Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Как только солнце щит свой золотой
Приподняло над горною грядой,

Сухраб — в величье мощи, в блеске власти
Сел на коня-любимца темной масти.

Индийским препоясанный мечом,
Блистая царским шлемом над челом,

С арканом на луке седла крутого,
Он выехал — нахмуренный сурово —

На некий холм, чтобы издалека
Все осмотреть иранские войска.

Он привести велел к себе Хаджира,
Сказал ему: «Среди явлений мира

Стреле не подобает кривизна,
Кривая,— в цель не попадет она.

Во всем всегда правдивым будь со мною,
И милостивым буду я с тобою.

Что б ни спросил я — правду говори,
Не изворачивайся, не хитри.

За ложь в расправе короток я буду,
За правду будешь чтим у нас повсюду.

За правду,— я клянусь светилом дня,—
Добра увидишь много от меня.

Счастливейшим ты будешь из счастливых,
Богатство дам, почет, рабынь красивых.

А если ты от истины уйдешь,
Темницу, муки, цепи обретешь».

Хаджир ему сказал: «На все правдиво
Отвечу, что ни спросит царь счастливый,

Все расскажу я, что известно мне;
Душою чужд я лжи и кривизне.

Я жил и говорил всегда правдиво,
Поверь, что нет во мне и мысли лживой.

Душа достойных правдою сильна,
Мне ненавистны ложь и кривизна».

Сказал Сухраб: «Средь вражеского стана
Ты мне укажешь витязей Ирана,—

Богатырей могучих и вельмож —
Гударза, Туса, Гива назовешь.

Покажешь мне Бахрама и Рустама,
Что ни спрошу,— на все ответишь прямо,

Но знай — за ложь сурова будет месть,
Утратишь все — и голову и честь!

Чей там шатер стоит, парчой блистая,
Полами холм высокий осеняя?

Сто боевых слонов пред ним. Смотри —
Синеет бирюзовый трон внутри.

Над ним сверкает желтое, как пламя,
Серпом луны украшенное знамя.

Чья это ставка, что простерлась вширь
Так царственно? Кто этот богатырь?»

Хаджир ответил: «Это шах великий,
Богатырей, слонов и войск владыка».

Спросил Сухраб: «Там, справа, на крыле,
Толпится много войска в пыльной мгле,

Слоны ревут... Чей это там просторный
Средь гущи войск шатер раскинут черный?

Палаток белых ряд вокруг него,
Слоны и львы стоят вокруг него.

Над ним — слоном украшенное знамя,
Гонцы блестят расшитыми плащами.

На их конях попоны в серебре,
Кто отдыхает в черном том шатре?»

Хаджир ответил: «Со слоном на стяге,
Тус — предводитель войска, муж отваги.

Он родич падишаха, духом горд,
В бою, как слон, неустрашим и тверд».

Сухраб спросил: «Чей тот шатер багряный
Блестит, как день, парчою златотканой?

Чье голубое знамя над шатром,
Все в жемчуге, украшенное львом?

Чья рать вокруг шатра стоит большая,
Кольчугами и копьями сверкая?

Скажи мне, как вождя того зовут,
Смотри, не покриви душою тут».

Хаджир ответил: «Это — сын Кишвада,
Гударз, отец мой, щит наш и ограда.

С ним восемьдесят витязей — сынов,
Как восемьдесят тигров и слонов.

Пустыня перед ним полна покорства,
Лев с ним не выдержит единоборства».

Сухраб спросил: «А чей там тешит взор
Из шелка изумрудного шатер?

Как трон, у входа золотое ложе,
Пред ним стоят иранские вельможи.

Звезда Кавы над тем шатром горит.{25}
На троне в блеске царственном сидит

Могучий витязь. Средь мужей Ирана
Ни у кого нет плеч таких и стана.

Сидит — а выше на голову он
Стоящих, чьей толпой он окружен.

Конь перед ним едва ему по плечи,
Где ж конь такому витязю для сечи?

Я думаю, он на стезе войны
Неудержимей яростной волны.

Вокруг его шатра стоят слоны
Индийские, на бой снаряжены.

Я думаю, среди всего Ирана
Нет для него копья и нет аркана.

На знамени его — дракон и льва
Из золота литая голова.

Его я слышу голос, словно гром,
Кто этот воин? Расскажи о нем!»

И вся душа Сухрабова хотела
Услышать: «То Рустам — железнотелый!..»

Но иначе судил коварный мир,—
Трусливо правду утаил Хаджир.

Он думал: «Если все скажу я прямо,
Лев этот юный истребит Рустама.

Я скрою правду. Может быть, тогда
Иран минует страшная беда...»

Сказал Хаджир: «Приехал к нам из Чина
Посол, предстал к престолу властелина».

«А как зовут его?» — Сухраб спросил.
Хаджир в ответ: «Я имя позабыл».

Сухраб, чело нахмуривши сурово:
«Как звать его?» — спросил Хаджира снова.

Хаджир ответил: «О владыка львов,
О покоритель тигров и слонов!

Когда предстал он падишаха взору,
Я в Белый замок уезжал в ту пору.

Посла я видел, имя же его
До слуха не достигло моего».

Сухрабу сердце сжала скорбь тисками,
Хотел он слово слышать о Рустаме.

И хоть отец в сиянии венца
Сидел пред ним — он не узнал отца.

Он жаждал слов: «Рустам перед тобою!»
Иное было суждено судьбою.

Все совершится, как предрешено,
Что от рожденья нам судьбой дано.

Под крыльями судьбины роковыми
И зрячие становятся слепыми.

Опять спросил Сухраб: «А это кто ж
Разбил шатер из кеевых вельмож?

Слоны стоят там, всадники хлопочут,
Карнаи там взывают и грохочут.

С изображеньем волка пышный стяг
Под свежим ветром веет в облаках.

На троне муж сидит, а перед троном
И счета нет почтительно склоненным.

Кто этот славный муж, откуда он,
Кто столь великой властью облечен?»

Хаджир ответил: «Это ставка Гива,
Он — сын Гударза, витязь горделивый.

Он столь высокой властью облечен,
Военачальник кею близкий он,

Любимый зять Рустама Тахамтана,
Ему подобных нет в войсках Ирана».

Спросил Сухраб: «А белый чей шатер
Там, на востоке, у подножья гор?»

Пред ним, в парче румийской, муж могучий.
Вокруг войска теснятся, словно тучи.

Их шлемы словно белые цветы,
И серебром сверкают их щиты.

Парчой украшен белый свод шатровый,
И трон из кости перед ним слоновой.

И все его убранство — дня светлей.
Кто это — самый пышный из князей?»

Хаджир сказал: «То Фарибурз-воитель,
Сын падишаха, славный предводитель».

Сказал Сухраб: «Венец ему к лицу,
А войско поклоняется венцу.

Высок престол, и царственно обличье.
Подходит сыну шахскому величье.

Скажи теперь, кто в желтом том шатре?
Над ним — горя, как тучи на заре,—

Знамена алые и голубые
Полощутся, блестят значки цветные.

На шелке стяга булава видна,
На древке серебром горит луна.

Кто в том шатре? Ты назови мне имя
Богатыря меж львами боевыми!»

Хаджир сказал: «Зовут его Гураз,
Он храбростью прославлен среди нас.

Он старший сын воинственного Гива,
Неутомимый, быстрый, прозорливый».

Отца приметы лев-Сухраб искал,
Но правду от него Хаджир скрывал.

Что в мире смертного произволенье,
Где все предначертало провиденье,

Где тайным все венчается концом,
Заранее решенное творцом?

Отравлен миром, в муках ты изноешь,
Коль счастье в доме временном построишь.

И у Хаджира вновь Сухраб спросил
О том, чье имя в сердце он носил.

О том шатре зеленом на вершине
Холма, о том могучем исполине.

Сказал Хаджир: «Мне нечего скрывать,
Тебе я клялся правду отвечать.

Посол из Чина он, — я полагаю...
А имени его я, шах, не знаю».

«Ты не правдив со мной,— Сухраб сказал,—
Ведь ты Рустама мне не указал.

С войсками все иранские владыки
Здесь на виду, а где ж Рустам великий?

Как может в тайне оставаться тот,
Кого Иран защитником зовет?

Ведь если шах Ирана скажет слово
И тучей встанет воинство хосрова,

Не даст он знака в бой вступить войскам,
Пока не встанет впереди Рустам!»

И вновь открыл Хаджир уста ответа:
«Рустам могучий здесь, конечно, где-то.

Или в Забуле, у себя в горах,
Теперь ведь время пировать в садах».

Сказал Сухраб: «А поведет их кто же?
Нет, это на Рустама не похоже.

Подумай сам: все вышли воевать,
А вождь Рустам уехал пировать?

Нет, не поверю я такому чуду,
Я много говорить с тобой не буду.

Рустама ты покажешь мне сейчас,
И будешь возвеличен ты у нас.

Тебя я высшей чести удостою,
Сокровищницы пред тобой раскрою.

А если тайну будешь ты скрывать,
Хитрить и предо мной бесстыдно лгать —

То будет коротка с тобой расправа.
Сам выбирай: бесчестье или слава.

И притча есть: когда мобед открыл
Хосрову тайну — так он говорил:

«Несказанная истина таится,
Как жемчуг в перламутровой темнице.

И, только долгий плен покинув свой,
Она заблещет вечной красотой».

Хаджир ему ответил: «Если сам
Захочет боя исполин Рустам,

Противоборца ищет он такого,
Что ломит палицей хребет слоновый.

Ты видел бы, каков он — Тахамтан,—
Его драконью шею, плечи, стан.

Ты видел бы, как демоны и дивы,
Бегут, когда идет Рустам счастливый.

Он палицей скалу рассыплет в прах,
Он на войска один наводит страх.

Кто ни искал с Рустамом поединка,
Растоптан был могучим, как былинка.

А пыль из-под копыт его коня,
Как туча, заслоняет солнце дня.

Ведь он владеет силой ста могучих,
Велик он, как утес, чье темя в тучах.

Когда душой он в битве разъярен,
Бегут пред ним и тигр, и лев, и слон.

Гора не устоит пред ним. Пустыня —
У ног его покорная рабыня.

От Рума по Китайский океан
Прославлен в мире воин Тахамтан.

О юный шах, я искренен с тобой,—
С Рустамом грозным ты не рвись на бой!

Хоть видел ты мужей в степях Турана,
Афрасиаба знаешь и Хумана,

Но всех туранских витязей один
Развеет в пыль забульский исполин».

И отвечал Сухраб вольнолюбивый:
«Я вижу — под звездою несчастливой

Гударз тебя отважный породил,—
Отца и братьев честь ты омрачил.

Где видел ты мужей? Где слышал топот
Коней в бою? Где взял ты ратный опыт?

Ты только о Рустаме говоришь,
Ты, как на бога, на него глядишь.

Когда я встречусь с ним на поле боя,
Вся степь вскипит, как хлябище морское.

Тебе стихия пламени страшна,
Когда спокойно плещется волна.

Но океан зелеными валами,
Затопит землю и погасит пламя.

И мрака ночи голова падет,
Лишь солнца меч пылающий блеснет».

Смолк, отвернулся от него угрюмо
И загрустил Сухраб, объятый думой.

Хаджир подумал: «Если я скажу
Всю правду и Рустама покажу

Туранцу юному с могучей выей,
Тогда он соберет войска большие

И в бой погонит своего коня—
Он навсегда затмит нам солнце дня.

Могучий телом, яростный, упрямый —
Боюсь, что уничтожит он Рустама.

Кто выстоит против него из нас?
Рустам на бой с ним выйдет в грозный час.

А ведь учил мобед нас величавый:
«Чем жить в бесславье, лучше пасть со славой».

Пусть буду я рукой его убит,
Но смерть моя Рустама сохранит.

Кто я? — восьмидесятый сын Гударза,
Я младший сын прославленного барса.

Пусть будет круг богатырей счастлив,
Пусть будет жив завоеватель Гив,

Пусть вечно не увянет мощь Бахрама,
Пусть не падет вовек звезда Руххама!

Пусть я умру, они же устоят
И за меня туранцам отомстят.

Что жизнь мне, коль Иран постигнут беды?
Я помню, как учили нас мобеды:

«Коль кипарис поднимет к небу стан,
То на кустарник не глядит фазан».

И молвил он Сухрабу: «Ты упрямо
Меня расспрашиваешь про Рустама,—

Отколь такая ненависть к нему?
Зачем тебе он нужен, не пойму?

Зачем ты к неизвестному стремишься
И в гневе мне расправою грозишься?

А если хочешь голову мне снять —
Руби, не надо повода искать.

Не обольщай себя мечтой незрелой.
И если здесь Рустам слоновотелый,

Поверь — он пред тобою устоит,
И сам тебя во прах он превратит».