Елена Шварц - Лоция ночи

Где соловей натер алмазом дробным
Из холщевины небеса,
Там умирала, как на месте диком, лобном,
Оранжевая полоса.
Звезда расколотым орехом
К деревьям низко подплыла,
И будто ночи этой эхо
Духа полночь моего была.
Там луны пестрые сияли,
И звезды смутно голосили,
И призраки живыми стали —
Входили, ели, выходили
И жадно и устало жили.
Там звери чье-то тело тащат
В нагроможденье скал,
И с глазом мертвым, но горящим
В колодце темном и кипящем
Бог погребен стоял.

В мертвых холодном песке
Стану и я песчинкой,
На голубом виске
Разведу лепестки и тычинки.
Луна пролетает, горя,
Только не эта, другая.
Мертвых холодных моря
Без берегов и без края.

Подросток — только он один — он одинокость с Богом делит,
Но уж зовет поводыря его душа, привстав над телом.
Никогда ты не будешь уже одиноким — это верно тебе говорю —
Духи липнут к душе — всюду кто-нибудь будет — в аду ли, в раю.

Душ замученных промчался темный ветер,
Черный лед блокады пронесли,
В нем, как мухи в янтаре, лежали дети,
Мед давали им — не ели, не могли.
Их к столу накрытому позвали,
Со стола у Господа у Бога
Ничего они не брали
И смотрели хоть без глаз, но строго.
И ребром холодным отбивали
По своим по животам поход-тревогу.
И тогда багровый лед швырнули вниз
И разбили о Дворцовую колонну,
И тогда они построились в колонны
И сребристым прахом унеслись…

Может, я безумна? — о йес!
Ах, покойников шумит бор сырой и лес.
Ах, чего же вы шумите, что вы стонете?
Не ходила на кладбище по ночам.
Так чего ж вы стали видимы и гоните?
И не тратьтесь на меня по пустякам.

И ты, поэт, нездешний друг!
Но и тебя мне видеть жутко,
Пророс ты черной незабудкой,
Смерть капает из глаз и рук.
Он смерть несет, как будто кружку
Воды колодезной холодной,
Другой грызет ее, как сушку,
И остается все голодный.

Моя душа меня настигла — ой!
Где ты была — неважно, Бог с тобой,
Любовь из пальцев рвется ко всему,
К уроду, к воробью — жилищу Твоему.

А вот и кровь бредет — из крови волоса —
Розовые закатила глаза.
Я человек — она плачет — я жажду!
О Маринетти — тю ля вулю,
Ну так и стражди.

И все-таки могучий Дионис,
Обняв за икры Великий пост,
Под лед летает к рыбам вниз
И ниже — ниже — выше звезд.
И в их смешенье и замесе,
В их черно-белой долгой мессе
Ползу и я в снегах с любовью,
Ем серый снег вразмешку с кровью.
И в эти дни, в Великий пост,
Дождь черный сыплется от звезд,
Кружком обсели мертвецы,
Повсюду волочу их хвост.
И Юнг со скальпелем своим
Надрежет, не колеблясь, душу
И имя тайное мое
Горячим вдышит ветром в уши.
Косматый мрак с чужим лицом
Моим прикинулся отцом,
Свою непрожитую силу
Из жирной киевской земли,
Из провалившейся могилы
Вливает в вену мне — возьми!
Нет, не про вас души алтарь!
Что надо вам, умершим всем?
И так я, как безумный царь,
И снег, и глину, звезды ем.
Пью кровь из правого соска
Такую горькую — напрасно
За плечи тащите меня
В ад, как в участок, вы — так страстно.
Всю вашу цепь столкну в овраг —
Душой, не телом, в теле — тесно,
Когда Страстной я слышу шаг,
Гром тишины ее небесной.
Вы, звери, крыльями шумя,
Хотите поглотить меня,
Вы, птицы, сладкий тленный мозг
Из кости алчете — из сердцевины.
Аркольский я — пусть слабый — мост,
Толкнете — полетит в пучину
Космический Наполеон,
И мир, и свет, и блеск времен.
Стоит, меняя маски, лица
И пятки мне вдавив в глазницы.
Меча вы слышите ли звон?
Всю вашу цепь столкну в овраг —
Душой, не телом, в теле — тесно,
Когда Страстной я слышу шаг,
Гром тишины ее небесной.

Смерть — это веселая
Прогулка налегке,
С тросточкой в руке.
Это — купанье
Младенца в молоке.
Это тебя варят,
Щекотно кипятят,
В новое платье
Одеть хотят.
Смерть — море ты рассвета голубое,
И так в тебя легко вмирать —
Как было прежде под водою
Висеть, нырять,
Разглядывая призрачные руки
И тени ног, —
Так я смотрю сквозь зелень, мглу разлуки
В мир, как в песок.
Ты умер — расцветает снова
Фиалковый цветок.
Ты, смерть, — пчела, и ты сгустить готова
В мед алый сок.
Не бойся синей качки этой вечной,
Не говори — не тронь меня, не тронь, —
Когда тебя Господь, как старый жемчуг,
Из левой катит в правую ладонь.

По эту сторону биенья
Сердечного — я в темноте,
Но я за гриву хвать мгновенье —
Ему уже не пролететь.
Как рыба в дыры под землей,
Соединивших две реки,
Так я скользнула пустотой,
Напрягшись, — тяжкою стрелой
В жары духовные — рукой
Души, самой душой
Небесные задеть огни.
Чтоб все бесовское во мне
Признали ангелы своим —
Раз прокалил его в огне
Своей печатью Элохим.
Так вытянувшись и закрыв
Глаза заемные, земные,
Я помнила, что тьма была
Когда-то Богом, но стекла,
Землей сгустясь, а я — пчела,
И светом я верну ее в края родные.

Ночь. Перевертывается карта
Своею черной стороной.
Они сначала без азарта
Играют, козыряя мной.
. .

Туманный передернет снова,
Трехглазый шепчет — не отдам,
И вот уж я — валет трефовый,
Разорванный напополам.

Все это было со мною во сне
При голой, и скользкой, и спелой луне.

Проникновенье пара в пар
(А сонная душа есть дым непрочный)
Или невиннее всего,
Иль, может быть, — всего порочней.
Как бы повторяя паденье,
Ангел свалился с небес,
И, в темное облако слившись,
Кружили мы под потолком.
И кости мои растворились,
И кровь превратилась в ихор.
Чужим ли крылом, заемным
Я пробовала взмахнуть.
Долго во мне он копался —
Как будто зерно искал,
В котором вся сладость земная
И тайна, — и не отыскал.

Темный дух к душе моей
Приникнул — к вене кровеносной.
Из тела выщелувшись, я
Большою стану вдруг и грозной.
Огненным сияющим медведем,
Всю меня свечением обняв,
Трепетом все кости мне сломав…
В нем обида темная играет.
Ты не видишь — я ведь умираю,
Мою душу тела вне всю корчит,
Он меня зашепчет, защекочет.
Пламя пожирает свой подсвечник,
Погляди — ведь мы несемся в вечность,
И со мною скоро ты растаешь
В сполохах и вздохах. Понимаешь?

Нарцисса я сужу за недостаток
К себе любви.
Уж я-то не поверю отраженьям —
В воде ль, в крови.
Ах, эйнджелс, духи, когда бы вы могли
Хоть на мгновенье
Глухонемого «я» извлечь коренья
И стебли бледные из бешеной земли.
Когда б устроили одно
Мне с ним короткое свиданье,
Чтоб прошептало мне оно
Свои желанья.
Его слегка поцеловав,
Я буду знать, что я жива,
Я буду знать, что «я» во мне
Спит в черноземной глубине.

Имя с окнами на запад и восток
Дал мне Бог.
А душа открыта на все четыре —
В ней кто хочешь живет — как в своей квартире.
«Вы ли — те ли?
Вы откуда вылетели?
Вы, наверное, оттуда,
Полыхает где Иуда?» —
«Мы сорные духи,
Ненужные души,
С тобою хотим мы сцепиться
И кровью твоей насладиться». —
«Умру я и стану такою,
Как вы, беспризорной душою,
И одною из неисчислимых,
Холодной искрой огня
Закружусь пред глазами любимых,
И они не узнают меня?» —
«Мы не грешные души,
И ничто нас не сушит,
И никто не мучает нас,
Никого не любили,
Нас за это забыли,
Ты открой нам на миг свой глаз.
Мы просто пыль,
Мы пыли тень,
Открой, открой
Ресниц плетень.
Видишь — брат мой совсем
Озяб и промок,
Отвори, отвори
Зрачок.
Мы пришли из такой далекой тьмы,
Глубже ада она и черней,
На мгновенье — и сразу скроемся мы —
Пожалей ты нас, пожалей.
Ты не бойся вреда,
Только крылья посушим,
Улетим навсегда,
Ведь не злые мы души».
И впустила я их,
Этих мошек чужих,
И теперь их поди прогони,
В хрусталик въелись они.
«Нет, в море хладного злого огня
Мы не уйдем назад».
И если окликнете вы меня,
Они вам посмотрят в глаза.