Семен Надсон - Полное собрание стихотворений

Не мне писать в альбом созвучьями сонета –
Отвык лелеять слух мой огрубелый стих.
Для гимна стройного, для светлого привета
Ни звуков нет в груди, ни образов живых;

Но вам я буду петь… С всеведеньем пророка
Я угадал звезду всходящей красоты
И, ясный свет ее завидя издалека,
На жертвенник ее несу мои цветы.

Примите ж скромный дар безвестного поэта
И обещайте мне не позабыть о том,
Кто первый вам пропел в честь вашего рассвета

И, как покорный жрец, на славные ступени
В священном трепете склонив свои колени,
Богиню увенчал торжественным венком…

Простите безумца за прошлые звуки,
За дерзкие звуки, пропетые вам:
В них не было правды, – то праздные руки
Просились опять к позабытым струнам…
С людьми не схожусь я давно уж – и с вами
Не ближе душой, чем с другими, я был, –
Я лгал вам: как мальчик, я тешился снами,
Как мальчик, святынею дружбы шутил!

Как мог я мгновенный обмен впечатлений
И светскую ласку за близость принять?
Как мог я так скоро, без дум и сомнений,
По первому слову всю душу отдать?
И мало ли, сердце, такие обманы
И в прошлые годы владели тобой?
Еще и теперь не зажившие раны
Горячею кровью сочатся порой!..

А вы…. в вас не стану искать я причину
Моей настоящей тоски и тревог;
Не вы виноваты, что я вполовину
Быть близким – ни с кем приучиться не мог.
Прошел мимолетный порыв ослепленья,
И в вас узнаю я всё ту же толпу…
Простите ж меня, – не ищите сближенья
И дайте уйти мне в мою скорлупу.

Я плакал тяжкими слезами,
Слезами грусти и любви,
Да осияет свет лучами
Мир, утопающий в крови, –
И свет блеснул передо мною
И лучезарен и могуч,
Но не надеждой, а борьбою
Горел его кровавый луч.
То не был кроткий отблеск рая –
Нет, в душном сумраке ночном
Зажглась зарница роковая
Грозы, собравшейся кругом!..

Тебя венчает лавр… Дивясь тебе, толпится
Чернь за торжественной процессией твоей,
Как лучшим из сынов, страна тобой гордится,
Ты на устах у всех, ты – бог последних дней!
Вопросов тягостных и тягостных сомнений
Ты на пути своем безоблачном далек,
Ты слепо веруешь в свой благодатный гений
И в свой заслуженный и признанный венок.
Но что же ты свершил?.. За что перед тобою
Открыт бессмертия и славы светлый храм
И тысячи людей, гремя тебе хвалою,
Свой пламенный восторг несут к твоим ногам?
Ты бледен и суров… Не светится любовью
Холодный взор твоих сверкающих очей;
Твой меч опущенный еще дымится кровью,
И веет ужасом от гордости твоей!
О, я узнал тебя! Как ангел разрушенья,
Как смерч, промчался ты над мирною страной,
Топтал хлеба ее, сжигал ее селенья,
Разил и убивал безжалостной рукой.
Как много жгучих слез и пламенных проклятий
Из-за клочка земли ты сеял за собой;
Как много погубил ты сыновей и братии
Своей корыстною, безумною враждой!
Твой путь – позорный путь! Твой лавр – насмешка злая!
Недолговечен он… Едва промчится мгла
И над землей заря забрезжит золотая –
Увядший, он спадет с бесславного чела!..

Везде, сквозь дерзкий шум самодовольной прозы,
Любовь, мне слышится твой голос молодой…
Где ты – там лунный свет, и соловьи, и розы,
Там песни звучные и пламенные грезы,
И ночи, полные блаженною тоской…
Еще ты царствуешь над низменной толпою,
Но скоро, может быть, померкнет твой венец
И не придут, как встарь, склониться пред тобою
С надеждой светлою и страстною мольбою
И пылкий юноша, и опытный мудрец.

Я не зову тебя, сестра моей души,
Источник светлых чувств и чистых наслаждений,
Подруга верная в мучительной тиши
Ночной бессонницы и тягостных сомнений…
Я не зову тебя, поэзия… Не мне
Твой светлый жертвенник порочными руками
Венчать, как в старину, душистыми цветами
И светлый гимн слагать в душевной глубине.
Пал жрец твой… Стал рабом когда-то гордый царь…
Цветы увянули… осиротел алтарь…

Стройный хор то смолкал, то гремел, как орган,
   Разрастаясь могучей волною;
От душистого ладана легкий туман,
   Колыхаясь, стоял над толпою,
И, как в дымке, над массой склоненных людей
   Подымался, увитый цветами,
Белый гробик ее, ненаглядной моей,
   Убаюканной вечными снами.
Дорогая головка, вся в русых кудрях,
   Так отрадно, так чинно лежала,
И так строго на девственно нежных чертах
   Затаенная дума сияла!..

Окна в сад были настежь открыты – ив них
   Изумрудная тень колебалась,
И душистая зелень ветвей молодых
   В сумрак душного храма врывалась.

Мы – как два поезда (хотя с локомотивом
Я не без робости решаюсь вас равнять)
На станции Любань лишь случаем счастливым
   Сошлись, чтоб разойтись опять.

Наш стрелочник, судьба, безжалостной рукою
На двух различных нас поставила путях,
И скоро я умчусь с бессильною тоскою,
   Умчусь на всех моих парах.

Но, убегая вдаль и полный горьким ядом
Сознания, что вновь я в жизни сиротлив,
Не позабуду я о станции, где рядом
Сочувственно пыхтел второй локомотив.

Мой одинокий путь грозит суровой мглою,
Ночь черной тучею раскинулась кругом, –
Скажите ж мне, собрат, какою мне судьбою
И в память вкрасться к вам, как вкрался я в альбом?

Напрасные мечты!.. Тяжелыми цепями
Навеки скован ты с бездушною толпой:
Ты плакал за нее горячими слезами,
Ты полюбил ее всей волей и душой.
Ты понял, что в труде изъязвленные руки,
Что сотни этих жертв, загубленных в борьбе,
И слезы нищеты, и стоны жгучей муки –
Не книжный бред они, не грезятся тебе…
Ты пред собой не лгал, – на братские страданья,
Пугаясь, как дитя, не закрывал очей,
И правду ты познал годами испытанья,
И в раны их вложил персты руки, своей;
И будешь ты страдать и биться до могилы,
Отдав им мысль твою, и песнь твою, и кровь.
И знай, что в мире нет такой могучей силы,
Чтоб угасить она смогла в тебе любовь!

С непокрытым челом, изнуренный, босой,
   Полный скорби и жгучей тревоги,
Шел однажды весною, в полуденный зной,
Мимо рощи тенистой певец молодой,
   По горячей, кремнистой дороге.

Роща, словно невеста, в весенних лучах
   Обновленным убором сияла,
И роскошно пестрела в нарядных цветах,
   И душистой прохладой ласкала.

И казалось, в ней кто-то с любовью шептал:
«Путник, путник, ко мне! Ты так долго страдал,
   Прочь же черные призраки горя:
Я навею тебе лучезарные сны!..
Отдохни на груди ароматной весны,
   В тихом лоне зеленого моря!..

У меня ль не цветист изумрудный ковер,
У меня ль не узорен высокий шатер!
   Я приникну, любя, к изголовью
И больному весеннюю песню спою, –
Эту вкрадчиво-сладкую песню мою,
   Песню, полную светлой любовью!

Путь суров… Раскаленное солнце палит
   Раскаленные камни дороги,
О горячий песок и об острый гранит
   Ты изранил усталые ноги,
А под сводами девственной листвы моей
Бьется с тихим журчаньем холодный ручей:
Серебристая струйка за струйкой бежит,
Догоняет, целует и тихо звенит…
Не упорствуй же, путник, и, чуткой душой
   Отозвавшись на зов наслажденья,
Позабудься, усни!..»

                    Но певец молодой
   Не поддался словам искушенья.
Не на пир и не с пира усталый он шел:
С страдных нив и из изб голодающих сел,
   Из углов нищеты и разврата
Он спешил в золотые чертоги принесть
Молодою любовью согретую весть
   О страданьях забытого брата.
Он спешил, чтоб пропеть о голодной нужде,
О суровой борьбе и суровом труде,
   О подавленных, гибнущих силах,
О горячих, беспомощных детских слезах,
О бессонных ночах и безрадостных днях,
   О тюрьме и бескрестных могилах…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Эта песня его и томила и жгла,
И вперед, всё вперед неустанно звала!..