Владимир Маяковский - Том 12. Статьи, заметки, стенограммы выступлений
Вывод
Стихотворение должно иметь в себе полный политический идейный заряд.
Надо, чтоб этот заряд несся по всей новейшей технике, обгоняя прошлые стрелятельные возможности.
Я лично по двум жанровым картинам проверяю свои стихи.
Если встанут из гробов все поэты, они должны сказать: у нас таких стихов не было, и не знали, и не умели.
Если встанет из гроба прошлое — белые и реставрация, мой стих должны найти и уничтожить за полную для белых вредность.
Пропорция этих моментов — пропорция качеств стиха.
«Леф» не печатает просто «хороших» стихов.
Нас интересует поэтическое культурное производство. Изобретение.
Дальнейшие вещи по лефовскому стандарту — в толщь и в ширь газет и журналов.
Товарищи, шлите новые стихи «Новому Лефу»!
[1928]
Письмо Равича и Равичу*
Уважаемый т. Маяковский!
Решаюсь вам написать письмо. В этом рассказе я описываю действительную жизнь мою и моих товарищей. Разница в том, что здесь я описываю человека уже более взрослого — лет тридцати, а мне 20. Кроме этого, все описываемое правда. Посылаю вам потому, что свой первый стих написал, прочитавши ваши книги. Сам я не из Ленинграда.
Я не ручаюсь, что посылаемый мною рассказ может быть напечатан в вашем журнале, но прошу вас мне лично написать письмо об ошибках, за что буду очень благодарен.
С приветом Л. Равич*.
Безработный (Из дневника безработного)Голос толпы, как труба…
Длинная, длинная очередь.
И тянутся к бирже труда
Хмурые чернорабочие.
Замызганный каменный пол.
Скамейки. На них вповалку
Женский и мужеский пол,
В шапках и полушалках.
Застыли люди иль спят?
Какая коса их скосила?..
Черна от бровей до пят,
Черна рабочая сила…
С лопатами ждут копачи,
Глядят лесорубы хмуро.
И в тесном углу молчит
Белая кисть штукатура.
А где-то сопит весна,
И воздух гнилой топорщится…
Встает от пьяного сна
Веселая Фенька уборщица.
И Фенька тащит меня,
Рыгая капустой и водкой…
Но вдруг толпа загудела, звеня,
У грязной перегородки.
Тре-бо-ва-ние пришло…
Сто человек на работу.
И стало как будто светло,
И жизнь стала в охоту…
Толпа зашумела, как дуб,
И выросли руки, как сучья,
На плотника лез лесоруб,
Копальщики перли, как тучи.
И карточки зрели в руках,
И ширился гул безработных…
Волна волновалась, пока
Не набрали полную сотню.
В счастливцах вспыхнул огонь,
В глазах наливалась настойка,
Сила сочилась в ладонь,
Ушли они стадом на стройку.
А где-то глухие часы
На башне высокой завыли.
Все ушли, как голодные псы,
И биржу труда закрыли.
Улица так и гудит.
А вечер над крышами гордый.
Мы с Фенькой пошли бродить
От нечего делать по городу.
В карманах у нас ни боба.
Ей шамать охота с похмелья.
А там на панелях гульба —
Растратчикам пир и веселье…
Водят дамы собак на цепке,
И собаки, как дамы, толсты,
И парень в новенькой кепке
Покупает девчонке цветы.
А Фенька моя пьяна…
Я чую, что девка тает.
Для других пахнет весна,
А для нас она воняет.
Между прочим, подходит ночь.
На руке моей виснет Фенька,
Ей от голода стало невмочь,—
Мы присели на камень ступеньки.
Эх, пошамать бы рыбы теперь!
Аж во рту стало нудно и сухо.
И ворчит, как дремучий зверь,
Мое неуемное брюхо.
Эх, на поясе сколько дыр
Я сегодня гвоздем продырявил!
Над бульваром вечерний дым —
Там поют больные лярвы.
Закусила Фенька губу.
Отодвинулась. Стало ей тесно,
И зовет ее на гульбу
Отдаленная пьяная песня.
Я за нею в потемки пошел,
Проводил ее до бульвара.
Будто просо в дырявый мешок,
В нем насыпаны пьяные шмары.
Покупают их мясо за деньги
Люди, гнилые, как пни.
И голодная добрая Фенька
Потеряет хорошие дни…
Я ушел в темноту бездорожья,
Видел Фенькины угли-глаза.
Я видал, какой-то прохожий
Ее грубо за руку взял.
И такая жальба за подругу,
Ее глаз мне стало жаль.
Я за пазуху сунул руку,
Но не нашел ножа.
Давеча продал я ножик —
Хлеба купил, папирос…
Оглянулся… пропал прохожий
И Феньку с собою увез.
Я долго по улицам шлялся,
Горела моя голова.
Запела цыганским вальсом
И слюни пускала Нева…
А где-то гремящие трубы
Запели на сто голосов,
Как будто вошли лесорубы
В чубатые чащи лесов.
А в тумане пегом и диком,
Где глохнет ветровый свист,
Стоит Петька Великий
Безработный кавалерист.
И дремлют заржавленной болью
Оскаленные стены дворца…
· · ·
Неужели те годы уплыли
И растаяли песни свинца?
Да… Теперь мне, пожалуй, за тридцать,
Чуб мой стал понемногу седым,
Но тогда было радостно биться
Даже самым простым рядовым.
Революции дал я немного.
Но гореть за нее хорошо.
С военкомом одной дорогой
Я в шинели растрепанной шел.
И в холодные дымные ночи,
Когда песня сердцу — сестра,
Я в отряде — простой наводчик —
С пулеметом стоял у костра.
Мне мерещится шум барабана
В духоте ночлежных ночей.
Я люблю, когда старая рана
В непогоду болит на плече.
Вспоминаю былое горение.
Эти ночи ко мне не придут…
Эх, добряга ты, ветер весенний,
Мне от голода нынче капут.
Мне придется издохнуть с голоду,
Дорогая красотка-весна.
Ишь как лопает звезды-жолуди
Рябая свинья-луна.
За Невою рассветом кроются
Сытые небеса…
На углу домина строится —
И такие на диво леса!
Размахнулось руками строение,
А стена высока и нова.
Это началась стройка весенняя —
Значит, рано еще унывать.
Эй ты, сердце, до жизни охочее.
Веселее и жарче стучи!..
Скоро утро —
Придут рабочие.
Попрошусь таскать
Кирпичи…
Л. Равич (1928)
Дорогой т. Равич.
Я отвечаю Вам в журнале, думая, что замечания, высказанные относительно Вашего рассказа в стихах, будут полезны и другим поэтам, начинающим работу над словом.
Я смотрел Ваш стих несколько раз и читал его многим понимающим в словах товарищам.
Выводы такие: Вы очень способны к деланию стихов (если это действительно «первое» и если описываемое действительно «правда»).
Хорошо, по-лефовски:
1. Все образы произведены обдуманно от двух главных тем — «безработица» и «голод».
Эх, на поясе сколько дыр
Я сегодня гвоздем продырявил!..
Ишь как лопает звезды-жолуди
Рябая свинья-луна…
Стоит Петька Великий,
Безработный кавалерист…
Это лучше бесцельного имажинизма Есенина*.
«Безработный» применительно к Петру Великому* — и не обидно и не грубо, а вместе с тем снижает всю Петрову, всю царственную величавость.
2. Прямое, не заталмуженное предыдущими поэтами, отношение к шаблоннейшим явлениям —
Для других пахнет весна,
А для нас она воняет.
3. Сделанность, слаженность слов, аллитерация, сама явившаяся в результате долгого обдумывания наиболее выразительных для данного положения букв и слов —
Черна от бровей до пят
Чернорабочая сила.
Копальщики перли, как тучи.
И карточки зрели в руках.
4. И хорошо, что тоска, пронесенная через безработицу, разрешена по-двадцатилетнему и бодрому —
