Сергей Соколкин - Соколиная книга
Из смежной комнаты выходит, прихрамывая, веселый, очень необычного вида человек в белой навыпуск рубахе, лохматый, с черной бородой. Внешне что-то среднее между Велимиром Хлебниковым (как он представлялся мне благодаря его стихам) и Емельяном Пугачевым – только с очень добрыми, печальными глазами. Практически такой, каким изобразил его на картине в образе «Русского Икара» Илья Глазунов… Вышел. В руках какие-то книги…
– Ну здорово, Сереженька, дорогой! А ты это читал?.. А это?.. А это?..
Я, бывший провинциал, ничего этого, конечно, не читал. И Борис Терентьевич, все понимая, начинает очень легко и весело рассказывать мне и Федьке (как он его называл) о Леонтьеве, Трубецком, Федорове. И потом, уже за столом, продолжая говорить о великих русских мыслителях, переключается на великих державников – говорит о величии Александра Третьего, о гении Петра Первого, о мудрости Сталина. И вообще, подводит он итог своим мыслям, России, русскому народу нужна монархия, нужен человек, который бы знал и, главное, искренне любил свою Родину, ее традиции и верил в ее предназначение. И обязательно верил бы в свой народ. На мой наивный вопрос, а как быть с Лениным, взял с полки один из томов пролетарского вождя и показал мне телеграммы и распоряжения последнего о «мешочниках», оккупировавших железнодорожный состав, который в данный момент потребовался большевистскому правительству (не ручаюсь за точность пересказа). «Великий гуманист» приказывал их всех расстрелять…
Но никогда Примеров не был антисоветчиком в том смысле, в каком это слово употребляют уезжающие «за кордон» господа-эмигранты. Он понимал разницу между Лениным и Сталиным, между Советами Ленина и поздними Советами брежневского времени. И уж точно, никогда бы он не оставил Родину. Даже думать об этом смешно.
И напишут деревья
Ночные стихи.
Как напишут, не знаю,
Но напишут про грусть,
Что вошла навсегда
В мое сердце, как Русь.
Без нее нет поэта,
Песни собственной нет,
Вот и все,
Умираю…
Разбудите рассвет.
Или такое:
Я Русь люблю! А кто не любит?!
Но я по-своему, и так,
Что слышат всю Россию люди
На песенных моих устах.
Я к Дону вышел,
И отныне
В неподражаемом числе
Необходим я как святыня
Одной-единственной земле!
И я не жажду поцелуя,
Я сам, как поцелуй, горю.
И нецелованным умру я,
А может, вовсе не умру.
И он был прав. Никогда он не умрет ни в литературе, ни в русской душе. Поэт и старинный друг Примерова, Владимир Цыбин, писал, что «Примеров был один из тех редких людей, кого Бог поцеловал на творчество». У него нет ни одной сконструированной, не гармоничной, выдавленной из себя строчки. Слова то парят в воздухе, как орлы, то порхают, как бабочки, переливаясь и создавая яркие образы. Он никогда не был литературен, он всегда был поэтом от земли, он черпал вдохновение в родном воздухе, в родной степи…
Кто нюхал степь, вдыхал поля,
Подошвами пыля,
Тот без труда найдет шмеля,
И даже след шмеля.
Такой поэт мог появиться только в золотую пору «застоя», когда перестала бешеными темпами развиваться промышленность, тормознулась, покрывшись жирком, научная мысль (воплощаемая, в лучшем случае, на Западе…), но зато буйным цветом, как крапива и лебеда, стала разрастаться народная литература. Именно только тогда мог появиться поэт-певец, свободный от воспевания «Казанского университета» и «Лонжюмо», «Секвойи Ленина» и «Братской ГЭС». Поэт воспевал то, чем жил, в чем жил, чем дышал. Он гармонировал с природой, любил ее, и она отдавала ему, как любимая женщина, свое тепло, свои запахи, свою тайну. Именно только тогда, полностью доверяя и доверяясь своему времени, человек мог быть настолько гармоничен с природой и эпохой. Думаю, что в ближайшее столетие такое, к сожалению, не повторится. Ведь «покоя на русской земле», – как писал Примеров про мое творчество, – «уже никогда не будет. И требовать от художника, рожденного в грохоте железного часа, того, чего нет вокруг, невозможно».
3Борис Терентьевич Примеров родился 1 июля 1938 года в Ростовской области, в станице Матвеево-Курганской, чуть севернее Азовского моря, в семье казаков. Мать его – украинка, была из рода казачьей знати, из-за чего почти вся семья погибла в годы Гражданской войны. Отец учился в кадетском корпусе, а после революции стал боевым офицером Красной Армии. Но «его, как сына раскулаченных родителей, к тому же женатого на представительнице “бывших” исключат из партии и уволят из армии», – писал в своей автобиографии Примеров. В семье, кроме него, были еще двое братьев и старшая сестра.
Детство поэт провел на Дону, в станице Мечетинской, среди степей, небылиц, фантазий и преданий, среди «еще жившего в быту украинского и южнорусского фольклора». Мать поэта прекрасно пела. «До сих пор чувствую, как во время пения, правдивого и полыхающего свежестью голосовых красок, у меня перехватывало дыхание», – вспоминал Борис Терентьевич. Уже тогда, в детстве, в его жизнь вошли книги и воспитали в нем «филолога по душе и призванию».
Именно там, в Мечетке, Примеров был очарован своим земляком Михаилом Шолоховым. Запоем читал и перечитывал «Тихий Дон», всю жизнь любя это произведение и не уставая восхищаться им и его автором. Он часто цитировал наизусть куски из романа, восторгаясь метафоричностью и образностью произведения.
И конечно же, любимым поэтом Примерова был великий русский песельник Сергей Есенин. Они оба выросли в народной среде, в сельской местности – среди лесов и трав, бабочек и шмелей, песен и народных преданий. Оба почитали природу как «живую и разумно действующую». Оба были мудры действительно народной мудростью, облекая ее в живые художественные формы. Ведь настоящему художнику свойственно образное восприятие мира, очеловечивание, обожествление его.
Степь, спокойная, как лебедь,
Мой избыток синевы,
Зацелованная небом,
Прошуми в густой крови.
Ах, не я ли был той былью
В беспокойной славе гроз,
Где седую грусть ковылью
На ладонях к сердцу нес…
И впоследствии критики неоднократно ставили Примерова в ряд поэтов «есенинского типа», даже предсказывая ему славу «князя русской песни». Среди других любимых поэтов Борис Примеров всегда отмечал Цветаеву, Гумилева, Пастернака и Васильева. Писал, что между этими силовыми точками лежит его «магнетическое поле поэзии». Ну и конечно, он боготворил Пушкина. Всегда восхищался Некрасовым. Цитируя строчку «Савраска увяз в половине сугроба», говорил, что просто литератор написал бы – «увяз в сугробе», а в «половине сугроба» мог написать только настоящий поэт с настоящим объемным зрением.
Он ведь и сам был таким поэтом. Его стихи объемны, шершавы, они благоухают степью и ветром, они родные.
Можно там щекою потереться
О дожди, идущие от туч,
Вытереться, как о полотенце,
О мохнатый предрассветный луч.
Так не напишет пришлец, так можно писать только о родном, о своем. Это та самая, непридуманная народная поэзия, то, что называется культурной самобытностью, самостийностью, то, что растет из народных глубин, что передается с молоком матери, чего нельзя найти, сделав революцию или завоевав, покорив чужую страну. Такой взгляд, такое ощущение взращиваются веками и бережно передаются по наследству.
Я не стесняюсь, я – мужик,
Мужицкий у меня язык…
<…>
Он мудр, как богатырский сон, —
Что с ним в сравненье – Соломон?!
Живая эта речь как миф, —
Что с ней в сравненье – Суламифь?!
<…>
И падала, как капля с крыш,
Его пророческая тишь.
Да, это передается только по наследству. И не кому попало. А избранным, лучшим, великим…
Почему всегда так ревниво, намеренно принижая талант Примерова, смотрели на него эстетствующие либеральные да и патриотические литераторы? Он был естественен на этой земле, а они нет, он был нужен этой земле, а они нет.
Сегодня все необычайно звонко,
Неудержимо в сердце, в голове,
Заглавных букв степные жаворонки
Стоят высоко в талой синеве.
На ста ветрах стоят, на мир глазея,
Так, что с ветвей срывается листва, —
Они мои. Я тайной их владею,
Я на полет им выдаю права…
Вот так! Какая мощь! Сколько воздуха, силы – и ни одного лишнего слова! Он волхв, кудесник, он выдает права! А они – выученные ремесленники. Он первичен, первороден, а они… Через десять лет их вообще никто не вспомнит. Правда, наплодят, понараздувают других резиново-пластмассовых литераторов с такими же штампованными полиэтиленовыми душами. Потому что кому-то очень не хочется, чтобы русский гений, русский огонь грел, освещал и освящал русский космос, русское бытие. А он родился для этого, он жил с этим и этим. И только для этого. Родина была и его Путем, и его Целью. А инструменты – Слово и Песня. Без Родины он потеряет Песню, а без Песни – Жизнь. Так и случится потом, а пока…
