Юрий Уваров - Ковернинские сосны

Трепещут листья на осине,
Как крылья бабочки меж рам.
Вот и совсем отморосили
Дожди по золотым шарам.

Цветы поникли вдоль ограды
И между рейками оград,
Как та листва на зубьях грабель,
Забытых кем-то между гряд.

Сожгли ботву на огородах,
Сжигают листья по садам…
Быть может,
Это время года
Дано для размышлений нам.

Пока совсем не обнажат
Ветра осину в эту осень,
Пока синицы есть не просят,
Пока меж стеклами дрожат
Два нежных крылышка…
Пока
Душа разлукой не томится…
Как перистые облака,
Летят неторопливо птицы.

Ударила рыба на плесе,
За кругом расходится круг.
Как белка,
Мигрирует осень
Все дальше и дальше на юг,
Где птичьим и облачным перьям
Ничто не сорвет перелет.
Откроем подсчеты потерям,
Закроем ошибок подсчет.
Уже високосное небо
Сгребает ветра вдоль полей…
Про воздух,
Про Волгу
Не требуй,
Чтоб вольно писалось —
Налей!
За рано ушедшего друга,
За непреходящую боль…
Почти на глазах
По округе
Дубы превращаются в голь.
Налей!
Чтоб любовь и свобода
На свете не перевелись.

Девчонка из службы погоды
Зондирует шариком высь.

Вытягивает шею утиный перелет,
Шарахается вальдшнеп,
От нежности балдея.
Крылатая любовь
Вдоль просек и болот
Вечернею зарей окрашивает перья.
Какой огонь в груди
И на краю небес,
На острие крыла,
На прутьях краснотала!
Рассудку вопреки,
Судьбе наперерез
Под выстрелы стремит
Полет за парой пара.
Я счастлив оттого,
Что лишь тобой любим!
Я безрассуден вновь:
Так мною ты любима!
Далекие костры
К воде склоняет дым,
Укрыты берега
Черемуховым дымом.
Ты, золотая,
Ты…
Нам нечего терять.
Как бережно касанье
Этих рук и взгляда!
Кто право людям дал,
Кто право дал встречать
Крылатую любовь
Ружейной канонадой?..

Поздняя пронзительная осень
Сквозняками проходных дворов,
Как листву пожухлую, выносит
На дорожки стаи воробьев.
В обнаженность ветреного сквера,
Где фонарь еще горит вразброс,
Где к подножью мраморной Венеры
Ранним утром припадал мороз,
Где вчера навек расстались двое…
Нажимает дворник на скребок.
Да и то подумать —
Ну на что ей
Воробьи озябшие у ног.

То желтый курослеп,
То вереск-бересклет,
Мохнатые шмели,
Метелки иван-чая…
Сорочью лапку — здесь,
А там — лосиный след
Коричневой водой
Болотце заполняет.
Тридцатый километр
Тростинкой меж осин
Поет себе едва,
Пришептывает тихо,
Как детским ноготком
По сердцу,
И бессиль-
                   но время над тобой,
И позабыто лихо.
Мой старый крепкий стол,
Бумага и перо,
Бессонные часы,
Минута вдохновенья —
Что толку в вас,
Когда
Кукушечьим крылом
Горячий маслят хлеб
Старухи в той деревне!
Тридцатый километр,
Зеленая звезда,
Как осень за окном,
Прозрачно и высоко
Свети, пока не на-
                               ступили холода,
Пока дрожит моя
Кровинка на осоке.

Сливают ненастье
В грибные воронки дожди.
От ветра и выстрелов
Скоро леса обескрылят.
Конец листопада,
И сердце в утиной груди
Замолкнет под ветром
От малой дробинки навылет.
Удачной охоты,
Ни пуха тебе ни пера.
Сентябрь на исходе,
Осинник последним закатом
Уже догорает.
И тихое:
«Друг мой! Пора!» —
Как отзвук забытой
И невозвратимой утраты.

Маленький город в два этажа.
Белые улицы, сонные окна.
Плавной поземки мерцающий локон
Варежкой ночи к дорожке прижат.

Ты ли решилась меня провожать,
Я ли до дома тебя провожаю.
В гнездах ветвей меж двумя этажами
Перышки эха кружат и кружат.

Все, что осталось от наших шагов.
Где же вы, робкие птицы свиданий
С мягкоочерченной хрупкой гортанью,
С крыльями легче и чище снегов,
Тех, что хранимы от света луны
Тенью сугробов и тенью строений…

Грустная область моих сновидений —
Маленький город в верховьях страны.

Как заболеешь —
Вспомни мой совет:
Возьми в ларьке таджикского вина,
Нагрей не до кипенья
И в бокал
Налей и выпей.
Друг мой!
Все проходит.

Едва тюльпана чашечка на свет
Раскроется,
Она вином полна,
Как твой бокал в слабеющих руках —
Так на Памире говорят в народе.
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
В той чайхане,
Где купол голубой
Над головой висел, как пиала,
Ты мне читал,
Что говорил Хайям,
Остывший чай усами согревая.
Вился дымок над глиняной трубой…
Гоиб!
Я болен,
И у нас зима,
Как белый дым — поземка по полям.
Я твой совет все чаще вспоминаю.

Теперь мне до Памира далеко.
Бокал с вином походит на тюльпан.
А ты сейчас
На том краю земли,
Где нет почти понятья «время года».
Пусть будет мне хоть от того легко,
Что мысленно произнеся: «Салам», —
Я вспомню,
Как читает рубаи
Веселый сын
Веселого народа.

Перестань.
Это все мне знакомо,
Фиолетовый жук-плавунец,
Обитатель подводного дома,
Родниковой запруды жилец.

Полон воздуха твой теремок.
Пузырьки под крыло собирая,
Что ты мечешься,
Точно челнок,
Раздвоенною спинкой играя?..

Или время с тобой не в ладах?
Это мне три минуты на сборы.
Перестань.
Тяжелеет вода.
Надвигаются тучи на горы.

Вот уже затупили иглу,
На угольях плавильную чашу
Раздувая,
У неба в углу
Полотенцами мокрыми машут.

Проходит мимо
Издалека
И погружается во мглу,
Пока кузнечики в осоке
Куют зеленую иглу,
Пока лопух
Ворсистым ухом
К тропинке луговой приник,
Летучим тополиным пухом
Мышиный заглушая крик.
Спеши.
Не кончилась работа.
На все один отпущен срок —
И на совиную охоту,
И на перепечатку строк.

Привычное не возводи в привычку.
…Опять раскрыла ночь дырявый зонт.
На молнию последней электрички
Застегнут до рассвета горизонт.
По замше листьев водит ветер пальцем,
Летит пыльца на водяной паркет…
Паук свои серебряные пяльцы
Выносит из угла на лунный свет.
И чудится мне голос в темноте:
Священно все,
Что звездный зонтик крутит,
К ручьям подземным
Гнет ольховый прутик
И красоту склоняет к простоте,
Любовь — к Отчизне,
Душу — к чистоте.

Скрепляли ласточки слюной
Под крышей глиняное счастье,
И львиный зев под бузиной
Держал пчелу в медовой пасти.

Порхали бабочки в тени,
Сновала птица быстрой тенью.
Паук по тропкам нитяным
Спускался в дебри чистотела.

Мелькали крылья и листва,
Пыльца
И солнечные пятна…

Так сильно хочется устать,
Чтоб лечь
И не ходить обратно,
Чтоб, как телятам на лугу,
Душе младенчество светило.

Терзай,
Сгибай меня в дугу,
Как этот мальчик хворостину.
Ему из всех земных чудес
Открыта лучшая страница.
Под крышей месит глину птица.
За домом луг.
За лугом лес.

На вечерней заре
Запоет бородатая птица.
В двухметровом кипрее
Заблудятся сумрак и зной.
Ковернинские сосны,
Июль обливая живицей,
Шевеля высоту,
Тянут к небу подлесок резной.
Шелудивой корой
Осыпают седой муравейник…

Я костер разведу
И…
Замру,
Оглянувшись назад —
В стреловидных надрезах
Смолистые души деревьев,
Покидая стволы,
Точно стрелы, к земле пригвоздят
Тишину и покой.
Будто сердце родимого леса
Разом
Остановилось…
На месте былых сосняков
Только душная ночь,
Да еще рахитичный подлесок,
И не слышно вершин
Прародителей-семенников.

А ведь было.
Баюкали небо дремучие кроны,
Ветры гнезда свивали
В могучих развилках ветвей,
Грозовые разряды
По дуплам ворочали громы,
Под корнями
В берлогах
Медведи рождались во тьме.
Что ж,
Всему свое время.
Зачем же мне так одиноко,
Если эти вот стрелы
(В полете своем не вольны)
Кровь пускают сосне.
Только жаль —
Слишком часто до срока…
Если б так же,
До срока,
Приходило к нам чувство вины.

На гвоздичной поляне,
На клейкие стебли гвоздики
Опрокинусь,
И странные мысли не к месту придут:
Отчего
Там,
Где вечно
Заснежены горные пики,
Там естественно люди
Подолгу
На свете живут.