Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида

Совмещать несовместимое,
Претворять непретворимое,
Слить потоки неслиянные,
Сделать словом несказанное —
Вот задача неотложная…
Стань возможным, невозможное!

Тяжело росток придавлен
Тяжким камнем к борозде.
Но к спасенью путь оставлен
Свет взыскующим — везде.

Вправо, влево, вкось и прямо,
Вдоль по камню, поперек —
Жизни крепкой и упрямой
К солнцу путь в земле широк.

Пробирайся, наливайся
Вешней силою живой,
Юный стебель, не сдавайся
Камню — крышке гробовой.

Дева, роза Назарета,
Матерь Света,
В радужных твоих садах
Серафимами воспета,
Оживи мой дольний прах,
Прах души моей сожженной,
Беззаконной —
Вероникой голубою,
Да взрастет всегда склоненной
В славословье пред Тобою.

Как жадно страждущее поле
Впивает горных вод струи,
Так жажду я в земной юдоли
Причастия Твоей любви.

Но в сухоте окамененья
Моя бесплодная душа
Не в силах внять словам спасенья
И жизнью новою дышать.

О Ты, из камня источавший
Поток животворящих вод,
Души, как жесткий камень ставшей,
Коснись — да смертью не умрет!

Крещеньем огненным креститься,
Душа убогая, тебе ль?
Твой путь — бичи и власяница,
А не избрания купель.

Когда великим испытаньем
Господь тебя благословил,
Ты приняла Его деянье,
Но дух твой мрачен и уныл.

Сойти не может горний пламень
В непросветленные сердца,
Прими же вместо хлеба камень,
Прославив правый суд Отца.

Я у подножья эшафота.
И будет суд. И будет казнь.
Зачем же сердце беззаботно
И так чужда ему боязнь.

И нет молений о спасеньи,
И нету мыслей о суде.
Скользят крылатые мгновенья,
Как брызги солнца по воде.

И не осилить мне беспечность,
Не убояться мне суда…
И Бог, и мир, и я, и вечность, —
Всё нераздельно навсегда.

Приготовьтесь к шествию в пустыне,
Путники усталые. Пора.
Научитесь, путники, отныне
В пламени гореть и не сгорать.

На пути источника не будет.
Не прострет над вами пальма тень,
Помолитесь, путники, о чуде,
Чтоб не стал последним этот день.

Бессилью моему дай право стать усильем,
Моей душе, приникнувшей к земле,
Расправить дай поникнувшие крылья
И луч зари дай уловить во мгле.

Да вознесусь к Твоим селеньям горним,
Как к облакам возносится туман,
В бескрайние лазурные просторы,
В неизмеримый звездный океан.

Когда в Еноне у Салима
Крестил водою Иоанн,
Богоисканием томимый,
И я пришел на Иордан.

Но был мне голос: в Иордане
Тебе креститься не дано.
Томимых жаждою познанья
Крещу я огненным вином.

Пожди еще. Минуют сроки,
Предел восполнится времен —
И будешь в огненном потоке
Испепелен и возрожден.

Неизглаголанной печали
Полна ушедшая любовь,
Но сердце чтит ее скрижали,
Их перечитывая вновь.

И совесть, страж неутомимый,
Не даст душе вперед шагнуть,
Пока ты, некогда любимый,
В былом мне заграждаешь путь.

Пока тебе я не простила
Разлуки смертную вину
И до конца не обвинила
Себя одну.

Остановись, прохожий, на мгновенье
Во имя ночи той, что я была с тобой.
Ты не узнал меня. Спина моя согбенна,
И седы волосы, и взор померкнул мой.

Но это я — Роав. Тебя из всех прохожих
Я одного возлюбленным звала.
С тобой одним на всем доступном ложе
Невестой чистою и любящей была.

С вершин [Фавора] ветер налетает,
Взметает прах всех четырех дорог
И, злобствуя над нами, раскрывает
Шатра убогий кров.

В Вефиле у тебя есть крепкая храмина
И мать твоих детей, любимая жена,
Но мы одни под звездами пустыни,
Что ты вошел ко мне, не будет знать она.

Не просит ласк дряхлеющее тело,
И поздно мне дитя твое зачать.
Я в эту ночь, припав к тебе, хотела,
Как встарь, на звезды поглядеть опять.

Ты вдаль уйдешь, но станет ночь теплее,
И я во сне услышу, как тогда:
«Роав, Роав, ты мне всех жен милее,
Ты мне сестра, голубка и звезда».

У колодца ведра плескались,
И всю воду я разлила
Оттого, что мысли мешались
И душа как в аду жила.

Вдруг подходит ко мне прохожий,
Не священник и не левит,
Но по виду служитель Божий,
И смиренно мне говорит:

«Дай мне пить, жена-самарянка».
«Нашел у кого просить!
У колодца я спозаранку
И воды не могу наносить.
Я в колодец ведро уронила
И разбила два кувшина,
Ты не знаешь, что со мной было».
Он сказал: «Ты блудница, жена,
И сегодня горишь в геенне,
И в сердце твоем нож
И своей, и чужой измены.
И всегда ты жаждешь и пьешь,
Угасить напрасно желая
Негасимую муку твою.
У меня же вода есть такая,
Коей жажду навек утолю».

Я молчала у ног пророка,
Но с груди моей камень упал.
А над нами высоко-высоко
Белый голубь летал.

Гляжу с вниманием прилежным
В полуоткрытое окно:
По синим пажитям неспешно
Влача пушистое руно,

Волнисто-снежными стадами
Плывут и тают облака,
А там, вдали за облаками,
Весь мир держащая Рука

И надо мною, и над ними
Незримо чертит письмена.
И не стереть ничье в них имя,
Ни одного виденья сна.

Шел Иуда полями.
Трава под его ногой
Свивалась в черное пламя,
И камень стонал немой.

В страхе бежал с дороги
Пред ним скорпион и змей.
И русло менял в тревоге
Бегущий мимо ручей.

Смерти искал Иуда,
Но тщетно звучал призыв.
Свершилось новое чудо
Под кущею белых олив.

Ветви обвиться не дали
Проклятой петле вокруг,
И роща вся задрожала,
Как будто пронесся дух.

Пал Иуда на землю,
Как зверь, завыл, скорбя,
И услышал голос: «Я внемлю.
Я здесь. Я простил тебя».