Феликс Кривин - Круги на песке

Ершов проводит свой урок.
Ах, эта русская словесность!
Как вдохновенна сила строк,
Когда любая частность — честность.
Конечно, много чепухи,
И в ней немалая опасность.
Как жалки проза и стихи,
Когда любая честность — частность!
Что хуже: совести упрек
Или начальства недовольство?
Ершов проводит свой урок
В губернском городе Тобольске.
А за окном и даль, и ширь
Бредут, бредут по бездорожью…
А за окном лежит Сибирь,
Пусть недалекая, но все же…
Но класс к учителю приник
И слова проронить не смеет.
Сидит за партой Менделеев,
Его любимый ученик.
И если им сейчас солгать,
Их души вечно будут немы.
И нам, быть может, не видать
«Периодической системы».
И все учение не впрок,
Словесность станет словесами…
Ершов проводит свой урок,
Учитель держит свой экзамен.
Он не трибун и не пророк,
Не слишком сильная натура…
Конек волшебный Горбунок,
Спаси его литературу!

Я не петрашевец и не декабрист,
И меня сибирские каторги не гнули.
Я живу в Сибири в гостинице «Турист»
И живу — смешно сказать! — в июле.

И Сибирь встречает ласково меня,
Обо мне заботясь, как о друге.
Я иду свободно, цепью не звеня, —
За какие, собственно, заслуги?

Я не сплю на нарах, скорчившись ничком,
И меня не будит окрик резкий.
Для меня Сибирь — никак не мертвый дом,
Потому что я — не Достоевский.

Но гремит Декада в клубах заводских,
На полях — в минуту перекура…
Дни литературы… Это пустяки:
Здесь прошли века литературы.

Суетится река Суетняк
На бескрайнем сибирском просторе,
Но не может, не может никак
Добежать до далекого моря.
До какой-нибудь Карской губы
До какой-нибудь царской судьбы.

Мы спешим, мы торопим себя,
Мы вздыхаем в душе: отдохнуть бы!
Но опять не судьба… Не судьба!
Где они, эти царские судьбы?
Может быть, мы напрасно спешим,
Догоняя Иртыш и Ишим?

Может быть.
Понимаешь, старик,
Нас на карте — и то незаметно.
Мы в порыве — на весь материк,
А в работе — на два километра.
Где ты, Карская, где ты, губа?
Не судьба. Не судьба. Не судьба.

В помощь начинающим поэтам —
Старшие товарищи, среда.
У кого же вам искать совета,
Начинающие города?

Ведь никто не сможет поручиться —
Ни начальник стройки, ни прораб, —
Сможет город выбиться в столицы
Или, скажем, в областной масштаб.

Потому что непедагогично
И не стоит лишнего труда
К жизни подготавливать столичной
Начинающие города.

Пусть сумеют сами отличиться,
Обретут почетные права,
Как другие, древние столицы:
Рим, Афины, Прага и Москва.

Это все пока что в отдаленье
(Хоть, конечно, есть какой-то шанс),
Извини за громкое сравненье,
Начинающий Нефтеюганск.

Может, кто-то о тебе и скажет:
Что он видел на своем веку?
Пробурил каких-то пару скважин,
А уже тягается с Баку.

Лично я греха не вижу в этом
И могу сказать тебе одно:
Даже начинающим поэтам
С Пушкиным тягаться не грешно.

Хоть попробуй с Пушкиным сравниться
Или, скажем, с Тютчевым хотя б!
Можно даже выбиться в столицы,
Сохраняя областной масштаб.

Смотришь — есть и звание, и титул,
И почет — а все-таки не тот.
Объезжает нас читатель-житель,
Не читает что-то, не живет.

У тебя ж — прекрасные задатки,
Колоссальный нефтяной запас.
В этом смысле ты у нас в порядке,
Начинающий Нефтеюганск.

Но при этом счет к тебе особый,
Своего таланта не угробь.
С этих пор смотреть ты должен в оба,
А не только, как бывало, в Обь.

Мы пакуем свои впечатления,
Покидая просторы Сибири.
Мы садимся в машину времени —
В самолет Ан-24.
Пролегла постоянная трасса,
Регулярное сообщение
Между новым Нефтеюганском
И старинным градом Тюменью.
Фантастическое движение!
Мчим сквозь годы — и нам не страшно..
Наша жизнь — как машина времени —
Между завтрашним и вчерашним.

Дороги знойные пылят,
Дробятся под копытами,
И содрогается земля,
Изрытая, избитая,
Изведавшая сталь штыка,
Тупой удар снаряда,
Во все года, во все века
Не знавшая пощады.

А солнце над землей встает
Горячее, горячее.
Оно планете отдает
Тепло свое незрячее.
Блестят под солнцем купола
В рассветах и пожарах,
И бродит огненная мгла
Вокруг земного шара.

И вот уж сколько тысяч лет
По всем путям нетореным
Идет, шагает по земле
Всемирная История.
Египет, Греция и Рим —
Все проплывает мимо.
И Древний Рим неповторим,
Как жизнь неповторима.

И так идет за веком век,
Сменяя поколения.
И смотрит каждый человек
На землю с изумлением.
Ему в диковину трава
И дали голубые.
Земля для каждого нова,
Открытая впервые.

Не замедляет время бег,
Работает ускоренно.
И каждый тащит на себе
Всемирную Историю.
Дороги знойные пылят,
Сечет жестокий ветер.
Мы сохраним тебя, Земля,
Для будущих столетий!

И в этот день мы снова с ним придем
На старую солдатскую могилу.
Конечно, мы с ним за год подрастем,
У них же все останется, как было.
Они, наверно, не узнают нас.
И он меня не спросит, как когда-то:
«А как же выйдут из земли солдаты?»
И не отвечу я, как в прошлый раз,
На братский холмик глядя виновато:
«Ты посмотри: зеленая трава,
И на кустах зеленая листва…
Вот так выходят из земли солдаты».
Пустые, бесполезные слова…
Мы помолчим над старою могилой…
У нас и даль, и неба синева,
У них же все останется, как было…

Вечный огонь прикован к месту вечной памяти.
Вечный огонь вечная память гложет.
Но он не хочет помнить, он хочет забыть
И, сгорая в собственном пламени,
Бьется, рвется, пытается вырваться —
И не может.
Он то становится на цыпочки,
Заглядывая в бесцветную даль,
То распластывается на холодном, беспамятном камне,
Пытаясь зарыть в него
Боль свою и печаль,
Память свою
О теперь уже давнем.
Он раскачивает, расшатывает себя,
Выдергивает себя, словно луковицу из грядки.
А то вдруг в пляс пускается,
Дробно семеня,
Словно там, внизу, что-то жжет ему пятки.
Бьется вечный огонь
Между вечностью земной и небесной,
Но не оторваться ему
Ни от времени, ни от места.
Стоит ему оторваться — и его больше нет,
Стоит погаснуть — и для него погаснет весь свет,
Как погас для тех,
Кого он несет в своей памяти,
В своем пламени.
Либо вечная память — либо вечное небытиё.
Время соткано из памяти о прошлом,
О случайном, зыбком, непрочном,
Впавшем в вечное забытьё.
Бьется память земли, память веков,
То вжимается в камень, то к небу тянется,
И уже не поймешь, кто к кому прикован:
То ли память к земле,
То ли земля к памяти.

Дети играют на улице,
Очень тихие дети,
Невидные и неслышные в уличной толкотне,
Дети тех, которые никогда не жили на свете,
Внуки погибших на войне.
Они играют.
От них ни шума, ни крика,
Ничем не нарушается уличная суета.
Нерожденные живут тихо-тихо,
Выбирая самые укромные, уединенные места:
Чье-то раздумье, чью-то грусть, чье-то воображение,
Чью-то случайную мысль.
Для других мест у них не хватает рождения,
Того единственного мига рождения,
В который они не родились.
Они могли бы жить, потому что они внуки живших,
По земле ходивших,
Говоривших громкими голосами,
Но не ставших дедушками, не ставших даже отцами,
Прежде времени головы сложивших.
Дети играют. Их внуки.
Если б не случилась эта война,
Если б не случилась эта проклятая пуля…
Они до жизни чуть-чуть не дотянулись,
И вокруг них — на много верст — тишина.
Пройдут еще времена,
И на той же войне погибнут правнуки живших,
Потом праправнуки живших,
Все те же головы на той же войне сложивших.
И так — всегда
Все новые и новые поколения
Будут гибнуть, не дождавшись рождения,
На той войне,
Вокруг которой на много веков тишина…
Дети играют на улице.
Внуки живших.
Их не видно, не слышно,
Словно их навек испугала война.