Кот Басё - День от субботы
Нажали кнопку, замкнули клеммы, скажи мне, Снежная королева, идем направо, идем налево, стоим на месте – руби с плеча. Ты видишь – я выполняю планы – полцарства, рыцарь и конь буланый. Похоже, я в этой сказке главный.
И мне за все это отвечать.
Жестокий романс
***
Я почти научился любить, не сгорая,
Но еще не умею любить безответно.
Александр Щербина
Время пишет сценарий, стирая повторы, я иду по кольцу гравировкой событий, продолжая любить вопреки приговорам, когда кто-то подпишет приказ «не любите», я иду в темноте, я держу, задыхаясь, каждый нежный изгиб, каждый маленький хрящик … Я могу тебе выложить Вечность стихами, чтоб хотя бы минуту побыть в настоящем. В моих снах, как в архивах, пылится на полках фотохроника всех невозможных итогов, ты не знаешь, как это мучительно долго, ты не видишь, как это отчаянно много – собирать по крупицам, намекам и встречам – словно рваное облако штопает ветер… Я могу рисовать тебя так бесконечно – до мельчайших деталей на темном портрете, я молчу, когда ты исчезаешь бесследно, забирая надежду и ключик от рая…
Я почти научилась любить безответно.
Но еще не умею любить, не сгорая.
Сольвейг. БДСМ
***
Сделай мне не больно, Сольвейг – тень, прапамять, вечный призрак, горький вкус кристаллов соли на ладони ветром вписан, ты не ждешь меня, родная – ты преследуешь добычу, все еще не понимая, ты терзаешь, как обычно, взгляд – улыбкой, слух – молчаньем, сердце – плетью по-живому… Слышишь, Сольвейг, я скучаю по чужим домам и женам, видишь, Сольвейг, отнимаю у тебя твою игрушку, что ты скажешь мне, немая, если я не стану слушать, если вдруг моя дорога поменяет направленье?.. Мы с тобою слишком много не успели – к сожаленью, к оправданью кроме боли не прибавить даже кроны, отпускай меня на волю – вспомни, Сольвейг, мир огромный, если встретимся когда-то, не узнаем, разминувшись… Возвращаются пираты – выкупать у черта души, вот и мой черед подходит, забирай свою расписку… Сольвейг, Сольвейг, глаз не сводят с тех, кто невозможно близко, так всерьез не отпускают, тех, кто здесь не остается… Небо крошится – кусками окровавленного солнца в ледяной ручей неволи, в тишину лесных дорожек…
Сделай мне не больно, Сольвейг.
Попытайся. Если сможешь.
Цыганское
Месяц распался колодой карт – снова дорога, казенный дом, видишь, красавица, это март – твой кареглазый суровый Дон, ох, и горячих твой Дон кровей, плетью огреет – поспоришь с ним… Не уводи по ночам коней, громко браслетами не звени, вечером будешь плясать – глаза не поднимай на чужой костер… Туз тебе выпал, пасьянс сказал: Дон несговорчив, да нож остер, карты не выдадут, я смолчу, песней прикрою твои пути, все тебе, милая, по плечу – лошадь гнедую седлай, лети, ветром сливайся с ее спиной, с яростным стуком ее копыт… Дон не поспорит с такой весной, сам, помолчав, отойдет с тропы, Дон догадался, кого взрастил, знал, как неистово ждешь огня, карты не выдадут, Бог простит… Будешь гадать – вспоминай меня…
… Месяц распался колодой карт, к старым замкам подобрав ключи…
Слышишь, красавица, это март
цыганским напевом
летит
в ночи.
Ветер с севера...
***
Ветер с севера гонит тучи, и дождем караван навьючен, ветер холоден, стар и скрючен, он устал от такой весны. Дождь прольется над нашим домом, по нелепым законам Ома – мы устроены по-другому, то есть слишком напряжены. Силу тока пора уменьшить – чтобы не было в сердце трещин, по которым ясней и резче узнают не попавших в рай. Отрекайся, люби, как надо – добродетель, покой и правда – получай это все в награду, просто медленно умирай. Умирай – потому, что /слышишь?/ ты не хочешь подняться выше, стоя где-то под самой крышей, ты твердишь о родной земле, что считает тебя игрушкой – много лет никому не нужной, что жестоко снимает стружку, заставляя собой болеть. О земле, что давно не держит, что уже нарожала свежих, что тебя отпустила прежде, чем мы стали ее просить… Небо ждет, только ты боишься сделать шаг, оказаться ближе, ты упрямо стоишь под крышей, вызывая себе такси. Небо теплое, словно море, я теряюсь в его просторе, я не в праве решать и спорить, я не в силах сидеть и ждать. Крепкий вечер в бокале подан, тучи пьют дождевую воду, на войне за свою свободу мне приходится побеждать. Моя армия – дождь и ветер, я одна здесь за все в ответе, я случилась на этом свете для того, чтобы вы смогли… По карнизам шагают тучи, караван темнотой навьючен, ты не знаешь, как будет лучше.
Ты не видишь меня с земли.
Мы опять не имеем ни шансов, ни прав...
***
Мы опять не имеем ни шансов, ни прав – только выкрутить пробки и стать потемнее. Почему тебя нет ни online, ни in love, если я без тебя засыпать не умею? Позвони, расскажи мне забавную чушь – про невежливый ветер и злые трамваи, я тебя продышу, проживу, промолчу, я тебя удержу до рассвета словами – где-то в снах, от которых всего лишь черта остается под утро на смятой подушке… Иногда ты умеешь меня не читать. Иногда я пытаюсь об этом не слушать. Иногда нас разводят по разным углам, как детей, что уже напроказили слишком… А сегодня – сидеть без назойливых ламп, просто ждать, когда ты наконец позвонишь мне, в темноте вспоминать, как звучат голоса, как от счастья и нежности пальцы немеют…
Я б сама позвонила, чтоб это сказать, но ты помнишь – ни шансов, ни прав не имею.
А у нас сегодня срывается дождь...
***
А у нас сегодня срывается дождь. На крик. А иначе никто не станет его жалеть. У трамваев люди высечены внутри, как рисунки в первобытной седой скале. Вдоль дорог гуляет ветер – пора теплеть, только он упрямый, северный, по глазам, и слезинки проявляются на стекле, словно кто-то их нарочно подрисовал. Так идут вагоны, медленно, как в кино, вот такой дождливый, странный палеолит. А у нас сегодня срывается все. С весной. Мы, пожалуй, даже сделали, что смогли. Посидели, улыбнулись, спросили, «как», помолчали и ответили «хорошо». За стеной пещеры слышится барабан – оказалось, это дождь на порог пришел. С ним явились злые духи слепых ночей, с ним явилась эта липкая тишина… Нам друг друга надо просто спросить: зачем? Так жестоко… Надо. Просто. Друг друга. Нам.
Наша эра – приспособься и выживай в предвесеннем обострении бытия. Где-то в будущем этот город похож на рай.
А сегодня здесь срывается дождь.
И я.
Город внутри
***
Видите, доктор?
У меня в подреберье – город.
Его узкие улочки водят закат по кругу,
на ратуше бьют часы… Приложите руку –
Вы услышите этот древний тревожный бой.
Что со мной?
Это лечится, доктор?
А ночью в нем слишком тихо.
Так обманчиво тихо, что можно почти поверить,
Что почтенные семьи покрепче закрыли двери,
Каждый смотрит свой сон под батистовым колпаком…
А потом
Раздается чуть слышный звон – перебором нот…
Доктор, послушайте! Это Она поет.
На площади у собора. Ей светит факел,
И танец, как скальпель, меня рассекает… Хватит!
Мне больно! Нельзя ли как-нибудь без ножа?
Конечно, никто Вам раньше не возражал…
Конечно, Вы доктор – знаете, как лечить…
Но купол собора – сводом моих ключиц,
И если случайно задеть этот нерв, то город…
Послушайте, доктор, черт с ним, что очень скоро, черт с ним, что мне придется сойти с ума…
С залива на площадь приходит густой туман, ложится у ног Ее серым лохматым псом. Доктор, зашейте мне сердце – наискосок, суровыми нитками, лишь бы оно стучало. Доктор, успейте – сумерки у причала, Ей возвращаться на площадь, а мне болеть… Бинт будет белым, как парус на корабле, к счастью, их нынче много стоит в порту…
Спасибо, доктор! Больше я не приду.
И раздается звон – перебором нот. Как нестерпимо больно Она поет…
Я бы давно уничтожила город – дома, мосты…
Но там у собора
ночью
танцуешь
Ты.
Мой город спит не с теми...
***
Равнодушие – это когда встречаются две равные души. Им просто нечего дать друг другу.
Мой город спит не с теми, ждет не тех, на завтрак солнце – теплой свежей сдобой. А где-то Бьорк танцует в темноте, и если ты не чувствуешь – попробуй, считай шаги, дотронься каблуком до стертых досок перед эшафотом, послушай ритм, который так знаком всем отдающим жизни за кого-то, закрой глаза – на ощупь, наугад иди вперед, не думая о точке… Такое утро – в фотоаппарат, на макросъемку – лопнувшую почку, зеленый дым над мундштуком ветвей, атлАс листа, шифон цветущей вишни… В такое утро танцевать честней, чем притворяться в городе не лишней, чем сравнивать все то, что все равно не будет равным главному – друг другу …
