Лаэрт Добровольский - Стихи о главном

Надежд слепая круговерть
Коснувшись вскользь, промчится мимо…
Непоправима только смерть.
Всё остальное – поправимо.

Непоправим бросок в висок
Свинца на тонкой струйке дыма.
Непоправим на волосок —
Всё остальное – поправимо.

Всё поправимо… Пыль и прах
Избудут униженье Рима:
Державный гнёт и рабский страх,
И остальное – поправимо.

К пещере каменной пыля
В скале, пробитой караимом.
Телег кривая колея
И в наше время поправима.

Всё поправимо до черты.
До планки, поднятой тобою.
До той поры, пока что ты
Не утерял готовность к бою.

Когда же, смертью смерть поправ
И дела светлого во имя
Ты прорастёшь средь буйных трав.
Неповторим непоправимо.

Души беспечный мотылёк
Вспорхнёт с ладони серафима
И новой жизни уголёк
Займётся вновь необоримо

И кто-нибудь с душой твоей.
Как с телевизором в прокате.
Начнёт отсчёты новых дней
И так же жизнь свою прокатит

И, может быть, поймёт, дыша
Перед концом неумолимым —
Неповторима лишь душа.
Лишь смерть души непоправима.

Ни тебя, ни меня не отыщет
Ни один поисковый отряд…
Старых сосен крепки корневища
И стволы красной медью горят.

Волей случая спаяны тем мы.
Что сроднил нас сраженья порыв;
Давят нас корневые системы
Всею мощью, как медленный взрыв:

Обвивая, как щупальцы спрута.
Наши соки безжалостно пьют…
Что там кроны о вспышках салюта? —
Не совместны война и салют.

Наших судеб слепые осколки
В купола поднебесья стучат.
От осколков и сосны, и ёлки
Чудодейственно смолоточат

И, о чудо, как в кинокартине.
Где за титрами близок конец.
Мы – противники – вечно едины
И единый над всеми Творец.

Пожизненно корить приговорён
И эту жизнь, и жизни этой пакость,
И ветром переменчивых времён
Приговорён не научиться плакать —

Всё с той поры: с протяжного звонка.
Звучащего во мне неистребимо
И с фары воровского воронка.
Моей семьи не прошмыгнувшей мимо.

Приговорён пожизненно к звезде —
Единственной, как каторжник к колодке.
Чтоб днём и ночью помнилась везде
Нестойкость бытия в непрочной лодке.

На книжной полке, выстроившись в ряд.
Стоят тома – юнцы и раритеты.
Одни – лучами славы не задеты.
Тома другие, как авторитеты,
В её лучах уверенно парят.

Стоят, прижавшись плотно, к тому том:
В лицо друг другу жарко дышат строки —
Добра и зла открытые уроки.
Где в споре с добродетелью пороки.
Но – не о том хотел я, не о том.

Вальяжности томам не занимать…
Лелеемы в спокойствии и холе.
Они, иной не представляя доли.
Обречены в пожизненной неволе
Хвалам гостей услужливо внимать.

Томам в укор и в назиданье им.
Способным зависти слезу из гостя выжать.
Карманного формата пара книжиц.
Сумевшая каким-то чудом выжить.
Стоит поодаль, чуждая другим:

Характер их солдатский узнаю:
По почерку, по слову, по одежде —
И жажда жизни та же в них, что прежде.
Презренье то же к снобу и невежде.
Решимость та же выстоять в бою;

Огнём и порохом пропахли связки слов.
Сверкают сталью в книжном полумраке;
И, каждый миг готовые к атаке.
Ждут в напряженье танковые траки.
Как ждали боя Дудин и Орлов.

Раскаты грома бродят по строкам —
Опасным, словно тропы в поле минном:
Ещё строфа – и снова взрыв лавинный
В ночной тиши при чтенье прикаминном,
И снова память бьёт по старикам…

Как знать, на полке выстроившись в ряд.
Блистали бы сегодня раритеты.
Когда бы не в солдатское одеты
Те, что поодаль от других стоят?..

Вы – на том берегу… На этом – мы..
Наблюдая Невы течение.
Невозможно не быть поэтами.
От обычного в отречении.

Наших зданий фасады пышными
Лишь безумный назвать осмелится…
Стали кони со львами – лишними.
Шпили с портиками – безделицей.

Только зря ли с петровским ботиком
В играх тешились волны невские?..
Язычки их, острее кортика.
Подбивали на мысли дерзкие.

Молодых завлекая бликами,
Обещаниями-вспышками;
В Петербурге не стать великими —
Преднамеренно стать лишними.

В отречении от обычного.
Устремлённые в выси Горние,
Примеряем своё личное
На всевечное, на просторное.

Поясок экватора тесен нам:
В бесконечность полёт мыслится.
Прорастая строкой песенной.
Проплывая виденьем близ лица.

Без микробов плывёт, без вирусов
В запредельщину допапирусов,
Мнимолётностью плюсов-минусов
Игнорируя шкалы-лимбусы.

За виденьем плывут видения,
Искажающие видение
Всей истории поведения
Провидения и провидения.

Нет, не пусту быть граду: попросту
Над Невой силуэты рвутся ввысь.
Подминая ковры возраста
Там, где правили волк да рысь.

Учебники, прочитанные мной.
Усваивались поздно или рано.
Но тот, что называется войной.
Осмысливал я по отцовским ранам.

По надписям, кричавшим со стены.
Меня и мать пугавшим ежечасно:
«При артобстреле сторона опасна».
Читали мы в учебнике войны.

Была ли где спокойной сторона.
Когда на каждой раме – белый пластырь,
А по проулкам бродит смерть, как пастырь,
И новых жертв бормочет имена…

Учебники, прочитанные мной.
Дышали созиданьем и свободой —
Но варварству и смерти был в угоду
Учебник, называемый войной…

Учебник, называемый войной…
Я проходил последнюю страницу
По лицам тех – стремившихся в столицу.
Мечтавших ниц повергнуть город мой;

Я помню их: вполроста над стеной —
С линейкой, мастерком и ватерпасом
Пленённые герои «высшей расы»
Стояли в пыльных френчах предо мной:

Они латали бреши пустырей —
Песок с цементом был намешан густо..
Пленённые потомки Заратустры
Ковали возвращение на Рейн…

Учебники, прочитанные мной.
Стареют, как и всё стареет в мире.
Но сталью может зазвучать и лира
И прозвучать набатом над войной.

Луна и Солнце – те же
И те же снег и лёд.
Но отчего-то реже
Меня влечёт в полёт.

С тропинки сбилось время
В прогулочной тиши
И сотня лет – не бремя
Для зреющей души.

Из ощущений соткан.
Дрожит хрустальный мир…
Заснеженная сопка —
Не сопка – капонир.

Его рука на пульсе
Неспешных перемен:
Ты на него не хмурься
Веселию взамен:

Племён случилась сшибка
На перепутье вех…
Не всякая ошибка —
Учебником для всех.

Наощупь ночь в распадок
Сползает меж стволов.
Скрывая тьмы загадок
Для ищущих голов.

Разбираю старые газеты.
Вспоминаю давние задачи —
Новые сейчас на них ответы.
Словно и не может быть иначе.

Видно, время проявляет свойство
Суть момента прикрывать руками.
Снова в ясный полдень беспокойство
Серыми находит облаками.

Жизни есть и наши, и чужие.
Наших и прекрасней, и лютей.
Временем замечены – Большие Жизни
Замечательных Людей.

Человек, характером – старатель.
Так решил у смерти на краю:
Подвести под общий знаменатель
Жизни – и чужие, и – свою.

Числился в числителе на полке
Славных биографий книгоряд:
Человек за годы жизни долгой
Собирал на крохи из зарплат.

В стеллажах с бездонностью копилки —
Отпечатки судеб и времён:
Прошлых жизней тёплые затылки.
Вздохи неба в шелесте знамён.

Вечной жизни тайны первородства
Так и не разгаданный секрет…
Человек искал с другими сходства.
На века оставившими след.

Высшей пробы общности нетленной —
Жертвенностью правой и святой.
Держится Земля – цветок Вселенной
Стебельком под каменной пятой.

Жертвенность во славу и во имя
Ложных или истинных идей…
Каждого с деяньями своими
Ждёт Голгофа неба и людей.

Человек, расставшись с жизнью этой.
Всё увидев с новой стороны.
Упадёт истёршейся монетой
В необъятный жертвенник страны.

Фатально – и в праздник, и в будни.
Тревожа замшелый гранит,
В двенадцать часов пополудни
Над крепостью пушка гремит.

Устав караульный не руша
Под строгим контролем часов.
Протянется долгое «Слу-у-шай!..»
И скрежетом всхлипнет засов.

Я снова у времени оно
Живу в безраздельном плену
И в чреве глухом бастиона
И Бога, и черта кляну.

Рассвета неспешного пылок.
Привет обжигает меня.
Но выстрелит пушка в затылок
Беспечно летящего дня.