Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Вспенился круговорот шипений,
Смерть отошла,
И с ней горделивый шершень жужжащий,
Комар, что трезвонит и жалит.
Но бессилен обидеть, не властен прожечь, обесславить.
Навсегда он вне веденья тайны Священных Письмен,
Вне уловленья сокровенного смысла
Ликов воленья Луны,
Что причинно рождает
Отдаленный гул Океана,
Вне понимания знамений
Океана, чей гул опьянит, околдует грядущие дали,
Вне познанья величия лика
Современно-древнего помысла.
Да не промолвит язык его
Древнее слово Минувшего,
Здесь сокрытый глагол: –

Луна влияет властью сокровенной, –
Влиянием таинственным и сильным
На рокот отдаленный Океана.
Вот почему явил я лик ее
Здесь в раковине-урне иссеченной.
Ее явленье в лике Новолунья
Чрез 20 воплощается и 20,
Дней и минут. Вот почему легко
Я ряд свой нахожу, свой месяц полный
С его двадцатидневьем круговым.

На Юг он ушел, птицеликий.
Пусть как крот взрывает там землю,
Пусть округляется, обогащается,
Если клюв его место свое будет знать.
Это случилось назад тому 3,5 и 7,
И еще 9,5 и 1,
То есть 15 месяцев.

Никогда Птичий Клюв, никогда
Не овладеет наукой,
Искусством Священных Письмен.
Эти камешки там, голыши,
Вот этот метательный камень,
Который кладут в пращу,
Эти наложенные,
Сочетанные камни-гроздья,
Ожерелье таящихся знаков,
Священный срыв,
Неосторожному – пропасть.
Да не рассеет он путы.
Да спутает смысл,
Не озаривши их сеть изъясненьем.
Да извратит он пути толкованья,
И эти камешки станут когтями: –
Здесь вот – ударится он,
Дальше – оступится.
Речь эта – узел;
Слово – изгибно;
Оно, извиваясь, выводит свод:
Гору дробит,
Крошит ее в мелкие камешки;
Расходится в разных извилинах;
Оно уходит, оно возвращается;
Оно преломляется;
Свито, скручено, сжато;
Четкое, резвое, тонко-перистое;
Нераздельное, сплоченное;
Устремленное в беге, округлое;
Врата, что легко пройти,
И упор каменистой пустыни;
Эта речь ускользает, жеманная,
Она – искривленье гримасы;
Она – вся привет, веселящая;
Горькая вкусом, крепит;
Сладкая, миротворит;
Свеже-холодная; жгучая, жжет, сожигает;
Небесно-лазурная, водная;
Тихая, тишь, глубина;
Смелая, смело-красивая;
Меткострельность глаголющих уст, копье.
Она – боязливая лань,
Проворный олень лесной;
Куропатка полей, что бежит;
Голубка, что пьет и пьянится ручьями,
Волнистой одеждой земли;
Пасть пумы, что встала.
Нависла вот тут;
Пустыня безводная;
Ливень внезапный,
Который идет уменьшаясь;
Хрупкая чаша из глины,
Едва – из горнила, падает, в крошки рассыпалась;
Тыква, ведро, водоем;
Свежий колодезь – жаждущему;
Колющий лист, лист приютно-тенистый;
Гвоздочек, что держит, удерживает;
Повторная бел ость зубов, что созвучно дробят, растирают
Развилистость вил; перекладина, дерево казни;
Забота, ларец сберегающей памяти;
Кладовая лелейного сердца;
Голова и нога, верх и низ – это слово;
Что начинает, и то, что кончает;
От разрушенья оно отвращается,
Тленья уходит,
Здесь завершает свое нисхожденье.
Древняя эта речь,
Сокровенная,
Целомудренная,
Вовеки Царица-Царевна.
Эти малые, круглые камни прибрежные,
Здесь – шумы морские глаголящие.
Там – в завершенной безгласности;
Плещут здесь, там – молчат;
Они – Бездна, Волна без конца;
Потопление неосторожному,
Будь он крылья! Прилив! Берегись!

Душа Вселенной, о, ты, что сверху,
Не остывая и не скудея,
Волной бессменной струишь сиянье,
И греешь Землю, наш мир лелея,
Прими, о, Солнце, в рожденьи дней
Хвалы и пенье твоих детей.

О, Царь, чей вышний трон на огненной черте,
Кем светел Небосклон, кто вечен в красоте,
Кто так воздушно-юн в лазурной высоте!

Когда в сединах мглы, и в золотой пыли,
Ты глянешь, – тьмы завес бледнеют, и ушли,
Ты красота Небес, и ты любовь Земли.

Что сделалось с толпой сияющих огней,
Что светят бахромой на черноте ночей,
Их погасил один из всех твоих лучей.

Когда бы на ночь ты – не уводил свой свет,
То был бы звездный прах так пламенем одет,
Что было б в Небесах – как будто звезд там нет.

Услада Мира! Лик красивый!
  Всепобедитель вышины!
Как быть должны они счастливы,
  Твои супруги, в час, как сны
У них растают от касаний
Твоих живых очарований.

Твое присутствие – пожар,
  Подруги Светлого – румяны.
В беседке Ночи, полной чар,
  Отдернут полог снов багряный,
И первый твой увидев взгляд,
Все в мире пропасти горят.

О, как должна была Природа
  Светиться в тот единый час,
Когда на круге Небосвода
  Ты загорелось в первый раз!
Воспоминание об этом
В ней каждый день встает, со светом.

О, каждый день, когда с зарей.
  Ты торжествуешь праздник алый,
Проходит дрожь над всей Землей.
  Горят рубины и опалы.
Как будто дочь ждала отца
И дождалась – с огнем лица!

Душа Всемирности! Без яркости твоей,
В замену пирности, мир был бы мир теней,
Была бы мертвою раскинутость морей.
Не будь тебя, Земля была бы вязкий ил,
Безмерный Океан свинец бы тяжкий лил,
Эфир бы стал туман, весь Воздух – мгла могил.

В Стихии ты проник, прильнул как губы к ним,
И твой увидя лик, стал Воздух подвижным,
Волна – певучею, весь Шар Земли – живым.
В миг стало все душой, как пар – расплылся мрак,
Туманность мглы ночной как алый стала мак,
Стихии в четверной вступили светлый брак.

Огонь волне поет и ей целует грудь,
Волна как пар встает и в Воздух держит путь,
А Воздух, разомлев, к Земле спешит прильнуть.
Земля чреватет, приявши семена,
Дает плоды любовь, спит в Осени Весна,
Всемирность вновь и вновь тобою зажжена.

Душа Вселенной! О, Солнце! Пламень!
Красот создатель – один ли ты?
Иль довременной какой причины
Ты только вестник нам с высоты?

Коль послушаешь своей лишь воле,
Прими признанья от всех сердец.
Коль исполняешь закон верховный,
В тебе да слышит и нас – Творец.

Домчи лучистость обетов наших,
Молений утра в начальный час!
Лучи – твой голос, ему ты скажешь, –
Ты – самый яркий, ты – он для нас!

Душа Вселенной! Отец отцов!
Властитель властных! Огонь вождей!
Свети нам, Солнце, века веков!
Злати, о, Солнце, своих детей!

О, Царевна,
Брат твой нежный
Твою урну
Проломил.
Потому-то
Так гремит он
В блеске молний
В высоте.
Ты ж, Царевна,
Ты уходишь,
И из урны
Дождь струишь.
А порою,
Град бросаешь,
Устремляешь
Белый снег.
Потому-то,
Зодчий Мира
Сохраняет
Жизнь тебе.
Потому-то,
Мир творящий,
Дух безмерный –
Жив в тебе.