Олег Выборнов - Издалече привечай дорогу

Полустанок,
Полудверок –
Где найдёшь
Ещё
Такой?
Лишь
В России
Дорогой.

Обошла меня голубка,
Кругом оплела,
Вспомнил детство переулка –
В радость лебеда.
Сирая, безмерная,
Кабаку под стать,
Наливай, губерния,
за Россию-Мать!

Мне нравятся
Консервативные
Дела:
Пиджак из твида
Завсегдатай
Моды,
Буреющие
В дымке
Пароходы,
Волга,
Прежняя,
Сливающая
Мощно
В Каспий воды,
Не раздвигающая
Берега.

Вишнёвые
Пеньки
Торчали безобразно –
Остатки сгубленных
Судеб.
Сидел я тихо,
Несуразно
Приткнувшись задом
В толщу лет.
Летал я
По годам
Своим,
Пытаясь ухватить
Тот образ
Юности моей,
Которым жил
И буду жить.
Взгрустнулось мне.
Прими стакан, –
Сказала тут
Судьба – злодейка.
И выпил я
Вина,
И понял,
Что Саратов мой –
Красивый город,
Как моя судьба —
Оторва —
Чародейка.

Ну и что,
Неужто
Сам себе
Не нужен?
Вновь
У той калитки
Вишня
Прячет лужу,
Снова даль
Степная –
Будто
Не родная,
Так же
У колодца
Не сыскать оконца,
И опять тропинка –
Вовсе
Не прямая,
А за поворотом –
Улица
Кривая,
Поворот запружен:
Неужели
В лужу?

Напрягу извилину,
Разгоню тоску,
Разгуляюсь с шашкой
Это я могу.
Я могу
И Волгу
Переплыть
На стрежень,
Только вот,
Чего-то,
Хочется
Всё реже.

По-над Волгой,
По-над рекою
Плывут
Мысли мои
Сами собою,
Цепляясь
За острова
Памяти:
Казачий,
Безымянный,
Крест
На Увеке
Деревянный,
Старый посад...
Нет
Пути назад.

Памятник
Вобле
На Волге
Должен
Стоять
В Саратове.
Ведь там
Подолгу
Пылали
Баржи
С ней
В двадцатых
У пристаней.
На волне
Оседал
Пепел
Солёный,
А город
Пил пиво,
Не обращая
Вниманья
На закаты
Багряные,
закусывая
Воблой
И раками,
А водочку –
Огурчиком
Зелёным.

Случайное забвенье
Догоняет сон.
Во сне – стихотворенье
Об этом и о том:
О том, что с детства снилось,
Готовило сюрприз,
О том, что жизнь – не милость, –
Родительский каприз,
О том, что оземь била
Не мордой, а лицом...
В награду – эта лира
С возвышенным концом.

Что-то дивное
В сердце поётся,
Вспоминается
Витая рама:
Под берёзой
Девушка смеётся
Нежно —
Это моя мама,
А потом роддом
И счастья слёзы —
Вот и я пришёл,
Заголосил.
И я ту же
Полюбил берёзу,
Будто сам её
Когда-то посадил.

Помнишь, мама, как когда-то
Мы гуляли здесь с тобой,
Вспоминали дядю, брата,
Жизнь стелилась трын-травой,
Приседали ненадолго,
Торопила всё: «Пойдём...»,
По дороге степь да Волга
В подсознании моём.
А в лесу кругом явленье
Первозданной красоты:
Ключ, овраг, ручья томленье,
Ветра лишь прикосновенье —
Больше не увидишь ты.

Уж Кёнигсберг
Стонал
И корчился
В агонии,
Но танки
Быстрые,
Не ведая гармонии,
Уничтожали
Град —
Дым коромыслом...
В поезде,
Отнюдь
Не быстром,
Пра
Моя влеклась
От Волги
На Восток.
Сказала
Только раз:
«Да я же ведь,
Сынок,
Больна,
Помилуй, Бог», —
Преставилась.
И не она одна
За щедрость
Катерины
Расплатилась.
А внук её
Штоф[2]
За победу
Поднимал:
«До дна!»
Над танками
«Ура!»... катилось.

Диплом
Первой
Степени,
Выданный
Смирдиной
Зинаиде
Сергеевне
Августейшей
Покровительницей
Московского
Филармонического
Общества —
Женщине
На подмостках
Российской
Империи.
Делает
Память
Скачок,
Как кот,
Неожиданно
Прыгающий, —
Может быть,
Чтобы
Царапнуть
Ногу,
Виденную
Мной
На старой
Фотографии
В танце
С Голейзовским.
А много
Лет
Спустя
Я встретил
Эту хрупкую
Женщину —
Бэм
Софию
Васильевну,
Которая
Могла
Ступать
Обутая
Или
Босоногая
Так же
Воздушно,
Как любовь
Русского
Поэта.
И вновь
Диплом,
Навевающий
Воспоминанья
О Чехове,
О вашем
Театре,
О вольности,
О России,
О «Чайке»
И «Вишнёвом
Саде»,
О Качалове,
Которого
Вы так
Боготворили
И играли
С ним
Девичьи
Роли
И говорили:
«Я люблю
Вас!»
Здесь бы
Поставить
Точку,
Но, Вы знаете,
Александр
Филиппович:
Я смотрю
На портрет Ваш
Удивительный,
Соединяющий
Вас
Троих
И меня
Невидимой
Нитью,
И на лице
Моём
Появляется
Вдруг
Улыбка
Чеширского
Кота.

Всё ж, главное
Для нас,
Конечно,
Чувства,
Концепции
Всегда
Чума.
И как бы
Не было
Для русского
Всё это
Грустно,
Ведь не случайно:
Чаадаев,
Горе
От ума.

Синкопы[3] детства —
При виде крови,
Синкопы сердца —
При чьей-то боли:
Людей случайных,
Друзей ранимых —
В строках печальных
Неповторимых.

Сидим,
Не тужим,
В застолье
Дружеском,
Плетём
Кружево
Слов
По жизни.

Я к Юраше
Всю Москву
Перейду
Как улицу —
Пусть Надюша
На меня
С того края
Дуется.

Вразвалочку,
Походочкой
Вовсю
Неторопливой
Идёт
В обнимку с водочкой
Юраша мой
Ранимый.

Улица
Вешних вод
Через всю
Москву
Пролегла,
Жажду
Общения
Утолила.

Овальные дела,
А на дворе
Зима
Уж закрутила
Вьюгу,
Ложится снег,
Кирпич
Огладив
Рыжий,
Даже золотой...
Опять вдвоём
С тобой,
И мухи
Повторяют
В танце
Вьюгу.

Стол
Восхитительный –
Длинный,
Тёсаный.
за ним
Просиживали
Мы часами.
Девушки
Умытые,
Утёртые
Нами.
Пушкина бюст,
Рассматривающий
Нас глазами
Белого гипса
На фоне окна,
Иисус
Укоряющий.
А мы говорим:
«До дна!»

За тёсаным
Столом
Сидим опять,
Друзья,
Но пролетают
Мысли
Наши
Мимо,
Вскачь.
Где
Наши чувства?
И паутина
По углам.
Давно
Всем грустно,
И горечь
На душе,
И грач
Стучит
В окно.

Осень бродит
По городу,
Нет сил
Уйти:
Ведь у нас
С Володей
Проводы
Впереди.

Чеширский кот,
Всепересмешник,
Всех баб
Любимец,
Старый грешник —
Ну, кто? —
Конечно же, Юрок.

Качели
Детства моего,
Порой
Вы нарушаете
Баланс судьбы,
Летая по годам,
По дням,
Будя
Воспоминанья:
Россия,
Германия —
Саратов
И Чернышевский,
На которого
Братишка лазил
Дорогой.

Проспект
Руставели —
Древний
И юный
В силу
Разного
Восприятия,
Подвальчик
«Греми»,
Где зелень,
Вино
Кахетинское
И наши
Объятия:
Двух наций
Младого
Племени.
Но вдруг точка,
Поставленная
Девятого
Апреля,
А потом
Руины
Проспекта
Шота
Руставели,
И война
Гражданская,
Не нужная
Нам,
Но кому-то
Очень
Нужная,
Чтобы
Загнать
Нас обратно
В подземелье.
Всё ж,
Не получится
У вас,
Мудрецов
Из подземелья,
Как бы
Вы ни хотели.