Иегуда Амихай - Избранные стихи Иегуды Амихая
ожидая Судного дня.
Мои грехи? Я — словно Каин:
изгнанником и скитальцем стал я на земле,
совершив короткий, как вспышка молнии, грех.
Твои ладони, наше дыханье, моё сердце?
Огненная надпись на стене? Здесь я невежда:
не умею чертить такие надписи,
не хочу их читать.
Голова моя, словно подсолнух,
клонится вслед за солнцем и за судьбою
туда, куда уходит солнце,
куда уходим мы.
Усталые люди
Усталые люди приходят в свои дома.
Вокруг, как открытое море, — ночь.
Во сне они обнимут тех, кто рядом, так,
как никогда не обнимут их днём.
Во сне люди становятся больше себя самих.
Им снятся сны на забытом родном языке.
Их сон бывает раскалён добела
или тих, как монетка в детском кулачке.
Усталые люди приходят домой спать.
Их сон — как странствие солнца вокруг земли.
И такое же странствие — их жизнь.
Теология, тео
. . .
Теология, тео... В детстве я знал Тео.
Он был Теодором, как Герцль, но мать кричала: Тео,
вернись, не играй со злыми мальчишками, Тео,
Тео, Боже мой, Боже, Тео...
Пусть Бог будет слеп, и я стану водить Его повсюду
и расскажу, как выглядит все на самом деле.
Пусть Бог будет зряч, но прикроет глаза рукою,
как в детской игре: раз, два, три, иду вас искать...
Пусть Он будет окном в небеса, а мы останемся в доме!
Пусть Он будет дверью, что открывается только наружу!
Но дверь открывается внутрь, и наружу, и внутрь, со свистом,
как ветер, на круги своя, без конца и начала.
. . .
Евреи читают Богу Его Тору,
весь год, по нескольку глав в неделю,
чтобы затянуть время, как Шахерезада.
А к Празднику Торы Бог забывает все,
и можно читать то же самое с начала.
. . .
"Никто не сравнится с Богом, с Господом нашим!"
Так пели мы, пели, но не получали ответа.
"Ты - наш Бог!" - запели мы еще громче,
но Бог не обернулся, не расслышал.
И мы перешли на шепот и упомянули
кое-что очень личное, одну смешную мелочь:
"Ты - Тот, Кому наши отцы воскуряли ладан".
Так мужчина говорит женщине: "Помнишь,
однажды мы купили тебе босоножки,
хлынул дождь, и ты смеялась..." Бог обернулся,
посмотрел и увидел, что евреев больше нет.
. . .
Тяжелая работа - жизнь. Семь лет и еще семь
работал Иаков за Рахиль, любимую свою.
Уже много раз по семь лет работаю я
за любимую свою жизнь, за любимую смерть.
Родители меня любили
. . .
Родители меня любили
и прятали от меня свое горе.
Они умерли, а мне досталось
все спрятанное горе.
А вдобавок и сам я научился
прятать горе от детей.
Что делать с такими сбереженьями?
"Мы за тобой присмотрим!" -
так говорили родители.
То строго, а то ласково:
"Мы за тобой присмотрим".
"Ты еще научишься!" -
восклицали они в гневе.
Но потом утешали:
"Ты еще научишься".
"Можешь делать все, что хочешь", -
вздыхали, устав спорить.
И - как песня добрых ангелов:
"Ты свободен - делай, что хочешь".
"Но ведь ты и сам не знаешь,
чего ты действительно хочешь.
Ты и сам не знаешь, сынок".
. . .
Клара Бонди
девочек балетным танцам учила
в бомбоубежище просторном,
где хватало места и для войны, и для танцев.
Петер Вольф
в Германии был известным танцором,
а в Иерусалиме стал инспектором мер и весов.
Целыми днями
он сидел в кабинете и сравнивал гирьки,
и ноги его оставались недвижны
под массивным столом.
Если бы он остался в Германии,
то протанцевал бы навстречу своей смерти,
которая терпеливо ждала его в лагерях.
А если бы он жил здесь
несколько тысяч лет, отмеряя меры,
меру милосердия и меру суда,
то, наверное, стал бы Богом.
Когда Иерусалим станцует свой танец,
когда свою меру отмерит Иерусалим,
наступит век грядущий.
Перевод с иврита А. Графова
Публикуется с любезного разрешения Ханы Амихай
