Михаил Луконин - Стихотворения и поэмы

«Нежная овощь —
сгнила б от непогоды.
Приехали на помощь
девчата-рыбоводы…»
Весел председатель,
морщинки у глаз.
«Сколько, угадайте…
картошки у нас?..»

Ситцевая кофта,
сатиновые брюки.
Быстро,
ловко
работают подруги.
Ты вспомнишь общежитку,
а тут канитель.
Откусишь нитку —
готова постель.

Матрас колюч от сена,
вали его,
смейся.
Темнеет постепенно,
не видно месяца.
Булькает варево,
у костра —
всё в инее.
Дружно ударили
ложки алюминиевые.
Зарозовели пальцы
у дымного огня.
Я к стволу прижался,
не видно меня.

Лежишь, подмяв подушки,
ладошка под щекой.
Я стоял и слушал
осенний покой.
Дрожишь ты от сырости,
холод от пруда.
Не успела вырасти,
вот уж беда!..

Спите,
спите,
спите,
пусть шумит трава.
Счастья хотите?
Есть у вас права.
Спи теперь, девчонка,
завтра с зарей
склонится челка
над родной землей.
Спи, девчонка тоненькая,
грейся, молчи.
Одеяло комкая,
спи себе в ночи.
Встал над изголовьем,
грозен и красив,
танк, умытый кровью,
на пути в залив.
Спи, а счастье сбудется.
Встал над тобой
на Гвардейской улице
обелиск святой.

Ты всё кричишь:
«Не приставать!
                               Не чалиться!»
Зачем так строго, милая баржа?
От слов таких
совсем могу отчаяться,
на ребра ляжет въедливая ржа.
Ты угрожаешь мне:
«Огнеопасно!»
А я угрозы этой не пойму.
Огнеопасно?
                         Это же прекрасно!
То, что и надо
сердцу моему.
Хожу, дымлю,
                         а ты стоишь на месте,—
так можно оказаться на мели.
Есть у меня в груди силенок двести.
Давай буксир.
Гужу я.
Ну, пошли!
Нам хорошо —
                      весь горизонт качается.
Кипит меж нами светлая вода.
И окрик твой:
«Не приставать!
Не чалиться!» —
мне нравится теперь,
                                         как никогда.

Всё молодо,
и всё — сначала,
как трепет первого ростка.
Ты вся как песня
                               дозвучала
из векового далека.
Ты как оазис —
жизни чаша.
Идешь пескам наперерез.
Как на краю Тахиаташа
шагающие стрелы ГРЭС.
Как расцветающая ветка,
как всходы хлопка,
как весна,
как творчество
                         и как разведка.
В тебе такая новизна!
Каракалпакия,
                         прости мне
вот эти первые слова.
Ты учишь говорить простыми,
как жизнь, делами,
                               ты права.
Меня просторы взволновали,
пленил Нукус —
                          цветок земли.
Поэты в круг меня позвали,
мы вместе
песню завели.
Народ застенчивый и добрый
мне руку дружбы протянул.
Предчувствие любви
                                   сквозь ребра
доносится,
как вешний гул.
Я в ожиданье переправы
ходил по берегу Аму.
Ее характер мне по нраву.
Он близок сердцу моему.
Я шел по улицам Чимбая,
я вглядывался в чернотал,
он, людям ветки отдавая,
под небо новые метал.
Ты научи меня, просил я,
быть вечным,
                           старость стороня.
Хочу, чтобы земная сила
так обновляла и меня.
Хочу на травах отогретых
жить,
             душу солнцем опаля.
Хочу ходить в твоих поэтах,
каракалпакская земля.
Запомню,
                 проходя над Волгой,
твоих ладоней жар людской.
Весны твоей
                         разлив недолгий,
ее рабочий непокой.
И небо на краю пустыни,
глубокое, как водоем,
и чистую полоску сини
на красном знамени твоем.

Постойте, товарищи,
                                       снова
подумаем вместе о нем.
Бессмертная слава готова
сиять негасимым огнем.
И песни,
и сказки мы сложим,
но наше, его торжество
не в том, что мы славу умножим,
а дело
продолжим
его.
Ведь было то сердце не камень,
любило
и билось в груди,
и мерило жизнь не веками,
а знало, что смерть впереди.
Прострелено было, как знамя,
кого-то просило — люби.
И черная тень непризнанья,
как рана,
зияла в глуби.
То сердце сжималось в тревоге,
когда он,
                готовый к борьбе,
по шахимарданской дороге
поехал на валкой арбе.
Был не великаньего роста
и жил-то не так уж давно,
не песня,
не музыка просто,
не просто герой для кино.
Тем славен он будет и вечен
для жизни,
а не для красы,
понятен нам,
                        прост, человечен
и близок
характер Хамзы.
Отдача в труде и сраженье,
отчетливость в каждом шагу,
народу любовь и служенье
и
непримиримость к врагу.
Готовность
                     по первому знаку
пожертвовать жизнью,
                                        собой
и, как над землею,
                               в атаку —
подняться над личной судьбой.
Всё то, что в отцах трепетало,
в расцвете сегодняшних дней
советским характером стало
и славой советских людей.
То было такое начало,
которому нету конца.
Оно в Маяковском звучало
и нам закаляло сердца.
Роднит нас великая сила —
и смерть комиссаров Баку,
и жизни Хамзы и Джалиля
в единую слиты строку.

Да, солнце, это верно,
                                         рядом просто.
Есть трудная арычная вода.
Для роста солнце,
и вода для роста,
и вся земля родная —
                                             для труда.
И вот
земля в моторном перегуде,
канал журчит на каждом рубеже.
Так сотворенье мира
                                      ладят люди,
не боги —
те на пенсии уже.
А хлопок хлопотлив и непокорен,
потом он легок,
а сначала крут.
Пока к цветам
                        дотянется из зерен
и будет бел,
ты станешь вовсе черен.
А просто так
                       и палки не растут.
Ты посмотри на женскую походку.
А руки так летучи и нежны,
расцветшему,
разбуженному хлопку
особенные нежности нужны!
Нет, хлопок — это,
                                 нет,
                                        не просто солнце,
нет,
не цветок на праздничном столе.
И хлеб
и хлопок
                даром не дается,
а нужно
низко
               кланяться земле.
Над всесоюзным урожаем веским
мы кланяемся землям дорогим,
чтоб счастливо
                            нам жить
                                                в стране Советской
и
никогда
не кланяться другим.

Пришла, как лето,—
                                  дочь, Анастасия,
вся в мать — солнцеволоса и добра.
Оповестила всех,
оголосила,
что ей в дорогу дальнюю пора.
Всё что-то шепчут трепетные губы,
сердце жжет тепло ее руки.
И глаза загадочны,
                                   как глуби
на переплеске Волги и Оки.
Да,
         сколько тебе стукнуло?
                                                   Семнадцать!
Я вглядываюсь пристально в часы.
А годы будут множиться,
сменяться,
как волны у прибрежной полосы.
И будет так же буйно
                                    в том июле,
потяжелеют ветки от плодов,
и отзовется всё в сердечном гуле
у Настиных семнадцати годов.
В июле кружат голову предгрозья,
и поле дышит зреющей травой,
и по ночам созвездия,
                                         как гроздья,
свисают над туманной головой.
Ты запрокинешь медленные руки,
глазами встретишь близкую звезду,
все мировые радости и муки
придут к тебе
в далеком том году.

Я говорю тебе: не бойся, Настя,
не бойся жить
                       открытей и смелей.
Жить на земле!
                           Да, выше нету счастья,
ты расспроси у матери своей.
Бушует переполненное лето,
мы будем вспоминать еще о нем.
Идем,
           благодарю тебя за это.
Тебе семнадцать грянуло —
идем!
Да, по часам семнадцать отстучало,
нет у тебя ни лет еще,
                                       ни дней.

Еще рассвет,
ты — самое начало.
Ты с каждою минутой — всё родней.
Засмейся лету, дочь Анастасия,
как счастливы единою судьбой
две матери —
                          и Волга, и Россия,
склонившиеся тихо над тобой.