Евгений Долматовский - Товарищ мой

Наполнив каску голубой водой
И голову лихую запрокинув,
С улыбкой пьет гвардеец молодой
Струю Десны — напиток Украины.
Он, как вино, родную воду пьет,
От радости и гордости пьянея.

В дыму, в крови грохочет наш поход.
Но чем трудней удача, тем вернее.
Вокруг стоят осенние леса,
Подернутые дымкой золотистой,
И вновь на все лады и голоса
В долинах эхо повторяет выстрел.

Не зачерствело сердце на войне,
Оно осталось чистым и влюбленным.
Оно прозрачной говорит волне,
Поющей и журчащей под понтоном:
«Струись, плыви до милого Днепра 
И передай Владимирским высотам,
Что скоро сгинет черная пора,
Что мы идем с рассвета до утра
И шаг наш богатырский схож с полетом».

Жара, и пыль, и марш, и бой в лесу.
Гвардеец снова надевает каску.
Вода струится по его лицу,
Прохладу отдавая, словно ласку.

Самолет не вернулся на базу...
С ним пропали три славных дружка.
Погрустив и поверив не сразу,
Их вписали в потери полка.

А пилот был отчаянный парень.
Он в заморские страны летал,
Лучше всех он играл на гитаре,
Сам к мотивам слова подбирал.

Неразлучен он был с экипажем.
Так они и пропали втроем.
Если хочешь, мы нынче расскажем,
Что случилось, что было потом.

Из-под белых обломков дюраля,
Из-под сломанных ребер стальных
Трех товарищей немцы достали,
Окровавленных, еле живых.

Чтобы горше сердцам их орлиным
Было жить в этом мире чужом,
Держат в лагере их под Берлином,
Водят утром на аэродром.

Там работа, работа, работа,
Землю твердую роют они,
Возле серых чужих самолетов
Протекают их тяжкие дни.

Но заметили трое — бывает
В час обеда на поле покой.
Одинокою тенью шагает
Охраняющий их часовой.

Не сказали друг другу ни слова,
Огляделись три друга кругом.
Вдруг удар повалил часового,
И они к самолету — бегом.

И взлетает машина чужая,
Исступленно вращая винты,
Полутонные бомбы сгружая
На Берлин с голубой высоты.

Суматоха, смятенье, погоня...
Но уже самолет далеко.
Пусть в тисках занемели ладони,
Как на сердце, товарищ, легко!

Он летит, этот призрак крылатый,
И Германию сводит с ума,
Птица мщенья, начало расплаты,
А быть может — расплата сама.

Самолету навстречу с востока,
Из небесных глубоких стремнин,
Нарастает уверенный рокот —
Это наши идут на Берлин.

В Белоруссии, в России
Есть такие городки:
Сходят улицы прямые
К синей линии реки.
 Мы на спичечных коробках
Имя Речицы прочли.
Девушки в кудряшках робких
Здесь гуляли и росли.
Как здесь люди славно жили...
Все разрушила беда.
Танк в иголках снежной пыли
Входит медленно сюда.
Этот самый танк огромный,
Негодуя, грохоча,
Год назад по кручам темным
Шел в прорыв до Калача.
Затихает бой суровый,
Дышит порохом земля,
И салют грохочет новый
Возле древних степ Кремля.
Тихий городок, как равный,
Выросший в огне боев,
Входит в ряд больших и славных,
Милых сердцу городов.

Землю собирали по кусочкам,
По ручьям, высоткам и лесочкам,
По дорогам, по селеньям малым,
Города сбирали по кварталам.

Бой не утихал три долгих года.
В светлых реках потемнели воды.
Все пути от Волги и до Буга
Политы горячей кровью друга.

Мелкий щебень обращался в камень.
Дети становились стариками.
Мы страдали, бились, умирали,
Землю по кусочкам собирали.

И сегодня, в девятнадцать тридцать,
Наши части вышли на границу.
Пред глазами русского солдата
В зареве — закат и край заката.

За спиной у нас земля родная,
Вольная от края и до края.
Собрана солдатскими руками,
Чтоб стоять незыблемо веками.

Слушай! Не об Игорях ли славных
Горько плачут наши Ярославны?..
Воины! Друзья! Терпеть доколе,
Чтоб томились русские в неволе!

За одним бы нашим человеком
Целый полк пошел к немецким рекам.
За одной бы девушкой-отрадой
Танковая ринулась бригада.

Но в когтях фашистского полона
Не один, не двое — миллионы.
Силой всех полков и всех дивизий
Их свободы празднество приблизим.

В наступленье, боевые рати,
Сыновей державы собирайте,
Как сбирали землю — по кусочкам,
По ручьям, высоткам и лесочкам.

Три года служил он в пехоте,
Пилотку и шапку носил,
Но сине-зеленой фуражки
В далеких боях не забыл.
В каких он бывал переплетах...
Но эту фуражку берег.
Конечно, она постарела
И погнут ее козырек,
А нынче ее он примерил,
Склонившись над тихим ручьем,
Увидел свое отраженье
И вспомнил о милом былом.
Небритым друзьям-пехотинцам
Сказал, опершись на ружье:
— Нам скоро придется расстаться,
Почуяло сердце мое.
Подходит желанное время
Моей пограничной судьбы:
Машины везут за полками
Зеленые с красным столбы.
Когда мы дойдем до границы,
Фуражку надену опять
И встану на старой заставе,
А вам за границу шагать.
Завидую вам я, ребята,
Пред вами большие пути —
До Одера или до Рейна,
Наверно, придется дойти.
Но дайте мне честное слово,
Добывши победу в огне,
Шагая к родимому дому,
Зайти на заставу ко мне.
За чаркой, за вашим рассказом
Всю ночь просидим до утра,
Три года мы вместе сражались,
А нынче расстаться пора.

Я поцелуев своих не растрачу.
Только, когда через Буг перейду,
Может быть, вдруг не сдержусь и заплачу
К нашей горячей земле припаду.
Горькую, щедро политую кровью,
Вдоль перерытую и поперек,
Я поцелую ее по-сыновьи,
Ласку отдам ей, что долго берег.
Ты не ревнуй. Ты всегда дорога мне.
Только подумай —
Без этой земли
Мы, как сухие деревья на камне,
Разве росли бы и разве цвели!

Где нынче ночуем? Простая задача.
Машина без света по просеке мчится,
На карте-двухверстке отмечены дачи,
Сегодня их взяли в четырнадцать тридцать.

Дорога разрыта, в траншеях, в обломках,
Дорога — как в русские горькие села.
Мы к даче пустой подъезжаем в потемках,
Она называется: «Вилла Виола».

Белеют левкои на клумбах осенних,
Стеклянные двери распахнуты настежь.
Мы наверх бежим по ковровым ступеням
В чужое, нерусское счастье.

Здесь все сохранилось. Не тронуло пламя
Мудреных квадратов, кругов и овалов.
Пропитана спальня чужими духами,
Чужой теплотою полны одеяла.

Я лучше укроюсь шинелью шершавой,
Я лучше окно плащ-палаткой завешу.
В семи километрах отсюда — Варшава,
Над нею колеблется отблеск зловещий.

Старик! Нами пройдена трудная школа.
Мы стали, пожалуй, грустнее и строже.
И это красивое имя Виола
Московских имен заменить нам не может.

И все нам без них не легко и не мило.
На что нам Виола? Здесь жить мы не будем.
От грохота бомб сотрясается вилла,
Которую утром мы сразу забудем.

Саперы наводят в ночи переправу.
Не спится. Обстрел. Боевая тревога.
Наверно, мы скоро ворвемся в Варшаву,
И, значит, к Москве сократится дорога.