Федор Сологуб - Том 7. Изборник. Рукописные книги

С Луны бесстрастной я пришла.
Была я лунною царицей.
На всей планете я слыла
Красавицей и чаровницей.

Бывало, Солнце и Земля,
На небе пламенея вместе,
Сжигали лунные поля
Дыханьем беспредельной мести.

В подвалах укрывались мы
Или спешили к антиподам,
Чтоб отдохнуть в объятьях тьмы
Под звёздным полуночным сводом.

Разъединялися потом
Огнём наполненные чаши,
И наслаждались ясным днём
И мы, и антиподы наши.

Великой силой волшебства
Себя от смерти я хранила,
Жила я долго, и слова
Пророчеств дивных говорила.

Открыла я, в теченье дней
И двух светил всмотревшись зорко,
Что дни становятся длинней
И что земная стынет корка.

Смеялися моим словам,
Но, исполняя повеленье,
Подвалы рыли, чтобы там
Найти от гибели спасенье.

И всё, предсказанное мной,
Сбывалось в медленные годы,
И наконец над всей Луной
Воздвиглись каменные своды.

Наукой изощрённый ум
Все входы оградил в подвалы.
Машин могучих гулкий шум
Сменяли трубы и кимвалы.

И вот с поверхности Луны
Весь воздух выпит далью чёрной,
И мы спустились в глубины,
Царица и народ покорный.

Стекло влилось в пазы ворот,
Несокрушимая преграда!
В чертогах мой народ живёт,
Доволен он, царица рада.

Наверх не ступишь и ногой, –
Погибнет всяк, и стар, и молод:
Там в новоземье смертный зной,
А в полноземье смертный холод.

Наука и весёлый труд,
Владея тайной электронной,
Преобразили наш приют
В Эдем цветущий, благовонный.

Порой за стёклами ворот,
Дивясь на груды лунной пыли,
Народ теснится и поёт
Слегка прикрашенные были

О ветре, звёздах, о ручье,
О вешнем упоеньи хмельном,
Да о каком-то соловье,
Совсем ненужном и бесцельном.

Ну что же, отчего не спеть!
Но повторись всё, не захочет
Никто уйти, чтобы терпеть,
Как зной томит, как дождик мочит,

Глядеть, как, бешено крутясь,
Бушует вьюга на просторах,
Глядеть на лужи и на грязь,
Скользящую на косогорах.

Всё новое на старый лад:
У современного поэта
В метафорический наряд
Речь стихотворная одета.

Но мне другие – не пример,
И мой устав – простой и строгий.
Мой стих – мальчишка-пионер,
Легко одетый, голоногий.

Что дальше, всё чудесней
Цветёт наш мир земной
В лесу лесною песней,
И в поле – полевой.

Земля не оскудела,
Кропя росою прах,
И творческое дело
Свершается в веках,

И песня льётся снова
На весь земной простор.
До неба голубого
Восходит звучный хор.

Земли поколебав основы,
Восстал закованный Атлант.
Его деяния суровы,
Но прав разгневанный гигант.

Поработители! Как ложен
Безумно-яростный ваш крик!
Атлант и в бунте осторожен,
Великодушен и велик.

Благое совершая дело,
Он защищает, а не мстит,
И землю он колеблет смело,
Но труд внимательно хранит.

День окутался туманом
Ржаво-серым и хмельным.
Петербург с его обманом
Весь растаял, словно дым.

Город, выросший в пустыне,
Прихоть дикого Петра,
От которого поныне
Всё не вижу я добра,

Погрузится ли он в воду,
Новым племенем забыт,
Иль желанную свободу
Всем народам возвестит?

День грядущий нам неведом,
День минувший нам постыл,
И живём мы сонным бредом
Дотлевающих могил.

Это тленье, или ропот
Набегающей волны,
Или вновь возникший опыт
Пробудившейся страны,

Что решит твой жребий тёмный,
Или славный, может быть?
Что придётся внукам вспомнить,
Что придётся позабыть?

Спорит башня с чёрной пашней:
«Пашня, хлеба мне давай!»
Спорит пашня с гордой башней:
«Приходи и забирай!»

Башня поиск высылает,
Панцирь звякает о бронь,
Остриё копья сверкает,
Шею гнёт дугою конь,

Пашня башне покорилась,
Треть зерна ей отдала,
А второй обсеменилась,
Третьей год весь прожила.

Шли века. Поникла башня,
И рассыпалась стена.
Шли века. Тучнеет пашня.
Согревая семена.

Змея один лишь раз ужалит,
И умирает человек,
Но словом враг его не валит,
Хотя б и сердце им рассек.

О ты, убийственное слово!
Как много зла ты нам несёшь!
Как ты принять всегда готово
Под свой покров земную ложь!

То злоба, то насмешка злая,
Обид и поношений шквал, –
И, никогда не уставая,
Ты жалишь тысячами жал.

Надежды чистой обаянье
Умеешь ты огнём обжечь,
И даже самое молчанье –
Ещё несказанная речь,

И нераскрывшиеся губы
В своём безмолвии немом
Уже безжалостны и грубы,
Твоим отмечены значком.

Когда ты облечёшься лаской
Приветливых и милых чар,
Ты только пользуешься маской,
Чтоб метче нанести удар!

Грумант покрыт стеклянной шапкой.
Под этой шапкой так тепло,
Что у девицы, очень зябкой,
Давно смущение прошло.

Что ей громады ледяные
И внешний ветер и мороз!
Ведь стёкла отразят сплошные
Разгул неистовых угроз.

Искусственное здесь сияет
Светило, грея дивный сад,
И роза здесь благоухает,
И зреет сочный виноград.

Где мирт вознёсся горделиво
На берегу прозрачных вод,
Нагие девы нестыдливо
Ведут весёлый хоровод.

Грохочут бубны и тимпаны
В руках у отроков нагих.
Но вот вином полны стаканы,
И шум веселия затих.

Настало время пожеланий.
Чего ж, однако, им желать,
Когда и льдины в океане
Уж начали истаевать!

Межатомное разложенье
Постигло только грамм один,
И началось передвиженье
И таянье последних льдин.

Если б я был себе господином,
Разделился бы на два лица,
И предстал бы послушливым сыном
Перед строгие очи Отца.

Всё, что скрыто во мне, как стенами,
В этот час я пред ним бы открыл,
И, разгневан моими грехами,
Пусть бы волю свою Он творил.

Но одно нам доступно сознанье
Иногда, и с трудом, раздвоить.
На костры рокового пыланья
Мы не можем по воле всходить.

Если даже костёр запылает,
Боязливо бежим от огней.
Тщетно воля порою дерзает, –
Наша слабость всей силы сильней.