Тамара Величковская - Белый посох

За год разлуки от села
Спустились домики к лощине,
И гладкий луг пересекла
Дороги первая морщина.

Недавно срубленный пенек
Похож на свежую могилу,
Но рожь все та же. Василек
Во ржи синеет, что есть силы.

И речка та же. У моста,
Как прежде, ряска бархатится.
Встречаю старые места,
Как милые родные лица.

Меня узнавшие цветы
Бегут со мною по дорогам.
И сразу мы опять на ты
С цветами, с облаками, с Богом…

Пройденной дороги не забыть…
Ту дорогу, где мы проходили,
Заглушили травы, может быть,
Может быть, дома загородили.

А быть может, как и в те года,
Там весною много первоцвета…
Но не возвращайся никогда
На дорогу пройденную эту.

Ты не встретишь никого на ней,
Радостных не сделаешь находок.
Будет много обгорелых пней,
Будет много новых загородок.

Встретишь только прежнего себя:
Тень твоя предстанет, как живая,
И она посмотрит на тебя
И пройдет, тебя не узнавая.

Заря над облетевшим садом
Еще погасла не совсем.
Часы на церкви, где-то рядом
Не торопясь, пробили семь.

И в этот безнадежный вечер
Давно оставленный весной,
Я дождалась желанной встречи
С безлюдием и тишиной.

Играет ветер листопадом
И по следам моим спешит,
Как будто кто-то ходит рядом
И так же листьями шуршит.

Не всё проходит без следа,
Не всё бесцельно и случайно…
Что это? — горечь? — если да,
То как она необычайна.

За нею крылья шелестят,
За нею сновиденье длится,
И мысли вольные летят,
Как будто вспугнутые птицы.

Они прозрачны, как слюда,
И песни улетают с ними…
Что это? — радость? — если да,
То как она необъяснима.

Открыта мыслям высота,
И каждая туда стремится.
Но белым голубем, мечта
Вдруг на плечо твое садится.

Когда над поляной пологой
Полуденный нежится зной,
И воздух над мягкой дорогой
Дрожит полосой слюдяной,

— Тогда, оставляя подругу
И милое сердцу гнездо,
Он песни возносит над лугом
И делает песню звездой.

Он ищет в надземных просторах,
В сияющем, синем тепле
Для песни такую опору,
Какой не найти на земле.

Он хочет в лучах раствориться,
И в них растворяется он.
Но чем незаметнее птица,
Тем выше и радостней звон.

Весенний трепет и осенний шорох,
Дыханье леса, равномерный шаг,
Все это вместе превратилось в ворох
Исписанных, растрепанных бумаг.

Они шуршаньем не напоминают
Ни плеска крыл, ни шелеста волны,
Они не я — у них судьба иная.
Они мертвы, они отделены…

Но, может быть, не скоро (или вскоре)?
Ты прочитаешь рукопись мою,
И синий цвет опять вернется морю,
Дыханье — лесу, песни — соловью.

Я отдыхаю всей душою,
Дорога дальняя — близка.
А небо вовсе не большое:
Все — от деревни до леска.

Здесь я — земное средоточье,
Поля и небеса вокруг.
В мое окно стучится ночью
Сухая ветка, — страж и друг.

И аскетический бессмертник,
Цветущий под моим окном,
Спокойно шепчет о бессмертьи
В тревожном воздухе ночном.

Всё меньше цветения в мире,
И солнечных меньше чудес.
Поляна становится шире,
Но уже становится лес.

Усталые птицы смолкают,
Холодные ночи темней.
И в холоде звезды сверкают
Огнем драгоценных камней.

Быть может, деревья жалеют
О листьях, лежащих в грязи,
Но лес, умирая, светлеет,
И небо всё больше сквозит.

Когда же последнею тенью
Последний листок опадет,
Таинственный вздох облегченья
По голому лесу пройдет.

Это было глухой зимой.
Но светилась земля морозом.
Шла я ночью одна домой. —
Не по инею, а по розам.

Я не зябла в худом пальто,
Говорила — к весне готовься,
Шла и пела, не знаю — что,
То, что не было песней вовсе.

Те, кого пришлось повстречать,
Мне качали вслед головами.
Не могла ни петь, ни молчать,
Не могла говорить словами…

Крепко пахнет землей сырой,
Приготовился сад к весне.
— Отчего ты ночной порой
Посещаешь меня во сне?

Может быть, я тебя зову:
И не помню, едва проснусь.
Я боюсь тебя наяву,
Я тебя и во сне боюсь.

Но, быть может, когда опять
Ты придешь мой сон посетить,
Я посмею глаза поднять
И впервые не опустить.

У сердца печали вдовьи,
Три раза оно запело.
Три раза цвело любовью
И трижды оно вдовело.

А после третьего раза
Заплакало сердце глухо,
Ослепни, — сказало глазу.
Оглохни, — сказало уху.

Замкнуло себя сурово,
Не хочет как прежде биться.
Но птица щебечет снова,
И сердце боится птицы.
Вздыхает липа медово.
А сердце — липы боится.

День бытия неповторимо мал,
Он в точке пролетающего мига,
Но есть в его полете перевал
Духовного, мучительного сдвига,

Когда душа еще освещена
Весенних зорь непотускневшим златом,
Когда душа уже обращена
К пыланию последнего заката.

И оба близки, оба далеки,
Два этих света: встречный и прощальный.
И так похоже светят огоньки
Крестильных свеч, — и свечек погребальных.

Вечерами вниз, на водопой,
Сходят овцы по крутому скату.
Над овечьей серою толпой
Золотое таинство заката…

Каждый вечер солнце на покой
Провожает облачная свита.
В это время небо над рекой
Радужными лентами обвито.

Рдеют ленты огненной каймой,
Многоцветным золотом пылают…
Стадо блеет и спешит домой,
Две овчарки, забегая, лают.

Не поднимет пастушок лица,
Не посмотрит на закат в долинах,
И уносит за овцой овца
Отблеск неба на покорных спинах…

Расходится завеса тишины
И музыка, свободная, как чудо,
Является неведомо откуда
Дорогой трепетания волны.

Идут минуты, может быть, года,
Но каждый звук — сияющий предтеча.
И в каждом звуке — ожиданье встречи,
Которой не бывает никогда.

Последний звук теряется во мгле.
Приходит безнадежное молчанье,
О музыка! — ты сдержишь обещанье.
Но не на этой, на другой земле.