Уильям Йейтс - Пьесы (сборник)
Почему карманники? Я объясню, вы поймете.
За сценой слышатся барабан и флейта, потом опять наступает тишина.
Наши музыканты. Я попросил их подать мне знак, если очень разволнуюсь. Доживите до моих лет и тоже станете не в меру чувствительными. Сегодня вечером вы еще услышите их. Наших певца, флейтиста и барабанщика. Они играли и пели на улицах; там я нашел их, всех по отдельности, и теперь буду учить, если не умру, музыке бродяг, то есть музыке Гомера. Обещаю вам и танец. Это мне захотелось ввести танец, потому что, если нет слов, то нельзя ничего испортить. Так как должна танцевать Эмер, то должны быть отрубленные головы – я стар и не могу изменить мифологии – должны быть отрубленные головы, перед которыми она будет танцевать. Поначалу мне пришло на ум вырезать деревянные головы, но потом, нет, чтобы она танцевала правильно, лучше всяких голов будут крашеные деревяшки в виде параллелограммов. Однако в тупик меня поставила другая проблема, как найти хорошую танцовщицу; одну такую я знал, но ее больше нет; а ведь это должна быть трагикомическая танцовщица, трагическая танцовщица, потому что ее рвут на части любовь и ненависть, жизнь и смерть. Три раза я плевался.
Плевался на балерин Дега. Плевался на их короткие туловища, на их скованность, на их пальчики, на которых они крутятся, как волчки, но больше всего на их лица, как у горничных в отелях. Пусть бы на них вовсе не было отпечатка времени, пусть бы они были, как Рамзес Великий, но только не горничными, не служанкой с ее обычной историей. Я плевался! Плевался! Плевался!
Сцена темнеет. Занавес падает. Начинают играть флейта и барабан и играют до тех пор, пока занавес не поднимается над пустой сценой. Проходит полминуты, и появляется Эйтне Ингуба.
ЭЙТНЕ.
Где Кухулин?
Из глубины сцены появляется Кухулин.
К тебе я от Эмер.
Твоя жена меня к тебе прислала,
Чтоб ты забыл о лени, ибо Медб,
С собою взяв из Коннахта злодеев,
Амбары и дома жжет в Эмайн Маха:
Твой дом в Муиртемне уже сгорел.
Не думай о причинах этих бед,
Скачи на битву, смерти не страшась.
Готова сцена, выход за тобой.
КУХУЛИН.
Ты опоздала с вестью. Я все знаю,
Уже послал гонца собрать людей,
Вот жду его. А что там у тебя?
ЭЙТНЕ.
Где? Ничего.
КУХУЛИН.
Да у тебя в руке.
ЭЙТНЕ.
Нет.
КУХУЛИН.
Нет? А что тогда в руке ты держишь?
ЭЙТНЕ.
Ах, это! Как оно ко мне попало?
Я прямо от Эмер. Мы встретились.
Поговорили.
КУХУЛИН.
От Эмер письмо.
В нем о другом. Промедлить, верно, должен
До завтра я. На сей раз ждет меня
Беда, из коей мне живым не выйти.
Наутро ж Конал Кернах будет тут
С великим воинством.
ЭЙТНЕ.
Не понимаю.
Кто и зачем письмо вложил мне в руку?
КУХУЛИН.
Что ж понимать? Я до утра промедлить
Тут должен; а тебя прислали, чтоб
Меня тут задержать. Да нет, не бойся,
Написано здесь так. Мне ж по душе,
Как сказано тобой, скакать на битву.
Немного нас тут, но мы все едины.
Победа не всегда бывает легкой.
Входит Морригу и становится между ними.
ЭЙТНЕ.
Скажи, кто между нами встал сейчас?
Не видно никого.
КУХУЛИН.
Нет никого.
ЭЙТНЕ.
Кто с птичьей головою из богов?
КУХУЛИН.
Ну, голова воронья у Морригу.
ЭЙТНЕ (изумленно).
Богиня войн Морригу между нами
И черным трогает крылом плечо
Мое.
Морригу уходит.
Медб на меня наслала сон.
Когда юнцом ты, Кухулин, с ней спал,
Красива Медб была, как птичка, но
Потом другою стала, глаз во лбу
У ней.
КУХУЛИН.
У ней во лбу сверкает глаз?
И у нее воронья голова?
Но в той, что в рот тебе слова вложила,
Не видел я уродства никакого.
Ты не придумала? Ищи себе
Того, кто помоложе. Или правда,
Что, испугавшись, ты сама решила
Меня на смерть послать своим умом?
В волненье ж ты забыла о письме,
Что у тебя в руке.
ЭЙТНЕ.
Проснулась я,
Скажу, что Медб не занимать ума.
Разве не мне поверит Кухулин?
КУХУЛИН.
Я обезумел после смерти сына,
Войной пошел на море, и жена
Меня вернула к жизни.
ЭЙТНЕ.
Много жен
Тебе служило, но меня ты выбрал.
КУХУЛИН.
Боялась ты, что, если изменилась,
Тебя убью, но все меняется
В подлунном мире, и урод здесь я,
Коль все такой же.
ЭЙТНЕ.
Я тебя любила,
Ты не прощал предательство тогда
И, если мне не веря, ты прощаешь,
То, верно, смерть твоя не за горами.
КУХУЛИН.
Ты громко говоришь и возле двери;
Зачем кричать о смерти, да еще
С таким волненьем, ведь не знаешь ты,
Кто может нас подслушать из-за двери?
ЭЙТНЕ.
Возможно, кто предателя запомнит,
В ком страсть еще бурлит для жизни,
Кто не торопит смерть. Когда уйдешь,
Я всем представлюсь: поварам, гонцам,
И оружейникам, и поварятам.
Пусть бьют ковшами и ножами режут,
На вертел пусть сажают, пусть умру
Позорной смертью, что им будет люба,
И тень моя между другими встретит
Открытым честным взглядом тень твою.
КУХУЛИН.
Ах, речи жен, замысливших худое.
Входит Слуга.
СЛУГА.
Твой конь готов. И люди ждут приказа.
КУХУЛИН.
Сейчас, сейчас. Всего один вопрос.
Та женщина, что вне себя от горя,
Сказала, будто ложь в ее словах,
Так как она предать меня решила
И смерть мне уготовить. Что же делать?
Как мне спасти ее от чар враждебных?
СЛУГА.
Она призналась?
КУХУЛИН.
Правда мне известна!
Она явилась с вестью от жены.
СЛУГА.
А если дать ей макового сока?
КУХУЛИН.
Что ж, дай, но береги ее от смерти,
Как самого себя. Коль не вернусь,
Пусть Конал позаботится о ней,
Его ведь любят жены.
ЭЙТНЕ.
Вот знать бы,
Что та Морригу с головой вороньей
Была честна и правду мне сказала
О том, что скоро Кухулин умрет.
Опять играют флейта и барабан. Сцена ненадолго темнеет. Когда вновь зажигается свет, на сцене пусто. Входит раненый Кухулин. Он пытается привязать себя ремнем к каменной колонне. Входит Айфе, женщина с прямой осанкой и белыми волосами.
АЙФЕ.
Эй, Кухулин, ты узнаешь меня?
КУХУЛИН.
Ты меч в руках держала; думал я,
Что мы убьем друг друга, но потом
Ты ослабела, и я меч забрал.
АЙФЕ.
Смотри же, Кухулин! Смотри еще!
КУХУЛИН.
Ах, волосы твои белым-белы.
АЙФЕ.
Пора забыть о прошлых временах.
Мой наступил черед. А ты умрешь.
КУХУЛИН.
Где я? Зачем я здесь?
АЙФЕ.
Ты всех прогнал,
Ведь получил ты шесть смертельных ран,
Потом из родника хотел напиться.
КУХУЛИН.
На камень я накинул пояс свой,
Чтоб крепко привязать себя к нему
И стоя умереть, но сил уж нет.
Ты пояс затяни.
Айфе помогает Кухулину.
Тебя я знаю.
Ты – Айфе, и мой сын твоим был сыном.
Я помню наш источник Ястребиный
И берег Байле, где убил его.
Так, значит, чудо сотворила Медб,
Чтоб ты могла убить меня по праву.
АЙФЕ.
По праву – да, но Медб тут ни при чем,
И воины ее меня не знают,
Из Маха серый конь, в бою убитый,
Вновь появился, выйдя из воды,
Живой как будто, обошел три раза
Вокруг тебя и камня, а потом
Опять ушел под воду, и никто
Из всех ни шагу не посмел ступить,
Кроме меня.
КУХУЛИН.
Ну, у тебя есть право.
АЙФЕ.
Старуха я теперь, и, чтоб ты, силы
Возвратив себе, не вырвался на волю,
Я к камню крепко привяжу тебя
Своею шалью.
КУХУЛИН.
Не порви ее.
Прекрасны твои шали. Помню ту,
Что золотом сверкала.
АЙФЕ.
Я забыла.
Связывает Кухулина шалью.
КУХУЛИН.
Зачем тебе лишаться этой шали?
Ведь, много крови потеряв, ослаб я.
АЙФЕ.
Боялась я тебя, но вот связала
И больше не боюсь… Как бился сын мой?
КУХУЛИН.
Со временем он мог бы стать искусней,
Но лучше? Нет!
АЙФЕ.
Слыхала, ты не знал,
Как мальчика зовут, но Айфе он
Тебе напомнил, и стать другом ты
Хотел ему, да Конхобар был против.
КУХУЛИН.
Да, против. Конхобар велел сражаться.
В тот день я в верности ему поклялся
И клятве изменил, сказал о сходстве,
Но кто-то речь завел о колдунах,
И я решил, что сходство – их работа,
Мы стали драться, я убил его,
Потом сошел с ума и с волнами
Сражался.
АЙФЕ.
