Коллектив авторов - Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2

Пойдём гулять по Миллионной,
Вниз, по течению Невы,
Там ночью белой и бессонной
Мы будем с городом на Вы.

Как будто гостем из Помпеи
Возникнет Мраморный дворец,
И царский конь, скалой чернея,
Проскачет из конца в конец.

Пустая Главная аптека,
Вписавшись в нынешний контраст,
Из восемнадцатого века
Нас мятным запахом обдаст.

В чернила обмакнув рейсфедер,
Нагнувшись к чистому листу,
Неутомимый Штакеншнейдер
Начертит новую мечту.

Нырнёт под арку Эрмитажа
Неторопливый катерок,
Горбатый мост незримо свяжет
Двух рек и улицы поток.

И Зимний вдруг, такой огромный,
Раздвинет утренний туман…
Пойдём гулять по Миллионной,
Поклонимся её домам.

Ветреный город. Там тихие улочки
К морю спускаются все до единой.
Улица Калева – кофе и булочки,
Улица Мере – дубы-исполины.

Буйство черёмухи – улица Тооминга,
Свечи каштанов, чернила сирени,
Красные крыши, кирпичные домики,
Старых деревьев прозрачные тени.

Вот этот дом. И калитка распахнута,
Словно душа или книги страница,
И на окошке расставлены шахматы,
Будто хозяин сейчас возвратится.

Сад зацветает. Живое, зелёное
Вечное царство – малина и слива,
Но на губах тает горько-солёная
Влага, что ветер приносит с залива.

Аист в гнездо по весне возвращается,
Я улыбаюсь ему или пла́чу?
Жизнь продолжается, жизнь продолжается…
Разве на свете бывает иначе?

Спит в тумане канал Грибоедова,
Над водой проплывают дома…
Из простывшего города бледного
Наконец-то уходит зима.
Я иду по знакомому адресу,
Над волнами – мосты-корабли,
Шелест тонкого белого паруса
Слышу я в океанской дали.

Вижу Вас молодым, в белом кителе,
Ваш лучистый улыбчивый взгляд…
Окна старого дома и жители
На канал, как на море, глядят.

Вы ушли… Буду верить, что в плаванье,
На неведомый остров ушли.
Ваше судно стоит в тихой гавани
В неизученной точке земли.

Я мою окно после вьюги и стужи,
Январских снегов и февральских метелей.
Они отошли, отлегли, отшумели,
И снова весна в тихом воздухе кружит.

А город заполнен движеньем и шумом:
Трамваи по рельсам, часы с колокольней…
Как больно бывает мыть окна, как больно,
Когда о тебе все тревоги и думы.

Ты вышел во двор, я тебя увидала
Сквозь стёкол прозрачность, натёртых до скрипа.
А тряпка полощется в миске со всхлипом,
А мне чистоты безупречной всё мало.

Я мою окно после долгих морозов,
Как будто с окна смыть твой образ пытаюсь.
А он только чище, чем больше стараюсь.
Текут по стеклу ручейки, словно слёзы.

Не вернулись с фронта два её сынка.
Страшное известие пришло издалека.
Где-то там за Бугом в облаке смертей
Потерялись судьбы двух её детей.
Все в селе гадалки ей твердят одно,
Что ребята живы, постучат в окно.
Ветры да метели мчались по селу.
Жадно припадала Аннушка к стеклу.
Только перед утром сон её ломал,
А во сне навстречу младшенький бежал.
Старший чуть смущённо улыбался ей:
«Познакомься, мама, с жёнушкой моей».
Как бы ей хотелось, чтобы этот сон
Длился бесконечно, не кончался он.
Годы пролетали – счастье не сбылось.
Знать, гадалки врали, чтоб светлей жилось.

Не гасите свечу, пусть горит до конца.
Ведь расплавленный воск – как застывшие слёзы,
Что скатились с небес по веленью Творца
И упали на листья озябшей берёзы.
Посмотрите на пламя зажжённой свечи —
Как на жизнь нашу пламени пляска похожа:
То неистово скачет, как всадник в ночи,
То падёт и забьётся болезненной дрожью.
Задержите дыханье чуть-чуть у огня,
Не спугните пылающий трепет мгновенья.
Пусть сопутствует вам до последнего дня
Негасимый и вечный огонь вдохновенья!

Я на исповедь в чащу лесную хожу,
Как язычница, как святоборова жрица.
Согрешу и покаюсь, и вновь согрешу,
Чтобы скудным пайком у берёз причаститься.

У лесин белоствольных свой грех отмолю.
Солоны и горьки покаянные слёзы!
И в ответ на святую молитву мою
Благодатная замироточит берёза…

Мне отрадно глядеть в эти дивные дали,
Упиваясь мучительно светлой тоской
О незримом, надмирном, святом Валааме,
В облака вознесённом над скверной мирской!

Стать бы птицею вольной да взмыть в поднебесье
Над суровою, вздыбленной ветром волной.
Отчего ты бескрыло, смущённое сердце,
Отчего не обрящешь ты край неземной?

Оттого ль, что взыскующий Божьего храма
Не от мира сего и за правду гоним?
В небеса вознеслись купола Валаама,
Словно явленный горний Иерусалим.

Там, где лес просыпается, зыбкий, безлиственный,
Начинают сезонный покос:
Методично, привычно, как в поисках истины,
Режут белую кожу берёз.

Не насквозь, не навылет – наствольными срезами
Извлекают живительный сок
Из глубин бересты, письменами истерзанной —
Вдосталь пьют, запасают и впрок.

У России нет вечных обласканных символов —
Всё лихие у ней времена:
Иссекая крест-накрест развенчанных идолов,
На крови строит храмы она.

Обрекут, нарекут рощи новыми храмами,
Разбредясь по домам, чернецы.
Белоствольные души возносят над шрамами
Изумрудного света венцы.

Я прожила чужую жизнь,
хоть знала: где-то
Моя – заброшенно лежит
среди макетов,
В бюро невысказанных дум
и нот неспетых,
А я верхом, как мальчик-грум,
скачу за светом.

Чужая жизнь давно в плечах
мне тесновата,
И голос стиснутый зачах,
пропал куда-то,
Но даже если велики
одна-две даты,
Не написала ни строки
для адресата.

Вот жизнь моя – дрожит рука:
хочу примерить,
Да вижу, будет велика…
В пустом вольере
Теряюсь я,
но синеву
Прошу —
проверить:
Чужая жизнь, что я живу,
кому – потеря?
Отдам её, не пожалев,
владельцу в руки —
Полуобъёмный барельеф
рутинной скуки.
Я не хочу судьбы такой
и жизни куцей,
Где самый страшный непокой —
гнев резолюций.

Теперь иной ориентир,
тональность песен:
Я – не слуга! Прощай, мундир,
который тесен,
Не буду в цирковом трико
идти парадом,
Мой свет – не тот, что далеко,
а тот, что рядом…

Дымкой, словно кисеёй лёгких штор,
Занавешены грядущие дни,
А за ней, как за окном, ждёт простор,
Просто спрятанный в полночной тени.

До рассвета я не сделаю шаг,
Чтоб взглянуть на спящий путь предо мной —
Я боюсь того, что временный мрак
Вдруг окажется бетонной стеной.

Звёзды гаснут, кану с выси и я.
Перед сном, когда решу – всё равно,
Всколыхнётся ветерком кисея,
Чтоб я верила: за нею – окно.

Недоверчиво прищурилась
Я от собственных идей:
Чур, меня! Мне вдруг почудилось
Племя странное людей.

Там потомок взглядом пращура —
Половецкого князька,
Веки запахнул как плащ – пора:
Две бойницы вполглазка.

Истерия душ в мистерии,
В страхах вычурности поз,
В тёмных щёлочках – неверие:
Узкоглаз великоросс.

Не чураясь чар поветрия,
Ветер выбился из сил:
В чашку Петри эндометрия
Споры жизни привносил.

Белый свет! В глазницы падая,
Озаряй, но не слепи:
Пусть живёт высокоградая
Русь – в распахнутой степи.
Род веду теперь от аза я,
В зеркалах – иконостас,
Чудь глядится белоглазая
Из глубин раскосых глаз.

Промчатся дни, промчится год,
Протрутся ноги и земля...
И каждый, кто в пути, найдёт
Не факт что счастье, но себя.

Босыми стопами по льду
И головой ныряя в снег,
Вперёд за счастьем я пойду.
Сюрприз! Я тоже человек.

Навстречу солнцу побегу
По освещённой стороне.
Перед собою я в долгу,
А перед прочими – вдвойне.

Я не подарок, и нет на мне красочной ленточки.
Нету сережек, и прочих безделиц за тысячу.
Сердце моё почему-то как тонкая веточка…
Ножиком ржавым на ней чей-то опус был высечен.
Я не прекрасна. Ни правильная, ни неверная...
Не принимаю в подачку монеты на паперти.
В принципе... я не особенно обыкновенная
Тем, что свободна, а совестью всё-таки заперта.