Вадим Гарднер - У Финского залива
Белый цвет преобладает; «белый фимиам», «сребристый, лунный час», «светильник высот», «светлые думы», «белый снег», «убеленные сосны», «снеговой покров», «крещальня световая», «белые облака», «светлый дух», «светозарная вселенная», «белеющая ночь» и т. д. На этом фоне светятся другие краски: «желтые листья», «лазурное небо», «пылающий вечер», «зеленые леса», «алый вечер», «нетленное золото», «синие глаза», «брызги звезд», «огненный пурпур озер», «червонное золото», «ручьи златорунные», «розовая весна», «зелень небес», «настурций радостных оранжевая пена». Все проникнуто красками, звуками, запахами.
Не менее любопытны метафизические концепции Гарднера в этом переливающемся красками мире, полном благозвучий, благоуханий и гармонии. На переднем плане — Красота, Истина, Христос, святыни. Затем следует «мистической правды звезда», «твердыня невянущей Красоты», «распятая Красота», «истинная Жизнь», «праведный Бог», «глубины Мирозданья, где свет на все ложится без теней», «призрак Истины, распятой на кресте». Поэт жаждет петь «О любви, об Истинном и Мудром, о Прекрасном, Вечном».
Поздняя поэзия Вадима Гарднера, изгнанника в Финляндии, другая: она выражает одиночество поэта, сознание тщетности всех его усилий в современном мире распрей, войны, тирании и жестокости. Краски потускнели, природа побледнела, буря затихла, звуки огрубели, благовоние исчезло, сердца закрылись: «дождь хлещет из туч тоскливых», «ветров осенних бред гудит в дубраве сиротливой», «мир окружен вражды завесой мглистой, царит в дубравах бес войны нечистой», «кошмара злым кольцом объят весь мир», «и тучи серы, полугрустны дремотные мечты, иль ум дурманят смутные химеры», Вечный поклонник Красоты, Добра и Истины, апостол Веры, Надежды и Любви, которые соединят будущее человечество в единое гармоническое, интеллектуальное содружество, Вадим Гарднер замыкается теперь в личную жизнь, уходит в поэтическое творчество, в яркую и благоухающую красоту природы «в просторах духа».
Убедившись в невозможности претворения в жизни своих высоких идеалов, Гарднер бежит от пошлости и тривиальности современного мира с его оскорбительным высокомерием, слепотой и глухотой ко всему духовному. «Нюландский сонет» (1942) дает представление о внутренней жизни поэта в эмиграции. Но его поэтического видения, как и прежде, не может коснуться жестокий мир эмпирической реальности:
Родился я в век тревожный
Мятежей и перемен,
В век тревожный, да, безбожный,
Чья печать — и смерть и тлен,
В пору чванства и мещанства,
В пору мнимой простоты,
В век жестокого тиранства
И распятой Красоты.
Но вечны просторы духа,
Всесознанья моего
Не коснется ни разруха,
Ни неправды торжество.
(1943)
Поэзия Вадима Гарднера обращает на себя внимание ритмическим экспериментированием, интенсивностью чувства и сжатостью лирического повествования. Образы, темы и метафизические мысли сплетаются в единое целое, воспроизводящее многозначную, постоянно изменяющуюся личную перспективу вселенной поэта. Неожиданными метафорами, эпитетами, множеством красок, звуков и запахов, с большой лирической экспрессивностью, Гарднер создает своеобразное видение мироздания, утверждая место в нем поэта и рисуя их сложные взаимоотношения.
Данный сборник стихотворений Вадима Гарднера состоит из двух частей: 1) из его ранее изданных стихотворений, которые подобрал для данного издания Бен Хеллман, и 2) из еще неопубликованных стихов Гарднера, выбранных мною. Все стихотворения выбраны по эстетическим соображениям: выразительности слова, настроению и содержанию. При этом следует отметить, что некоторые из еще неизданных стихотворений не получили при жизни поэта своей окончательной отделки. Другие отличаются намеренно разговорными оборотами речи, в особенности те, в которых поэт говорит о своем отношении к внешнему, осязаемому, зрительному миру, как, например, в «Дневнике поэта».
Все материалы о Вадиме Гарднере были мне любезно предоставлены вдовой поэта, Марией Францевной Гарднер, живущей в Гельсингфорсе. Я глубоко признательна ей за данные мне интервью.
Темира Пахмусс, Иллинойский университет, США.
ИЗ СБОРНИКА «СТИХОТВОРЕНИЯ» (СПб., 1908)
Финский сонет
Люблю я шум прохладного прилива,
И пену волн и ветра дикий вой;
Громады туч несутся горделиво,
Волна бежит и в камень бьет крутой.
Поклон дерев люблю, песок зыбливый,
И острый след, оставленный волной,
И грома треск, блеск молньи торопливый,
Поток дождя с его густою мглой —
И корни ольх, поднятые водою,
И качку лайб то носом, то кормою,
Люблю твой гул, живительный прибой!
Ты мне мила, суровая природа
Финляндии, страны моей родной —
Сосна, гранит, на море непогода.
«Облака синечерного тона…»
Облака синечерного тона,
Ветер быстрый и пенистый вал;
Под свинцом гробовым небосклона
Снежнорунный пловец пролетал.
А за ним легкокрылая стая,
Словно белые бабочки зим,
В блестках солнца, гребла, пролетая
Высоко над заливом седым.
Волны гневались, с громом бияся,
Об песок, заливая его,
С диким бешенством к берегу мчася,
Как народ на врага своего.
Как в пустыне подъемлются гривы
Разъяренных, ревущих царей,
Так вздымалися кудри спесиво
У властителей водных степей.
«Золото томное, золото лунное…»
Золото томное, золото лунное,
Сколько ты будишь таинственных грёз!
Лаской лелеешь ты сердце подлунное,
Сердце застывшее, в жизни мороз.
Золото лунное, золото нежное!
В мир музыкальной, небесной мечты,
В области синие, в царство безбрежное
Думы уносишь воздушные ты.
Месяц серебряный, месяц недремлющий,
Светлый властитель бессонных ночей,
Страстию жгучею сердце объемлющий,
Шепот подъемлющий сладких речей!
Месяц серебряный, месяц торжественный,
Мир облекающий мглой голубой,
Месяц с улыбкою кроткой, божественной,
В душу вселяешь ты дивный покой.
«Золотые березки блистают…»
Золотые березки блистают,
Солнце осени чудно светит,
И тяжелые горести тают,
И весельем сознанье горит.
И мне радостно так, что не знаю, —
Есть ли радости выше, светлей,
Я глубины сердец понимаю,
Утешаю скорбящих людей.
Постигаю я в миг необъятный,
Чем прекрасно земное бытье,
И не давит туман непонятный,
Что окутывал сердце мое,
И мне кажется, все в Божьем свете
Устрояется Мудрой Рукой,
И восторженный Зодчий в совете
Совещается с каждой душой.
«Бедный, старый день любви!..»
Бедный, старый день любви!
Он промчался звуком нежным;
В этом сердце безмятежном
Нет бушующей крови.
Больше нет и замираний,
Сладких чувств и белых дум;
Нет таинственных свиданий,
Нет и плачущих страданий,
Все один тоскливый шум.
И березы не ласкают
Мягкой зеленью своей,
Волны моря не лобзают
Сладкой музыкой речей.
Свежесть утра не лелеет,
Только щеки холодит;
Зорька милая алеет,
Солнце греет, ветер веет,
Но души не шевелит.
«Не требуйте рассудочной работы…»
Не требуйте рассудочной работы
От золотых надежд поэзии святой!
Пусть полон буду я задумчивой дремоты,
И пусть сольется дух с небесной бирюзой!
Пусть мысль моя порой струною оборвется…
Кипучих полон дум, без связи ледяной,
Пусть стражду я порой, и сердце разорвется,
Исполненное вдруг тоскою неземной.
Но требуйте души отзывчивой, горячей,
Чтоб жар в груди пылал и сердце больно жег,
Чтоб ветер всколыхнул туман воды стоячей,
Чтоб пошлости людской стал призрак поперек.
«Сила жизни — в настроеньях…»
Сила жизни — в настроеньях,
Сила — в сердце, не в уме;
Сила — в пламенных моленьях,
Слабость — в умственной тюрьме.
Сила — в Боге, сила — в чувстве,
Сила — в воле и в любви,
Сила — в облачном искусстве,
Сила — в трепетной крови.
Сила — в музыке и в пеньи,
Сила — в сказочных стихах,
Сила — в бурном вдохновеньи,
Сила — в жизненных речах.
Есть и в нас живая сила,
Есть и в нас живой огонь,
И не все уже могила,
Только сердце звуком тронь.
Из груди польются звуки
И разбудят сонный ум
И рассеют тучи скуки
И заглушат буден шум.
Если сердце утомилось —
Утомление пройдет,
А несчастие приснилось —
Сон тяжелый отпадет.
Речь простая нас взволнует,
Если много в ней души,
Волны жизни вновь взбушует
В жутко замершей тиши.
«Зачем же мы кровь неповинную льем…»
