Лев Кобылинский - Стихотворения

Идет навстречу мне странник,
высок, величав и строг.
— Кто Ты, Божий посланник?
Отвечает Он тихо: «Я — Бог!»

Речь старца что гром призывный,
в руках — золотой ларец,
в ларце том — замок дивный,
в том замке — храм и дворец.

Во дворце — огни да злато,
и двенадцать рыцарей в нем
средь дам, разодетых богато,
сидят за круглым столом.

Поют; под ладные песни
вращается стол и мир,
каждый час светлей и чудесней
их вечный, радостный пир.

Во храме — строги тени;
бледнее мертвецов
склоняют там колени
двенадцать чернецов.

Сам Бог внимает строго
святую их печаль,
в том храме — сердце Бога,
в том храме — святой Грааль!

Речь старца — гром призывный;
вот Он закрыл ларец,
исчезли замок дивный,
храм и дворец.

Сокрылся старец строгий;
один я в тьме ночной,
иду — и две дороги
бегут передо мной.

Тайно везде и всегда
грезится скорбному взору
гор недоступных гряда,
замок, венчающий гору.

Кровью пылает закат,
башня до облак воздета…
Это — святой Монсальват,
это — твердыня завета!

Ангельским зовом воззвал
колокол в высях трикраты,
к башням святым Монсальвата
близится строгий хорал.

Руки сложив на груди,
шествуют рыцари-братья
по двое в ряд; впереди
старец предносит Распятье.

Шествуют к вечным вершинам,
где не бывал человек,
под золотым балдахином
кроя священный ковчег.

«Сладостен сердце разящий
древка святого удар,
радостен животворящий
неиссякающий дар.

Кровью и пламенем смело,
страшный свершая обряд.
с сердца омоем и с тела
Змея старинного яд.

Да победит чистота!
С нами молитвы Марии,
все страстотерпцы святые
и легионы Христа!»

Крепнет их голос, и снова
хор их молитвенно тих,
старец седой и суровый,
молча, предводит других.

И, растворяясь приветно,
их принимают Врата…
Миг — и исчезла мечта,
сон дорогой и заветный.

Промчится, как шум бесследный,
все, чем славна земля…
Прииди, о Рыцарь Бедный,
на мои родные поля!

Лишь тебе борьба и битва
желанней всех нег,
лишь твоя молитва —
как первый снег.

Среди бурь лишь ты спокоен,
славословием сжегший уста,
Пречистой Девы воин
и раб Христа!

Ты в руках со святым Сосудом
сошедший во Ад,
предстань, воспосланный чудом,
отец и брат!

В дни темные волхвований,
в час близкого Суда,
воздень стальные длани,
и снизойдет звезда!

Трем забытым, святым обетам
нас отверженных научи;
по рыцарским, старым заветам
благослови мечи!

Не ты ли сразил Дракона
на лебеде, белом коне?
Не тебе ли, стеня, Аркона
сдалась вся в огне?

Не ты ли страсть и злато
отвергнул, презрел страх
и замок святой Монсальвата
вознес на горах?

Над святым Иерусалимом
не ты ли вознес Дары,
и паладином незримым
опрокинул врагов шатры?

Баллады в честь Ланцелота
не ты ли пропел,
и слезы дон Кихота
не твой ли удел?

В века, как минула вера
и вражда сердца сожгла,
ты один пред венцом Люцифера
не склонил чела.

Вдали от дня и света
ты ждешь свой день и час;
три святые обета
храни для нас!

Смиренный и непорочный.
любовник святой нищеты,
ты слышишь, бьет час урочный,
и к нам приходишь ты!

Прииди же в солнечной славе.
в ночи нищ, наг и сир,
чтобы не смолкло Ave,
не кончился мир!

Святых ночей в угрюмом кабинете,
клянусь, и здесь мой Ангел не забыл,
да, милый брат, все тот же я, что был,
передо мной раскрыты «Fioretti».

Была пора: мы верили как дети,
и век иной ту веру освятил.
он в Имени всю правду воплотил,
всю красоту — в едином силуэте;

вдруг ожил он, к нам постучался в дверь,
и был над нами голос: «Се Беата!..»
Он отошел. Мы знаем: без возврата.

Вот сирые, безумные теперь
мы со слезами молим Матерь Божью:
«Спаси сердца, опутанные ложью!»

Простые строфы рыцарской поэмы,
Благословенная, благослови!
Перед Тобой мои проклятья немы,
и в сердце грешном нет иной любви,
чем Девы лик безгрешный и пречистый,
Ее убор из роз, венец лучистый.

Ни девять муз, ведомых Мусагетом,
ни рокот лирный, ни крылатый конь
не властны впредь над рыцарем-поэтом,
не им зажечь в моих устах огонь:
лишь Ты мой дух, безумием томимый,
Мать, озаришь свечой неугасимой.

Кто б ни был я, но если я посмею
перед Тобой заплакать, как дитя,
к разбойнику, безумцу и злодею
Ты снизойдешь с небес, светло грустя,—
вот я стою с разбитою надеждой,
укрой меня Своей святой одеждой.

Я в этот мир явился с жаждой мщенья,
затем, что был замучен в век иной,
я жду любви, как жаждут причащенья,
и в женщине Твой облик неземной
провижу я, обетом старым связан,
служу Тебе, и вот за то наказан.

Святая Мать, Царица непорочных,
прими незлобно горький мой упрек;
слова созвездий пламенных и точных
я прочитать дал клятву и не смог,
померкло Солнце, вспыхнула Венера,
впились мне в сердце очи Люцифера!

Он звал меня: «Там, на другой планете
тебя любил я, как свое дитя,
в моем дворце провел ты пять столетий,
затем, чтоб здесь блуждая и грустя,
ты стал земле навеки враг упорный,
там светлый дух, здесь рыцарь рати черной.

В последний миг, когда погасло пламя,
я сам собрал твой пепел на костре,
чтоб под мое, как рыцарь, встал ты знамя
и взорами тонул в моей заре,
где души, оскорбленные землею,
навек неразлучаемы со мною.

В моем раю витают Духи света,
в кружениях поющие огни,
там нет любви и песни без ответа,
желанные друг другу искони
земной любви не ведают позора,
пред пламенем не потупляют взора!

Кто под моей, как ты, рожден звездою,
тот не увидит в Духе Света зла;
благословлю — и за его спиною
два развернутся светлые крыла.
Я дал земле, глумясь, свой образ ложный,
меня постигнуть людям невозможно!