Кричало.
Немые кричат рукоплеском,
А ты колотилось…

2
Что же случилось?
И вечер, казалось, он не был так черен;
и зерен разбросанных звезд
не клевал еще месяц;
его гребешка не видели люди…
Так что ты заметил, сердце?
Какая-такая печаль снизошла
на твой остров?
Твой остов трясла лихорадка печали,
какую не знали доселе.
Спросили тебя о причине?
Чужие мужчины и женщины
шли равнодушно,
а ты наблюдало,
как путник, внезапно свернув
в подворотню,
никем не замеченный, видит
снаружи снующих, живущих, жующих,
спешащих куда-то;
не видящих кроме себя — никого…
Не почувствуют взора они,
бесчувственны и не они виноваты…
Лишь, в общем…

3
А впрочем…
Так кто же обидел?
Скажи. Покажи.
"Я простило", — ответило сердце.
"Забыло.
Такое нередко случалось".

4
Я просто впервые почувствовал сердце,
кровавый комочек.
Впервые во мне шевельнулась
чуть-чуть неуклюжая жалость:
"Я сам никого не жалел?!"
И тут же смешалось волнение это
с волнением сердца,
ведь мы же одно существо.
Я лишь раньше не чувствовал сердце.
Сейчас же несу как хрустальную вазу;
как ампулу с кровью — больному;
как дрожащее пламя слабенькой спички
на беспокойном ветру…
И слезы утру.
А царапинка так, заживет.
Вот.

5
И только на сердце останется
тоненький рубчик.
Забуду я сам
и забудет тот субчик,
который оставил след
на… досмертное количество лет.
Пока под плач родных
врач вскроет сердце в один дых
и установит печальный факт,
что я перенес
незамеченный прижизненный инфаркт…
И все-таки жил до естественной смерти.
Хотите — верьте, хотите — проверьте.

В долине Тигра и Евфрата
земля раздорами чревата;
здесь часто брат ходил на брата
опустошительной войной.
Сегодня вдумчивый историк
поведает, как храбр и стоек
был каждый, как безмерно горек
был путь…конечно, в мир иной!
В долине Тигра и Евфрата
земля находками богата:
монеты, бусы из агата,
щиты, сосуды, письмена,
гробницы, женская гребенка,
мечи, игрушки для ребенка
сработаны искусно, тонко
в мифические времена.
В долине Тигра и Евфрата
земля ничуть не виновата
в том, что и нынче брат на брата
нередко искоса глядит.
А так, как каждый храбр и стоек
и легче разрушать, чем строить,
вполне возможно, что историк
через столетья разъяснит:
в долине Тигра и Евфрата
земля находками богата:
монеты, диск от автомата,
противогаз, бутыль вина,
транзистор, женская гребенка,
часы, игрушки для ребенка,
засвеченная фотопленка!