Джозуэ Кардуччи - Поэты лауреаты Нобелевской премии
в сиянье лета ты улыбнулась мне,
и юное светило июня
целовало нежные ланиты.
Среди отблесков волос каштановых
ее окружали сновидения,
золотым ореолом, сияя
ярче солнца над моей любимой.
Под холодным дождем возвращаюсь я
и хотел бы смешаться с туманами;
шатаюсь, как пьяница, сомненьем
объятый — тенью и я не стал ли?
О, этих листьев безмолвной осени
бесконечное в душу падение!
Мне кажется, что один навеки
царствует ноябрь во всей вселенной.
О, если б чувства жизни рассеялись!
Не лучше ль эти тени, эти призраки?
Я хотел бы навеки истаять
в туманах безысходной печали.
СНЕГОПАД
Медленно снежные хлопья падают с хмурого неба,
улицы словно мертвы — гомон живущих умолк.
Криков торговцев не слышно, замер и стук экипажей,
песен веселых любви тоже нигде не слыхать.
С башни высокой плывут над городом сиплые звуки
бьющих часов — стонет мир, людям неведомый днем.
В окна стучатся крылами птицы. То — добрые духи
здесь, на примолкшей земле, ищут меня и зовут.
Скоро уже, дорогие (тише, упрямое сердце!),
в вечную тишь я сойду в тьме гробовой отдохнуть.
НА ДАЧЕ
Аренцано! Прекрасен ты на берегах генуэзских
в круге олив безмолвных, кедров и пальм дрожащих;
прославляет в труде тебя старость, тебя украшает
юности сладкий трепет, грации светлой прелесть;
в тишине вспоминаний мгновенья надежд пролетают,
как дуновенье ветра между холмом и морем.
ВОЙНА
Рассказывает миф, что Прометей,
прах первобытный одухотворяя,
ему дал силу яростного льва:
возникший человек взревел о брани.
И краснокожий изгнанный Адам
стал первым тружеником. Но ненужным
ему на свете показался брат:
над Авелем убийца посмеялся.
Отсюда кровь, текущая в веках,
плачевная история людская —
от Парфенона до твоих колонн,
о Белый дом, твердыня Вашингтона!
С медведем на земле ведя борьбу,
замахивался троглодит дубиной,
и в мускулах и в сердце ощутив
неистовство клокочущее битвы.
И дети дикарей, ведя игру
в закатном рдяном свете, находили
среди кровавых глыб куски кремня
и заостряли их для смертной схватки.
Затем предмета образ огневой,
пройдя сквозь фосфор мозга отраженьем,
в апрельском испарении сыром
повлек их, упоенных, постепенно
из свайных хижин, из ночных пещер
в пространства. И зазеленели нивы,
когда-то скудные, на высоте,
людскою кровью щедро орошенной.
С холма, который приступом был взят,
живые устремляли взор на реки,
могучие, на гулкий океан,
на мрачные хребты: и, в изумленье,
их груди ощущали властный зов,
ум озарялся тайною далекой.
И был низринут в волны ствол сосны
нагорной, с помощью катков гранитных.
Завыли сумрачные божества,
и в хижине смех женщины раздался,
и вскоре вековечная война
помчалась по земле кобылой дикой.
Задолго до пророка, чей кривой
клинок внушил народам покоренным
единого аллаха строгий культ
и поклонение святой гробнице,
задолго до мятежного креста
пошла в столетьях тягостная распря
Европы с Азией, — и в той борьбе
и свет и жизнь для варваров блеснули.
Со дней, когда Персеполис послал
своих огнепоклонников в сраженье
с кумирами, и грянул Марафон,
как гул, в истории земных народов,
и трон Ахеменидов занял Зевс
(бог пелазгийцев, Фидия, Гомера),
и Александр прекрасный был рожден,
и Аристотель в мысли погрузился;
от лонгобарда, что промчался вскачь
в сраженьях по Ионии священной
лишь для того, чтобы отдать копье
суровому наемному солдату,
который, пересекши океан,
по новым и ужасным волнам несся,
вооруженный шпагой и щитом,
служа своей Испании державной, —
безумная, неистовая страсть
к пустыням и огромным океанам
на племена толкает племена,
с их божествами, с будущим неясным,
с наукой... Возле древних пирамид
о сорока веках твердит солдатам
Наполеон. И там, где в тишине
спят мумии ненужных фараонов,
он пышным мусульманам и немым
рабам-феллахам, скрюченным работой,
кричит о человеческих правах
и машет в воздухе трехцветным флагом!
О, за стеной, построенной в веках
братоубийством, мир — поныне слово
непрочное. Из моря крови — Мир
поднимет белые крыла. Когда же?
Болонья 9 ноября 1891
КАРЛО ГОЛЬДОНИ
I
У Силы под серебряною ивой
тянулся к делу ты из колыбели;
а в старости, веселой и игривой,
спешила жизнь к тебе под звук свирели
с марионеткою в руках. Ревнивой
ты логики бежал. А музы пели.
С тобою по лагуне молчаливой
ладья комедии плыла в апреле.
Твоя семья — Флоринда, Панталоне.
Розаура в шалях, милая, пугая
нежданной страстью, юношу встречала.
На палубе дымились макароны.
На мачте обезьяна попугая
за хвост тянула. Адрия сияла.
II
Фортуна любит звуки странных арий —
железный Марс Италию затмил,
при блеске молнии преобразил
Ломбардию в батальный свой сценарий,
И ты бежал, скитался словно парий;
убийц наемных ты перехитрил,
чтобы героя слепоту влачил
по лагерям твой нищий Велизарий.
Блуждал с женой среди ночных пожаров,
вокруг шумела буйная стихия,
но страшные заря рассеет сны.
И вот спустился Арлекин с луны
пред бригадиром, и поет Мария-
Тереза для пандуров и гусаров.
III
Средь лож, где знать в партер, смеясь, плевала,
бедняк веселый, с новым разуменьем
народных сцен, исполнясь вдохновеньем,
преобразил виденья карнавала.
Комедия дель арте, ты дремала,
старушка пьяная. Одним движеньем
он спас тебя; ты новым поколеньям
веселою и юною предстала.
Средь Усачей, что спят в домах публичных,
и Книжников, педантов методичных,
из улиц и гондол поэт извлек
плебейское здоровое начало.
К чему? Как стая птиц, все миновало.
«Прощай, Венеция, мой путь далек!»
IV
Туманы вновь над Сеною висят,
и зимняя Лютеция бледнеет,
а там октябрьские лучи блестят,
Сан Марко в золоте заката рдеет.
И памяти страницы шелестят.
Он улыбнулся прошлому. И веет
зефир со сцены, расцветает сад,
средь декораций сердце пламенеет.
В трагическом нет места Пантеоне
для комика великого. Провалы,
Венеция седая, подытожь.
Как донна Катэ хнычешь. Спят каналы.
И, выгнан из дворца, как Панталоне
злодеем Лелием, уходит дож.
ГОРНЫЙ ПОЛДЕНЬ
В великом круге гор, среди гранита,
бесцветно-бледны, ледники отвесны,
молчание в тишь безглаголья влито,
полдневное безгласие лучей.
Без ветра сосны словно бестелесны,
подъяты к солнцу, в воздух тот редчайший,
и лишь журчит, как цитры звук тончайший,
вода, златясь чуть зримо меж камней.
***
Итальянская литература второй половины XIX в. немыслима без поэта Джозуэ Кардуччи, чей нравственный и литературный авторитет был для современников непререкаем. В его творчестве есть место и гражданской лирике, и раздумьям над историей своей страны и судьбой ее представителей, и чувству восторженного слияния духа с девственно чистой, вечной природой, и многому другому. Безоговорочное признание современниками творчества Кардуччи было увенчано в конце его жизни Нобелевской премией (1906).
Он родился в Вал ди Кастелло в Версилии 27 июля 1835 г. Мальчик рано проявил интерес к литературе и истории. Филологическое образование Кардуччи получил в Пизанском университете. В 1860 г. он возглавил кафедру в Болонском университете, где преподавал всю жизнь вплоть до 1904 г.
Первый сборник «Стихи» был опубликован в 1857 г., когда поэт жил в Сан-Миньято. Кардуччи рассчитывал далеко не в последнюю очередь заработать таким образом денег, чтобы рассчитаться с долгами, которые он наделал по молодости лет, но просчитался. Многие сочинения войдут затем в следующий сборник — «Юношеские стихи», появившийся на свет в 1860 г. В нем — и любовная лирика, в которой заметно влияние Данте и Петрарки, и дружеские послания, и стихотворения на случай; есть и лирика гражданская, в которой Кардуччи обращается, в частности, к славным именам прошлого — Витторио Альфьери, Данте Алигьери, но также Гольдони, Метастазио, Монти, Никколини. Откликаясь на борьбу за объединение Италии (Рисорджименто), Кардуччи создает, в частности, такие произведения, как «Сицилия и революция» (1860), «После Аспромонте» (1861); воспевает Пьемонтского короля Виктора Эммануила и Гарибальди, принадлежавших к двум разным лагерям национально-освободительного движения, воевавшим волей судеб под одним знаменем.
