Льюис Кэрролл - Охота на Снарка и другие стихи
Вопль шестой
Сон барабанщика
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
И тогда Барабанщик (и Бывший Судья)
Вздумал сном освежить свои силы,
И возник перед ним из глубин забытья
Давний образ, душе его милый.
Ему снился таинственный сумрачный Суд
И внушительный Снарк в парике
И с моноклем в глазу, защищавший козу,
Осквернившую воду в реке.
Первым вышел Свидетель, и он подтвердил,
Что артерия осквернена.
И по просьбе Судьи зачитали статьи,
По которым вменялась вина.
Снарк (защитник) в конце выступления взмок,
Говорил он четыре часа;
Но никто из собравшихся так и не смог
Догадаться, при чем тут коза.
Впрочем, мненья присяжных сложились давно,
Всяк отстаивал собственный взгляд,
И решительно было ему все равно,
Что коллеги его говорят.
– Что за галиматья! – возмутился Судья.
Снарк прервал его: – Суть не в названьях,
Тут важнее, друзья, сто восьмая статья
Уложения о наказаньях.
Обвиненье в измене легко доказать,
Подстрекательство к бунту – труднее,
Но уж в злостном банкротстве козу обвинять,
Извините, совсем ахинея.
Я согласен, что за оскверненье реки
Кто-то должен быть призван к ответу,
Но ведь надо учесть то, что алиби есть,
А улик убедительных нету.
Господа! – тут он взглядом присяжных обвел. —
Честь моей подзащитной всецело
В вашей власти. Прошу обобщить протокол
И на этом суммировать дело.
Но Судья никогда не суммировал дел —
Снарк был должен прийти на подмогу;
Он так ловко суммировать дело сумел,
Что и сам ужаснулся итогу.
Нужно было вердикт огласить, но опять
Оказалось Жюри в затрудненье:
Слово было такое, что трудно понять,
Где поставить на нем ударенье.
Снарк был вынужден взять на себя этот труд,
Но когда произнес он: ВИНОВЕН! —
Стон пронесся по залу, и многие тут
Повалились бесчувственней бревен.
Приговор зачитал тоже Снарк – у Судьи
Не хватило для этого духу.
Зал почти не дышал, не скрипели скамьи,
Слышно было летящую муху.
Приговор был: «Пожизненный каторжный срок,
По отбытьи же оного – штраф».
– Гип-ура! – раза три прокричало Жюри,
И Судья отозвался: Пиф-паф!
Но тюремщик, роняя слезу на паркет,
Поуменьшил восторженность их,
Сообщив, что козы уже несколько лет,
К сожалению, нету в живых.
Оскорбленный Судья, посмотрев на часы,
Заседанье поспешно закрыл.
Только Снарк, верный долгу защиты козы,
Бушевал, и звенел, и грозил.
Все сильней, все неистовей делался звон —
Барабанщик очнулся в тоске:
Над его головой бушевал Балабон
Со звонком капитанским в руке.
Вопль седьмой
Судьба банкира
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
И Банкир вдруг почуял отваги прилив
И вперед устремился ретиво;
Но – увы! – обо всем, кроме Снарка, забыв,
Оторвался он от коллектива.
И внезапно ужасный пред ним Кровопир
Появился, исчадие бездны,
Он причмокнул губами, и пискнул Банкир,
Увидав, что бежать бесполезно.
– Предлагаю вам выкуп – семь фунтов и пять,
Чек выписываю моментально! —
Но в ответ Кровопир лишь причмокнул опять
И притом облизнулся нахально.
Ах, от этой напасти, от оскаленной пасти
Как укрыться, скажите на милость?
Он подпрыгнул, свалился, заметался, забился,
И сознанье его помутилось.
Был на жуткую гибель Банкир обречен,
Но как раз подоспела подмога.
– Я вас предупреждал! – заявил Балабон,
Прозвенев колокольчиком строго.
Но Банкир слышал звон и не ведал, где он,
Весь в лице изменился, бедняга,
Так силен был испуг, что парадный сюртук
У него побелел как бумага.
И запомнили все странный блеск его глаз
И как часто он дергался, будто
Что-то важное с помощью диких гримас
Объяснить порывался кому-то.
Он смотрел сам не свой, он мотал головой,
Улыбаясь наивней ребенка,
И руками вертел, и тихонько свистел,
И прищелкивал пальцами звонко.
– Ах, оставьте его! – предводитель сказал.
Надо помнить про цель основную.
Уж закат запылал над вершинами скал:
Время Снарком заняться вплотную!
Вопль восьмой
Исчезновение
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
Из ущелий уже поползла темнота,
Надо было спешить следотопам,
И Бобер, опираясь на кончик хвоста,
Поскакал кенгуриным галопом.
– Тише! Кто-то кричит! – закричал Балабон.
Кто-то машет нам шляпой своей.
Это – Как Его Бишь, я клянусь, это он,
Он до Снарка добрался, ей-ей!
И они увидали: вдали, над горой,
Он стоял средь клубящейся мглы,
Беззаветный Дохляк – Неизвестный Герой
На уступе отвесной скалы.
Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам,
Неподвижный на фоне небес,
И внезапно (никто не поверил глазам)
Прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез.
«Это Снарк!» – долетел к ним ликующий клик,
Смелый зов, искушавший судьбу,
Крик удачи и хохот… и вдруг, через миг,
Ужасающий вопль: «Это – Бууу!..»
И – молчанье! Иным показалось еще,
Будто отзвук, похожий на «джум»,
Прошуршал и затих. Но, по мненью других,
Это ветра послышался шум.
Они долго искали вблизи и вдали,
Проверяли все спуски и списки,
Но от храброго Булочника не нашли
Ни следа, ни платка, ни записки.
Недопев до конца лебединый финал,
Недовыпекши миру подарка,
Он без слуху и духу внезапно пропал —
Видно, Буджум ошибистей Снарка!
Из ранних стихов
Моя фея
Среди других волшебных фей
Одну я знаю фею;
Она мне говорит: – Не смей! —
И я уже не смею.
Захочется ли мне вздремнуть,
– Не спи! – она внушает.
Вина ли вздумаю глотнуть,
– Не пей! – предупреждает.
Порою станет мне смешно,
Она грозит: – Не смейся!
На Кэти загляжусь в окно,
Бормочет: – Не надейся!
– Так что же делать? – я вскричал,
От возмущенья розов.
Но тот же голос отвечал:
– Не задавай вопросов!
Мораль: Нельзя, и точка!
Загадочный гость
Помнится, я отдыхал за чтеньем какой-то брошюры,
Как вдруг: тук-тук-тук! – тихий звук, как ветерка дуновенье,
Раздался за дверью. Я крикнул сердито и громко: «Эй, кто там,
Хватит за дверью переминаться – входите!»
Робко вошел он, держа в руках цилиндр и перчатки,
И чрезвычайно учтиво, почтительно мне поклонился.
«Кто вы?» – вскричал я, озлясь. А он любезнейшим тоном,
Руку к сердцу прижав и кланяясь низко, ответил:
«Ваш препокорный слуга, господин Прикурамшувель”,
В бешенстве я колокольчик схватил и затряс им: «Эй, Энди,
Джордж, Томми, Дик! – завопил я. – Выставьте тотчас за двери
Этого господина!» Мой гость на меня без упрека, но с грустью
Тихо взглянул, смиренно попятился к двери,
Низко опять поклонился – и так, держа руку у сердца,
Со всевозможной учтивостью кротко навек удалился.
Мелодии
Один рядовой втихомолку
Втыкал себе в ухо иголку.
Но потом это дело
Ему надоело,
И бедняга ушел в самоволку.
Смастерил безобидный чудак
Из газетной бумаги колпак.
Но колпак зашатался,
И бедняк разрыдался:
«Видно, время пошло враскосяк!»
Из сб. «Фантасмагория»
Морские жалобы
Немало в мире гадких есть вещей —
Налоги, пауки, долги и хвори…
Но всех вещей несносней и глупей
Та, что зовется – Море.
Что значит море? Вот простой ответ:
Ведро воды разлейте в коридоре,
Теперь представьте – луже краю нет.
Вот что такое Море.
Ударьте палкой пса, чтоб он завыл;
Теперь представьте, что в едином хоре
Сто тысяч псов завыло что есть сил, —
Вот что такое Море.
Предстало мне виденье: длинный ряд
Мамаш и нянь, влекущих за собою
Лопатками вооруженных чад, —
Вот зрелище морское!
Кто деточкам лопатки изобрел?
Кто настрогал их столько, нам на горе?
Какой-нибудь заботливый осел —
Осел, влюбленный в Море.
Оно, конечно, тянет и манит —
Туда, где чайки реют на просторе…
Но если в лодке вас, пардон, тошнит,
На что вам это Море?
Ответьте мне: вы любите ли блох?
Не знаете? Тогда поймете вскоре,
Когда поселитесь – тяжелый вздох! —
В гостинице у Моря.
Охота вам скользить на валунах,
Глотать, барахтаясь, хинин в растворе
И вечно сырость ощущать в ногах? —
Рекомендую Море.
Вам нравится чай с солью и песком
И рыбный привкус даже в помидоре?
Вот вам совет – езжайте прямиком
Туда, где ждет вас Море;
Чтоб, вдалеке от мирных рощ и рек
Стоять и думать со слезой во взоре,
Зачем тебе, безумный человек,
Сия морока – Море?
Лук, седло и удила
