Велимир Хлебников - Том 6/2. Доски судьбы. Заметки. Письма
Вели Мир.
91. М. В. Матюшину (Тверь, 13 мая 1917 г. – в Петроград)*
Пишу на столе караульного помещения.
Вчера задержан и снят с поезда.
Положение глупое.
«Лев».
Рисунок по шелку, купленный в Саратове.
В сопроводительной записке:
«Это я перед отправкой в военное училище негодую на вселенную»
Думаю, что дальше тоже будет глупо.
Был освобожден на 5 месяцев, ехал в Петроград, но на ст. Тверь 12 мая был снят с поезда и попал на гауптвахту в<оинского> н<ачальника>, хотя есть документ о 5-месячном отпуске.
В. Хлебников
Что Петников?
92. М. В. Матюшину (Киев, 11 июня 1917 г. – в Петроград)*
Дорогой Михаил Васильевич!
Я в Киеве.
Дорогой накалилась ось колеса, стала шипеть, дымиться, ее заливали водой, но безуспешно. Это было у Курска. От Курска путешествие на крыше.
P.S. В списке драматических вещей я забыл про «Чортика» и «Ховуна» («Творения»),
93. А. А. Бруни-Соколовой (Киев, июнь 1917 г. – в Петроград)*
Днепру Славутичу, очевидно, не угодно было оставить Ваш крест у меня на шее. Когда я купался, он снял его с меня речными волнами.
94. М. В. Матюшину (Астрахань, 8 августа 1917 г. – в Петроград)*
Дорогой Михаил Васильевич!
Я был в Киеве, Харькове, Таганроге, Царицыне, купался в Азовском море и теперь в проклинаемом мною городе моих великих? предков (т. е. Астрахани).
Завтра с одним сыном солнца еду, как ящерица, греться на солнце и пить арбузы и кумыс.
Здесь все старое. Мечтал проехать на Кавказ, но не удалось. Буду здесь 2 недели.
В перечне драматических вещей есть непомеченная мной – «Чортик» («Творения»).
Что делает Крученых? Если издать «Табор двух»?
<Или> общий сборник (Бурл<юк>, Кам<енский>, я, Кру<ченых>)?
95. Г. Н. Петникову (Красная Поляна, Харьковской губ., май 1919 г. – в Харьков)*
Сад в цвету. Уехать нет сил – преступление. Приеду во вторник.
Вел. Хлебников
<рисунок колеса и приписка>: Дано в Красной поляне.
96. И. С. Рукавишникову (Харьков, май 1919 г. – в Москву)*
Дорогой Иван Сергеевич!
Помните, Вы мне обещали в будущем месяце выслать 500 или сколько там на обратный проезд в Москву?
Скоро думаю ехать, <но> денег нет. Сообщаю Вам об этом грустном событии.
Адрес: Конторская ул., д. № 42, кв. 15.
Виктору Осиповичу Перцеву
для Виктора Владимировича Хлебникова.
В. Хлебников
97. Г. Н. Петникову (Харьков, земская психиатрическая больница, октябрь 1919 г.)*
Григорий Николаевич!
Я буду до следующего вторника. Приходите и раньше, и 28 октября! Податель сего письма или мой товарищ художник Субботин, или служитель. Голод, как сквозняк, соединит Сабурову дачу и Старомосковскую. Пользуйтесь редким случаем и пришлите конверты, бумагу, курение, и хлеба, и картофель. И да благо Вам будет на земле! Алаверды. Дело такта изобрести еще что-нибудь. Если есть книги для чтения (Джером Джером), то и их. Мы.
<Приложенонадвухклочкахбумаги:>
Дрелин – дрон!
Лирум – ларум.
Дрелин – дрон.
Лирум – ларум.
Ларум – лирум.
Стихотворение из Меня и Земного Шара.
Поверхность моего алого кровяного шарика есть 1/36510 часть поверхности всего Земного Шара.
Отпечаток этой руки и надпись «руку приложил» я видел на всех вещах в тысячах зеркал.
98. О. М. Брику (Харьков, 23 февраля 1920 г. – в Москву)*
Мы жили лето разобщенные с Москвой, и теперь в ней все таинственно для меня.
Но главная тайна, блистающая, как северная звезда, это – изданы мои сочинения или нет? Шибко боюсь, что нет! Так же, как «Интернационал искусств».
И вдруг Вы пришлете мне толстый пушкинский том? С опечатками, сырой печатью? Правда, хорошо было бы?
Как судья языка письма, помните, я только что встал с постели после 2 тифов.
Мне необходимо получить денег. Не вышлет ли их издательство «И МО»?
Харьков, Чернышевская, 16, кв. 2, Викт. Влад. Хлебникову.
Какая судьба моего послания, добрая или злая?
В общем, в лазаретах, спасаясь от воинской повинности белых и болея тифом, я пролежал 4 месяца! Ужас!
Теперь голова кружится, ноги слабые.
Ваш Хлебников
P.S. Я хотел бы получить тысяч 10 или 5 – но это уже хуже.
99. О. М. Брику (Харьков, 30 апреля 1920 г. – в Москву)*
Дорогой Осип Максимович!
Я с грустью примирился с тем, что собрание сочинений не вышло.
Так как мне делали предложения Есенин и др., я бы хотел знать, существует ли срок хотя бы двухмесячный для выхода в свет полного собрания?
Задерживать его дальше невозможно – эта исходная точка заставляет меня желать, чтоб Вы взяли на себя обязательство закрепить издание во времени, приурочив его к определенному сроку 2 месяцев.
Очень жалею, что не могу быть в Москве и увидеть вещи своими глазами.
Некоторые переговоры по этому поводу мог бы повести Г.Петников.
Очень хотел бы видеть вещи напечатанными.
Мой привет издали с юга Лидии Юрьевне и Владимиру Владимировичу.
Я начинаю снова работать, что долго был лишен возможности делать.
В. Хлебников Харьков. 30.IV.20.
100. Семье Хлебниковых (Баку, 2 ноября 1920 г. – в Астрахань)*
Пишу вам это письмо из Баку.
Мой адрес: «Баказроста», Баку (Бакинское отд. Кавказо-Российского телеграфного агентства), улица Милютинская, дом Соединенного банка.
Раньше я жил в Харькове, Ростове, на Северном Кавказе около Армавира и Петровска.
Сейчас очень хорошо, но здесь немного дороговато.
Я очень хотел бы увидеть вас; что вы делаете?
Я 7 месяцев был болен тифом, теперь здоров.
Где Шура – Вера?
Я служу лектором в колл<ективе> агитаторов Политпросвета Волго-Каспийского флота, Баиловская ул.
Пароходы, может быть, долго будут ходить по морю и тогда я приложу меры увидеться с вами. Письмо ко мне можно послать с каждым судном, идущим в Баку, попросить матроса и сказать, что я служу в Политпросвете.
Здесь на Кавказе хорошо, и я поселяюсь на всю жизнь где-нибудь в Сочи или в Дербенте. Зимовать буду в Баку, но надеюсь увидеть вас. Вспомните о мне в день моего рождения.
2 ноября.
Я провел 2 недели в ауле около Дербента, среди горцев. Там есть фазаны и кабаны.
Обнимаю вас, хотел бы скоро увидеть вас.
101. В. В. Хлебниковой (Баку, 2 января 1921 г. – в Астрахань)*
Веринька, заинька! ау!
Летите письма, как листочки березовые, на русые головы дорогих, падайте на очарованных у Волги.
Пора разочаровывать змей, то-то будет шипение змеиного царства. Этот год будет годом великой и последней драки со змеем.
Все, что в моем сознании: черные ночные окна, дыхание запыхавшихся дров, торопящихся стать золой, – все подымаю за мою победу над змеем.
За это время я выковал дрот для борьбы с ним – это предвидение будущего: у меня есть уравнения звезд, уравнения голоса, уравнения мысли, уравнения рождения и смерти.
Я первый взошел на новый материк – повелевающее время, первый вступил на него, я был пьян от радости, но люди всегда люди, – и из первого сражения со змеем я вышел в цепях: от меня вдруг улетели все мои мысли, и мой очарованный мир покинул меня, точно я изменил ему. Все видения будущего вдруг покинули меня, точно ненужное дерево стая отдыхавших голубей.
Это случилось после того, как я в последний раз в жизни поверил людям и прочел доклад в ученом обществе при университете «Красная Звезда».
Правда, я утонченно истязал их: марксистам я сообщил, что я Маркс в квадрате, а тем, кто предпочитает Магомета, я сообщил, что я продолжение проповеди Магомета, ставшего немым и заменившим слово числом.
Доклад я озаглавил «Коран чисел».
Вот почему все те, чье самолюбие не идет дальше получения сапог в награду за хорошее поведение и благонамеренный образ мысли, шарахнулись прочь и испуганно смотрят на меня.
Но все-таки жребий брошен, и змей будет проткнут в самое пузо. Пока же жизнь обвита его жирным животом с мрачными узорами смерти тела и духа.
Но и но! поединок будет!
Свидетель – мой нераскуренный окурок, мой одинокий друг сейчас. Кстати, я курил трубку из пушечного пороха и писал ручкой из пороха. Так как я рассеянный человек, то я клал окурки на порох, и он зажигался и воспламенялся, тогда я тушил его пальцами. На деле это безопасно, пушечный порох горит очень тихо, и из его длинных черных трубок выходят превосходные ручки для будаков (будетлян), но звучит все это очень громко.
