Елизавета Полонская - Стихотворения и поэмы

Я же тебя создала. Не было вовсе тебя.
Все мы рождаем вас, матери, жены, любовницы.
Месяцев девять носит под сердцем одна
И кормит горячей кровью своей,
Другая же сразу рождает чудовище взрослое, вроде тебя.
Не думай поэтому, милый, что ты существуешь на свете:
Ты лишь желанием создан и волей моей.

Так, как тебя я любила, если бы камень любили,
Между рубашкой и сердцем если бы камень носили,
Камень бы гладкий согрелся, стал бы приятен для губ.
Ты же, как мертвое тело, холоден, жесток и груб.

По радио мы говорим с Нью-Йорком,
С Венерой вяжет нас междупланетный путь,
А любим все еще мучительно и горько:
Не вымолвить ни слова… Не вздохнуть…
Сжимается рука, а в мыслях нож иль яд,
И к горлу подступает злоба:
Как много тысяч лет назад,
Тебя я задушить готова.

Лучшему мастеру закажи
С бывшей возлюбленной слепок слепить,
Ибо сегодня решилась я
Раз навсегда от тебя отречься,
Только в стихах моих будешь жить,
Клоун деревянный, безвольный паяц,
Ласковой речью и зеленью глаз
Девушек будешь манить по ночам.

Только ветер теплый с залива
Пойдет, а с Ладоги лед,
Память о жизни счастливой
Нудит меня и грызет.

Так унизиться! Так забыться!
Сыновей рожать и блюсти твой дом!
Пить из блюдечка мирной птицей,
Прыгать по полу, петь под окном!

Спишь, устав от объятий,
Слишком уверен во мне.
Знаю, прячешь крылатое платье
Мое в сундуке на дне.

Спи, доверчивый. Ветер как вызов.
Синий воздух меня зовет.
От подоконника и до карниза
Взмах одиночный, простой поворот…

С крыши смотрю я в твою одиночку.
Хлопает форточка. Ветер как май.
Муж мой и дом мой, прощай, цепочка.
Я улетаю, прощай!

Люблю, и ненавижу, и ревную,
И, стиснув зубы, замыкаю слух.
И никогда на людях не целую,
И никогда не называю вслух.

Но время все отметит без ошибки,
Я знак его — морщина и черта,
И будет от прикушенной улыбки
Вот эта злая судорога рта.

Не так ли ты сутулишься уныло,
А за плечами малый горб растет…
Тебя согнул с невыразимой силой
Моей любви невыносимый гнет.

Воем сирены паровозной,
Стуком и грохотом колес,
Косым дождем и криком «поздно» —
Так это счастье началось.
Так пусть оно движеньем станет
Колес, кружащих на осях,
Пусть в долгом изойдет дыханье
Вздохом и выдохом стиха.

Так пусть оно качаньем станет
Колес тяжелых на весу,
Песенкой ветра и мельканьем
Ветвей в промчавшемся лесу.
Шрифтом пусть на бумагу ляжет,
Колонкой битого стекла,
Под наблюденьем метранпажа
И по законам ремесла.

Ты целомудрием и мужеством укрыт.
Нашли мы камень на краю дороги,
И в нем лицо мужское. На тебя
Тот камень походил тягчайшим сходством.

Зима покрыла камни. Молча,
Как карфагенский шкипер в Ленинбурге,
Со мной проходишь рядом. Дым от трубки
Один еще живет. О, бедная Дидона!

Вот девочка на промысел выходит,
Крестится молча, ждет судьбы ночной.
Кто б ни был он, готовь костер, Дидона!
Все знаменья солгали и солгут.

Беги ему вослед! А корабли далеко
Уже от пристани в веселье парусов…
О, если бы ребенок твой сегодня
Под сердцем шевельнулся у меня.

Сухим теплом вспоенное вино,
Гроздь виноградная средь этих пыльных книг,
Воспоминанье о тебе — оно,
Как поцелуй, пьянит и сушит стих.

Это начало любви…
Слушай, помедли немного…
Черная эта земля…
Смутная это тревога…
Если поранить ножом
Черную кожу стволов,
Липкий прольется сок —
Дерева сладкая кровь.
Пусть он во мне не такой —
Терпкий, соленый и красный,
Знаю, и мы цветем
Каждой весной не напрасно.
Если закрою глаза,
Словом уже не зови.
Знаю, как знает земля,
Это — начало любви.

Звезды и палуба корабля —
Это большая дорога любви.
Так исчезай за кормой, земля,
Память о верностях береговых.
Трепет машины и трепет губ.
Шаткая палуба. Час шальной.
Память осталась на берегу.
Губы тому, кто сейчас со мной.
Пусть черноморских зеленых вод
Пенный наш след разобьет разбег
Знаю, любовь придет и уйдет,
Звезды и палубу взяв себе…

На небе звезды. В Тифлисе огни.
Видишь два неба и города два.
Между небом и городом мы одни,
Балкон наш причален едва-едва…
Ты хочешь, желаньем и волею ночи
Сниму его с якоря на полет?
И кровь моя отвечает: «Хочешь!» —
И ветер горячий в голову бьет.
Пилот и механик ушли в духан
Пить до зари. Скорей!
Рокочет зурна и стучит барабан,
Это нам: сигнальная трель.
Свидетели тополи и кипарис,
Срываемся и плывем!
Город уходит вниз…
Горы встают горбом…
Летим, только кровь стучит
Да кружится голова.
— Как руки твои горячи! —
— Вернемся на землю. — Молчи!
Наш дом в темноте, наши судьбы сошлись,
Нас музыка вяжет нежней и короче.
Над нами звездами пылает Тифлис…
Под нами созвездия южные ночи…

К чему прикосновенье? Воздух
Горяч и напоен желаньем…
И музыка касается обоих нас
И вяжет нас крылами легких птиц…
Еще мгновенье, упадем на землю,
Как яблоко, сорвавшись, канет ниц…

Оторван от рук моих,
В тюрьме, в тюрьме,
Оторван от рук моих,
Лежишь во тьме.
За тремя стенами, за желтой Курой,
Лежишь в темноте, черноглазый мой.
Метехский замок тебя стережет —
Река под решетками счет ведет.
Она ударяется о гранит,
Она торопится и спешит,
Она считает на ходу,
Она говорит: «Иду, иду».
Немало она насчитает дней,
Но я считаю еще быстрей.
Года и столетья считаю тоскуя —
Мы ведь не кончили поцелуя.